Здесь не было времени, потому что прошлое и настоящее существовали одновременно, равновеликие и равнозначные друг другу и будущему, которое без видимых переходов поочередно становилось одним из них, то настоящим, то прошедшим. Не было здесь и того, что ее сознание привыкло считать пространством, которому соответственно были присущи размерность и конечность. Там, куда она попала, роль пространства с одинаковой легкостью играли время и ее собственная душа, а расстояния оказывались на поверку настолько невообразимыми, что единственной их мерой становилось время. Однако и этим дело не ограничивалось. Чувства, веления души, великие порывы и низменные желания предстали перед ней не менее материальными, чем погибший много лет назад на охоте отец или умерший за много лет до того прадед.
Когда умер прадед, ей было десять лет. Она была уже совсем взрослой и потому на его похоронах удостоилась великой чести – нести вслед за мертвым телом Ай Гель Нора его личный меч. Фамильный меч Ай Гель Норов нес ее отец, открывавший траурную процессию. Тогда, в те вечерние часы, когда солнце только что зашло за горизонт, и жрецы разрешили начать погребальную церемонию, ее отца звали еще Нээр яарк Нором. Графом Ай Гель Нором он стал в полночь, надев на шею Камень и опоясавшись древним мечом. Этого человека Нор почти не знала, все ее детство прошло рядом с прадедом, а отец в это время служил королю, появляясь в их родовом замке редко и ненадолго. Ни деда, ни бабки у нее не было, их отравили на пиру у аханского князя Счья, за семь лет до ее рождения. В те годы гегх и аханки еще пытались жить, как обычные соседи, но времена мира между их народами подходили к концу. Западный Ахан ожидали война и разрушение, но люди этого еще не понимали и пытались жить по-прежнему. Князь пригласил Ай Гель Норов в гости, но прадед, участвовавший в большой ассамблее круга Кагой, поехать не смог и послал вместо себя сына и невестку, а Счья, который хотел захватить их земли на Медвежьем плато, послал к нему наемную убийцу Чьёр и, полагая, что дело сделано, отравил своих гостей прямо на устроенном в их честь пиру. Однако граф Ай Гель Нор был в то время в расцвете своих сил – ему было всего шестьдесят три года, и кровь Старого Барса не успела перебродить в уксус – он справился с Чьёр и через пять лет послал своего внука Нээра за головой князя Счья. Нээр потерял семьдесят лучших бойцов своей дружины и восьмерых мечей своего деда, но голову аханка все-таки добыл и вместе с головами жены и детей князя бросил к ногам старого графа.
Вендетта между Норами и Счья продолжалась, однако, еще много лет и завершила ее уже графиня Нор. Ей было тринадцать, когда погиб на охоте ее отец, и теперь уже она шла впереди траурной процессии по тропе, ведущей в священную рощу, где по традиции под корнями древних дубов хоронили умерших и погибших членов ее семьи. В полночь, там же, в роще, во мраке грозовой ночи, она опоясалась мечом Норов и надела на шею Камень, который перед погребением собственноручно сняла с мертвого тела своего отца. Вместе с мечом и Камнем Нор получила власть, право и неоплаченные долги. Власть ее – во всем, что касалось ее клана, – была огромна, права и привилегии записаны на восемнадцати пергаментных свитках красными, как кровь, чернилами королевских нотариусов, а долгов было всего три: первый – перед своими людьми, второй – перед королями Фар и третий – долг чести, который не успел выплатить до конца ее отец.
Утром после похорон она послала официальное уведомление своему королю, сообщая о принятии на себя всех обязательств главы клана. Затем раздала награды и траурные выплаты мечам своего отца, ставшим в эту ночь ее мечами, и главам всех первых и вторых семей графства. В полдень она приняла их присягу и возвела в ранг мечей двенадцать молодых парней и девушек, с которыми вместе росла в замке своих предков. До позднего вечера она принимала депутатов от сельских общин и городов графства, а с восходом луны заняла место во главе стола на поминальном пиру. Это был длинный день, но графиня Нор не чувствовала усталости. Казалось, вместе с мечом и Камнем к ней перешла и сила Барса Норов, его жестокая воля и холодное негасимое пламя, загоревшееся в ее сердце. Впрочем, возможно, так оно все и было, потому что с того мгновения, когда она надела на себя Камень Норов и до последней вспышки сознания в смертельном бою на Легатовых полях, она оставалась истинной графиней Нор.
Было уже далеко за полночь, когда завершился пир. Встав из-за стола, Нор приказала своей мачехе Кеар, третьей жене своего отца, покинуть замок Норов до наступления рассвета и, если желает умереть своей смертью, никогда более в нем не показываться. Кеар не задала ни одного лишнего вопроса – она хорошо знала характер своей падчерицы и сожалеть могла только о безвременной кончине супруга и о своей недальновидности – она лишь поинтересовалась, дозволено ли ей будет забрать свою долю наследства, и, получив согласие графини, опрометью бросилась собирать вещи. Нор проводила ее равнодушным взглядом и, навсегда вычеркнув из памяти, отправилась в свои новые покои – опочивальню своего отца и прадеда. В коридоре господской половины она отпустила свиту, велев остаться с ней только новоиспеченному восемьдесят третьему мечу Руэру Ши. Этому парню было семнадцать лет, и он происходил из семьи, уже триста лет верой и правдой, мечом и кровью служившей графам Ай Гель Норам. Польщенный выбором, Руэр шел за ее правым плечом до самых дверей опочивальни и был несказанно удивлен, когда она приказала ему следовать за ней и дальше. Он полагал, что ему выпала невиданная честь встать первым стражем у дверей в святая святых замка Норов, но у Нор были по поводу парня совсем другие планы. Честь, которая ожидала его, превосходила все, о чем он мог мечтать.
Войдя в опочивальню, Нор приказала рабыням раздеть ее и удалиться. Во все время, пока две бессловесные женщины снимали с графини многочисленные одежды ее парадного одеяния, бледный, как первый снег, Руэр стоял перед ней, напряженно вглядываясь во что-то, находящееся где-то выше ее правого плеча и видимое, вероятно, только ему одному. Когда рабыни закончили и, распустив напоследок ее рыжие волосы, исчезли за дверью, нагая Нор подошла к Руэру и, взявшись пальцами за его подбородок, повернула голову юноши так, чтобы он смотрел ей прямо в глаза.
– Скажи, Руэр, – спросила Нор, – почему ты не смотрел на меня?
– Я… – Ему потребовалось усилие, чтобы вытолкнуть из себя эти немногие слова. – Я не смел.
– Ты видел раньше голых женщин? – спросила тогда она.
– Да, ваша светлость, – хрипло ответил меч.
– Они были красивее меня? – Не то чтобы это ее так волновало, но все-таки было интересно, что он скажет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163
Когда умер прадед, ей было десять лет. Она была уже совсем взрослой и потому на его похоронах удостоилась великой чести – нести вслед за мертвым телом Ай Гель Нора его личный меч. Фамильный меч Ай Гель Норов нес ее отец, открывавший траурную процессию. Тогда, в те вечерние часы, когда солнце только что зашло за горизонт, и жрецы разрешили начать погребальную церемонию, ее отца звали еще Нээр яарк Нором. Графом Ай Гель Нором он стал в полночь, надев на шею Камень и опоясавшись древним мечом. Этого человека Нор почти не знала, все ее детство прошло рядом с прадедом, а отец в это время служил королю, появляясь в их родовом замке редко и ненадолго. Ни деда, ни бабки у нее не было, их отравили на пиру у аханского князя Счья, за семь лет до ее рождения. В те годы гегх и аханки еще пытались жить, как обычные соседи, но времена мира между их народами подходили к концу. Западный Ахан ожидали война и разрушение, но люди этого еще не понимали и пытались жить по-прежнему. Князь пригласил Ай Гель Норов в гости, но прадед, участвовавший в большой ассамблее круга Кагой, поехать не смог и послал вместо себя сына и невестку, а Счья, который хотел захватить их земли на Медвежьем плато, послал к нему наемную убийцу Чьёр и, полагая, что дело сделано, отравил своих гостей прямо на устроенном в их честь пиру. Однако граф Ай Гель Нор был в то время в расцвете своих сил – ему было всего шестьдесят три года, и кровь Старого Барса не успела перебродить в уксус – он справился с Чьёр и через пять лет послал своего внука Нээра за головой князя Счья. Нээр потерял семьдесят лучших бойцов своей дружины и восьмерых мечей своего деда, но голову аханка все-таки добыл и вместе с головами жены и детей князя бросил к ногам старого графа.
Вендетта между Норами и Счья продолжалась, однако, еще много лет и завершила ее уже графиня Нор. Ей было тринадцать, когда погиб на охоте ее отец, и теперь уже она шла впереди траурной процессии по тропе, ведущей в священную рощу, где по традиции под корнями древних дубов хоронили умерших и погибших членов ее семьи. В полночь, там же, в роще, во мраке грозовой ночи, она опоясалась мечом Норов и надела на шею Камень, который перед погребением собственноручно сняла с мертвого тела своего отца. Вместе с мечом и Камнем Нор получила власть, право и неоплаченные долги. Власть ее – во всем, что касалось ее клана, – была огромна, права и привилегии записаны на восемнадцати пергаментных свитках красными, как кровь, чернилами королевских нотариусов, а долгов было всего три: первый – перед своими людьми, второй – перед королями Фар и третий – долг чести, который не успел выплатить до конца ее отец.
Утром после похорон она послала официальное уведомление своему королю, сообщая о принятии на себя всех обязательств главы клана. Затем раздала награды и траурные выплаты мечам своего отца, ставшим в эту ночь ее мечами, и главам всех первых и вторых семей графства. В полдень она приняла их присягу и возвела в ранг мечей двенадцать молодых парней и девушек, с которыми вместе росла в замке своих предков. До позднего вечера она принимала депутатов от сельских общин и городов графства, а с восходом луны заняла место во главе стола на поминальном пиру. Это был длинный день, но графиня Нор не чувствовала усталости. Казалось, вместе с мечом и Камнем к ней перешла и сила Барса Норов, его жестокая воля и холодное негасимое пламя, загоревшееся в ее сердце. Впрочем, возможно, так оно все и было, потому что с того мгновения, когда она надела на себя Камень Норов и до последней вспышки сознания в смертельном бою на Легатовых полях, она оставалась истинной графиней Нор.
Было уже далеко за полночь, когда завершился пир. Встав из-за стола, Нор приказала своей мачехе Кеар, третьей жене своего отца, покинуть замок Норов до наступления рассвета и, если желает умереть своей смертью, никогда более в нем не показываться. Кеар не задала ни одного лишнего вопроса – она хорошо знала характер своей падчерицы и сожалеть могла только о безвременной кончине супруга и о своей недальновидности – она лишь поинтересовалась, дозволено ли ей будет забрать свою долю наследства, и, получив согласие графини, опрометью бросилась собирать вещи. Нор проводила ее равнодушным взглядом и, навсегда вычеркнув из памяти, отправилась в свои новые покои – опочивальню своего отца и прадеда. В коридоре господской половины она отпустила свиту, велев остаться с ней только новоиспеченному восемьдесят третьему мечу Руэру Ши. Этому парню было семнадцать лет, и он происходил из семьи, уже триста лет верой и правдой, мечом и кровью служившей графам Ай Гель Норам. Польщенный выбором, Руэр шел за ее правым плечом до самых дверей опочивальни и был несказанно удивлен, когда она приказала ему следовать за ней и дальше. Он полагал, что ему выпала невиданная честь встать первым стражем у дверей в святая святых замка Норов, но у Нор были по поводу парня совсем другие планы. Честь, которая ожидала его, превосходила все, о чем он мог мечтать.
Войдя в опочивальню, Нор приказала рабыням раздеть ее и удалиться. Во все время, пока две бессловесные женщины снимали с графини многочисленные одежды ее парадного одеяния, бледный, как первый снег, Руэр стоял перед ней, напряженно вглядываясь во что-то, находящееся где-то выше ее правого плеча и видимое, вероятно, только ему одному. Когда рабыни закончили и, распустив напоследок ее рыжие волосы, исчезли за дверью, нагая Нор подошла к Руэру и, взявшись пальцами за его подбородок, повернула голову юноши так, чтобы он смотрел ей прямо в глаза.
– Скажи, Руэр, – спросила Нор, – почему ты не смотрел на меня?
– Я… – Ему потребовалось усилие, чтобы вытолкнуть из себя эти немногие слова. – Я не смел.
– Ты видел раньше голых женщин? – спросила тогда она.
– Да, ваша светлость, – хрипло ответил меч.
– Они были красивее меня? – Не то чтобы это ее так волновало, но все-таки было интересно, что он скажет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163