Кровь медленно потекла по мраморной плите и собралась в небольшом углублении. — Попроси свою сестру услышать меня.
Канси-а-лари повернулась на восток, снова тряхнула копьем и повторила обряд. То же самое она проделала, повернувшись на юг и на запад.
Наконец она подняла глаза к небесам и прошептала:
— Керавапети, вот моя кровь. И вот мои слова. Покажи мне то, что я должна увидеть.
Она присела на корточки возле углубления с кровью, а затем проколола ногу так, чтобы кровь опять потекла в канавку. Не вставая, она достала из своей сумки желудь и пузырек с темной жидкостью, вылила его содержимое в ямку с кровью, а потом бросила туда и желудь.
— Воды хаоса, примите мое подношение, — тихо произнесла она.
Аои повернулась в Захарии, прищелкнула языком и кивнула. От страха у него подвело живот, но он пошел к ней. Он был ей нужен. Пусть даже он и станет жертвой на алтаре ее богов.
— Теперь мне нужна твоя кровь. Высунь язык! — произнесла она и снова достала иглу.
Да, это больно! Он зажмурился и взмолился, чтобы бабушкины боги придали ему отваги. Когда Канси-а-лари снова заговорила, он решился открыть глаза.
— Возьми кровь того, кто будет жить и умрет в срединном мире. И пусть все три мира соединятся здесь.
Она достала флягу (Захария почувствовал сладкий запах воды), вылила в яму все ее содержимое, потом достала разноцветные перья — золотистое, как солнце, зеленое, как весенняя трава, и черное, как бездна, и бросила их следом.
Когда они коснулись поверхности, вода закружилась, поднялся туман, и внутри него он увидел девушку. Она была так близко, что, казалось, до нее можно дотронуться.
Смуглая девушка читала при свете свечи, медленно шевеля губами, но не произнося ни звука. Правой рукой она переворачивала страницы, а левая покоилась на животе, из которого в скором времени должен был появиться на свет ребенок.
Захария услышал шипение. Через мгновение до него донесся шепот Канси-а-лари:
— Он где-то рядом. Я чувствую его.
В комнату вошел высокий широкоплечий мужчина, который двигался с грацией дикого зверя. Он усмехнулся.
Захария уже видел этого человека через огонь раньше.
Его спутница выдохнула: «Санглант!», топнула ногой и потрясла копьем, словно угрожая кому-то, а потом пронзительно крикнула, как сокол, бросающийся на добычу.
Видение исчезло, а порыв ветра развеял туман. Солнечный свет залил все вокруг, Канси-а-лари и Захария стояли на небольшой площадке, внизу тихонько рокотало море. Женщина Аои довольно улыбнулась и протянула ему флягу.
— Пей. А потом мы съедим все, что осталось в наших запасах. Сегодня мы отдохнем, а завтра придется продолжить путь.
Он так сильно хотел пить, что готов был осушить флягу одним глотком, но, вспомнив о верной лошади, налил воду в ладони и дал ей утолить жажду. Только после этого он позволил себе маленькими и жадными глотками выпить все до капли.
Как только к нему вернулся голос, он повернулся к женщине:
— Кто эта девушка? Она прекрасна.
— Не знаю.
Она уселась на землю и принялась жевать сушеное козье мясо.
— Кто был этот мужчина?
Доев мясо, она посмотрела на него и ответила:
— Это мой сын.
2
Таллия долго не соглашалась, но в конце концов вынуждена была повиноваться его приказу. Только сейчас он понял, что это была ее обычная тактика. Рождение ребенка ничего бы не изменило — у нее нет никаких способностей к правлению, она слаба, как сказал однажды Лавастин. Алан вспомнил намеки и интриги герцогини Иоланды вокруг корон и тронов — Таллия никогда бы не пошла на такое. Неужели она считает, что управлять королевством так легко?
Таллии понадобилось много времени, чтобы прийти в себя после болезни, слишком часто ее охватывала лихорадка, в такие дни она не то что есть, даже думать не могла о еде. А еще у нее непонятно почему возникла идея, что ее хотят отравить, так что теперь она ела только то, что приносил Алан. Он кормил ее по шесть раз в день крохотными порциями, как тяжелобольную, впрочем, она ею и была. Алан, выросший в доме тетушки Бел, знал, как вести себя в таких случаях, и каждый раз то лаской, то таской ухитрялся накормить упрямицу. Благодаря этому она начала нормально питаться, что тут же сказалось и на ее внешности.
Миновал день святого Геродия, да и месяц уже подходил к концу, а герцогиня Иоланда еще не вернулась.
В последние дни погода резко изменилась. Небо затянуло тяжелыми серыми облаками, и за одну ночь землю засыпало снегом. Несколько недель они не могли пробраться дальше реки и монастыря святого Тьери. Его основал дед Лавастина — Чарльз Лавастин в тот год, когда его мать, графиня Лаврентия, умерла при родах второго ребенка — деда лорда Жоффрея, тоже Жоффрея.
Приближался день святой Ойи, и Таллия, уже достаточно окрепшая, сидела рядом с Аланом на церемонии приветствия девочек, которые за этот год стали девушками. Теперь их можно было выдавать замуж, они достигли того возраста, когда могли зачать и родить ребенка. Таллия надела им на головы венки из можжевельника. С этого дня девочки, вернее, теперь уже девушки в церкви должны сидеть на скамьях для женщин. Но праздник святой Ойи не оправдал надежд Таллии. Ее грудь не округлилась, как это должно было быть в случае беременности, а вызванные к ней деревенские знахарки объяснили, что из-за долгой болезни ей понадобится некоторое время, чтобы полностью поправиться, к тому же ей надо все время пить травяные настои, хорошо питаться, есть мясо и бобы, чтобы восстановить силы. Но Алана они предупредили, что до тех пор, пока она окончательно не поправится, им нельзя разделять постель.
Он был терпелив и доброжелателен, но ясно дал понять, что после ее выздоровления они должны — нет, просто обязаны — дать графству наследника. Таллия лишь посмотрела на Алана огромными глазами, но ничего не сказала.
Словно в насмешку, у Ярости как раз в этот момент началась течка. Алан попробовал повязать ее со Страхом, но она не успокоилась.
Февра всегда был трудным месяцем — зима еще не закончилась, а весна еще не наступила. При Лавастине народ всегда жил в довольстве, да и Алан тоже оказался рачительным хозяином. Он разрешал споры, неизменно выступая судьей: то между двумя участками рухнул забор, и теперь хозяйки спорили, где он стоял раньше; то молодая девушка забеременела до свадьбы, и ее родители отказались дать приданое, а родители жениха, в свою очередь, отказывались принять ее без денег; то пьяные слуги подрались, и дело дошло до кровопролития; то у фермера кто-то потоптал всходы пшеницы, и истец утверждал, что это дело рук, вернее, ног соседа, который сошел с ума, выдав дочь замуж за никчемного неряху и пьяницу. Тетушка Бел всегда говорила, что нет на свете ничего скучнее зимнего времени, поэтому все и стараются развлечься хотя бы жалобами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112
Канси-а-лари повернулась на восток, снова тряхнула копьем и повторила обряд. То же самое она проделала, повернувшись на юг и на запад.
Наконец она подняла глаза к небесам и прошептала:
— Керавапети, вот моя кровь. И вот мои слова. Покажи мне то, что я должна увидеть.
Она присела на корточки возле углубления с кровью, а затем проколола ногу так, чтобы кровь опять потекла в канавку. Не вставая, она достала из своей сумки желудь и пузырек с темной жидкостью, вылила его содержимое в ямку с кровью, а потом бросила туда и желудь.
— Воды хаоса, примите мое подношение, — тихо произнесла она.
Аои повернулась в Захарии, прищелкнула языком и кивнула. От страха у него подвело живот, но он пошел к ней. Он был ей нужен. Пусть даже он и станет жертвой на алтаре ее богов.
— Теперь мне нужна твоя кровь. Высунь язык! — произнесла она и снова достала иглу.
Да, это больно! Он зажмурился и взмолился, чтобы бабушкины боги придали ему отваги. Когда Канси-а-лари снова заговорила, он решился открыть глаза.
— Возьми кровь того, кто будет жить и умрет в срединном мире. И пусть все три мира соединятся здесь.
Она достала флягу (Захария почувствовал сладкий запах воды), вылила в яму все ее содержимое, потом достала разноцветные перья — золотистое, как солнце, зеленое, как весенняя трава, и черное, как бездна, и бросила их следом.
Когда они коснулись поверхности, вода закружилась, поднялся туман, и внутри него он увидел девушку. Она была так близко, что, казалось, до нее можно дотронуться.
Смуглая девушка читала при свете свечи, медленно шевеля губами, но не произнося ни звука. Правой рукой она переворачивала страницы, а левая покоилась на животе, из которого в скором времени должен был появиться на свет ребенок.
Захария услышал шипение. Через мгновение до него донесся шепот Канси-а-лари:
— Он где-то рядом. Я чувствую его.
В комнату вошел высокий широкоплечий мужчина, который двигался с грацией дикого зверя. Он усмехнулся.
Захария уже видел этого человека через огонь раньше.
Его спутница выдохнула: «Санглант!», топнула ногой и потрясла копьем, словно угрожая кому-то, а потом пронзительно крикнула, как сокол, бросающийся на добычу.
Видение исчезло, а порыв ветра развеял туман. Солнечный свет залил все вокруг, Канси-а-лари и Захария стояли на небольшой площадке, внизу тихонько рокотало море. Женщина Аои довольно улыбнулась и протянула ему флягу.
— Пей. А потом мы съедим все, что осталось в наших запасах. Сегодня мы отдохнем, а завтра придется продолжить путь.
Он так сильно хотел пить, что готов был осушить флягу одним глотком, но, вспомнив о верной лошади, налил воду в ладони и дал ей утолить жажду. Только после этого он позволил себе маленькими и жадными глотками выпить все до капли.
Как только к нему вернулся голос, он повернулся к женщине:
— Кто эта девушка? Она прекрасна.
— Не знаю.
Она уселась на землю и принялась жевать сушеное козье мясо.
— Кто был этот мужчина?
Доев мясо, она посмотрела на него и ответила:
— Это мой сын.
2
Таллия долго не соглашалась, но в конце концов вынуждена была повиноваться его приказу. Только сейчас он понял, что это была ее обычная тактика. Рождение ребенка ничего бы не изменило — у нее нет никаких способностей к правлению, она слаба, как сказал однажды Лавастин. Алан вспомнил намеки и интриги герцогини Иоланды вокруг корон и тронов — Таллия никогда бы не пошла на такое. Неужели она считает, что управлять королевством так легко?
Таллии понадобилось много времени, чтобы прийти в себя после болезни, слишком часто ее охватывала лихорадка, в такие дни она не то что есть, даже думать не могла о еде. А еще у нее непонятно почему возникла идея, что ее хотят отравить, так что теперь она ела только то, что приносил Алан. Он кормил ее по шесть раз в день крохотными порциями, как тяжелобольную, впрочем, она ею и была. Алан, выросший в доме тетушки Бел, знал, как вести себя в таких случаях, и каждый раз то лаской, то таской ухитрялся накормить упрямицу. Благодаря этому она начала нормально питаться, что тут же сказалось и на ее внешности.
Миновал день святого Геродия, да и месяц уже подходил к концу, а герцогиня Иоланда еще не вернулась.
В последние дни погода резко изменилась. Небо затянуло тяжелыми серыми облаками, и за одну ночь землю засыпало снегом. Несколько недель они не могли пробраться дальше реки и монастыря святого Тьери. Его основал дед Лавастина — Чарльз Лавастин в тот год, когда его мать, графиня Лаврентия, умерла при родах второго ребенка — деда лорда Жоффрея, тоже Жоффрея.
Приближался день святой Ойи, и Таллия, уже достаточно окрепшая, сидела рядом с Аланом на церемонии приветствия девочек, которые за этот год стали девушками. Теперь их можно было выдавать замуж, они достигли того возраста, когда могли зачать и родить ребенка. Таллия надела им на головы венки из можжевельника. С этого дня девочки, вернее, теперь уже девушки в церкви должны сидеть на скамьях для женщин. Но праздник святой Ойи не оправдал надежд Таллии. Ее грудь не округлилась, как это должно было быть в случае беременности, а вызванные к ней деревенские знахарки объяснили, что из-за долгой болезни ей понадобится некоторое время, чтобы полностью поправиться, к тому же ей надо все время пить травяные настои, хорошо питаться, есть мясо и бобы, чтобы восстановить силы. Но Алана они предупредили, что до тех пор, пока она окончательно не поправится, им нельзя разделять постель.
Он был терпелив и доброжелателен, но ясно дал понять, что после ее выздоровления они должны — нет, просто обязаны — дать графству наследника. Таллия лишь посмотрела на Алана огромными глазами, но ничего не сказала.
Словно в насмешку, у Ярости как раз в этот момент началась течка. Алан попробовал повязать ее со Страхом, но она не успокоилась.
Февра всегда был трудным месяцем — зима еще не закончилась, а весна еще не наступила. При Лавастине народ всегда жил в довольстве, да и Алан тоже оказался рачительным хозяином. Он разрешал споры, неизменно выступая судьей: то между двумя участками рухнул забор, и теперь хозяйки спорили, где он стоял раньше; то молодая девушка забеременела до свадьбы, и ее родители отказались дать приданое, а родители жениха, в свою очередь, отказывались принять ее без денег; то пьяные слуги подрались, и дело дошло до кровопролития; то у фермера кто-то потоптал всходы пшеницы, и истец утверждал, что это дело рук, вернее, ног соседа, который сошел с ума, выдав дочь замуж за никчемного неряху и пьяницу. Тетушка Бел всегда говорила, что нет на свете ничего скучнее зимнего времени, поэтому все и стараются развлечься хотя бы жалобами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112