Вы утверждаете, что все они были с союзе с врагом рода человеческого?
В эту минуту к Жоффрею наклонились и его жена, и немолодой мужчина, похожий на нее. Они что-то яростно шипели, Жоффрей раздраженно смотрел на советчиков. Ребенок на коленях у женщины забеспокоился, и ему дали засахаренную сливу, чтобы не расплакался.
В толпе поднялся недовольный ропот. Чувствовалось, что люди разгневаны, но Ханна не могла понять, против кого направлен этот гнев. Алан спокойно стоял перед королем. Таллия смотрела на Генриха, и только на него. Больше всего она была похожа на испуганного кролика, который вот-вот попадет в когти ястреба. Разве она не вышла замуж за лорда Алана прошлым летом? Ну да. Тогда почему она не рядом с ним?
— Нет, ваше величество, — сказал наконец Жоффрей. — Очевидно, что граф Лавастин и его отец Чарльз, невиновны.
— Значит, ты считаешь, что вина лежит на старшем Чарльзе Лавастине?
— Никто не знает, что он отдал за этих собак. Но после их появления в доме начались несчастья. Всем известно, что его мать умерла при родах второго ребенка, как раз в тот день, когда у Чарльза Лавастина появились гончие. У него самого был всего один ребенок, хотя он был женат четыре раза, и у его сына тоже родился всего один наследник, хотя его жена рожала десять или двенадцать раз. У моего кузена Лавастина тоже была одна наследница, и когда их с матерью растерзали собаки, поползли слухи, что младенец был прижит не от него. Он еще дважды женился, но обе эти женщины умерли при невыясненных обстоятельствах. И наконец, этот лжец, который пришел в замок Лавас, околдовал моего кузена, а потом и убил его. Все знают, что Лавастина убило колдовство, что на него набросилась тварь врага рода человеческого. Даже те, кто не станет плохо отзываться об этом бастарде, не могут не признать, что граф умер странной смертью. Не так ли? — спросил он и наконец злобно взглянул на Алана.
— Да, графа убило колдовство, — подтвердил Алан. — Разумеется, я уверен, что так оно и было, поскольку я первым заявил об этом. Его убило проклятие Кровавого Сердца, вождя эйка.
Леди Таллия покраснела. Ее служанка коснулась ее плеча, словно показывая, что теперь и она может высказаться, но та не сделала ни малейшей попытки заговорить.
— Ловко придумано, — сказала женщина, сидящая рядом с Жоффреем. Ее голос был слаще меда. — Но у тебя нет доказательств.
— Принц Санглант подтвердил бы мои слова. Когда он был в плену, он видел существо, которое убило моего отца.
Ханна внимательно слушала все, что говорилось в этом зале. Она поняла, что принимает сторону Алана, а не Жоффрея, хотя бы потому, что он вел себя на суде много достойнее. Но как воспринимают происходящее остальные? Нет сомнений, что аристократы поддержат своего.
Генрих нахмурился при упоминании имени Сангланта.
— Значит, ты не сомневаешься, что ты — сын Лавастина?
— Возможно, я не являюсь сыном графа Лавастина, — без колебаний заявил Алан. — Я не знаю и не могу знать. Меня воспитали свободнорожденные деревенские купцы деревни Осна, которых звали Бел и Генрих в честь детей короля Арнульфа — вас и вашей сестры, ваше величество. Они говорили, что я родился в замке Лавас, и они взяли меня на воспитание. Когда я пришел сюда и прослужил год, граф Лавастин меня заметил. Я не просил его называть меня своим наследником. Но он признал меня своим сыном и облачил своим доверием. Я буду повиноваться его желаниям и выполнять то, что должно, как обещал ему на его смертном одре. Я поклялся принять земли и титул, как он того хотел, и многие могут подтвердить мои слова.
Люди в зале закивали, но дворяне, окружавшие Генриха, смотрели на Алана презрительно.
— Я выполняю свои обязанности, — закончил он. — И только вы, ваше величество, можете решить иначе.
— Так ты согласен с тем, что, возможно, не являешься его сыном? — удивленно спросил Генрих.
— Господь заповедовал нам говорить правду, а правда в том, что я не знаю, чей я сын.
Родня Жоффрея зашевелилась: кто-то улыбался, кто-то свирепо хмурил брови, кто-то мрачно смотрел на Алана. Разные чувства отражались и на лицах придворных, которые не могли решить, поставил ли этот юноша их в неловкое положение, претендуя на место среди аристократии, или нет. У него была гордая осанка лорда, а выражение лица — скромным и благородным одновременно, что только красило его. И за это они готовы были его ненавидеть.
Но Алан продолжал, не обращая внимания ни на кого вокруг, — то ли ему было безразлично, что о нем думают, то ли он действительно был настолько честен, что не считал нужным притворяться:
— Мой оте… граф Лавастин назвал меня сыном и обращался со мной как с сыном. То, что его желания сейчас пытаются оспорить, — несправедливо и позорно, но я сам знаю, что все мы порой ведем себя не лучшим образом, во всех нас есть и жадность, и гордыня, и зависть. Но я прошу учесть, ваше величество, что здесь оспаривается решение Лавастина, а не моя способность управлять этими землями.
Жоффрей разъяренно смотрел на юного выскочку. Его родня раздраженно ворчала, а жена посадила ребенка к себе на колени, словно показывая королю, — так торговки на рынке предлагают товар. Генрих, казалось, задумался, потом сказал что-то Гельмуту Вилламу. Таллия сидела неподвижно, как статуя. Может, ей запретили говорить?
Хатуи смотрела в зал, пытаясь понять настроение толпы. Ханна поняла, что это ее шанс. Она подняла руку и замахала, чтобы привлечь ее внимание. Хатуи ее заметила и тотчас приказала слугам провести ее к королю. Уже через несколько мгновений Ханна стояла перед королем.
— Где моя дочь? — спросил Генрих. — И как она?
— Все хорошо, ваше величество. Принцесса Сапиентия вышла замуж… — При этих словах в зале началось ликование, и Ханне пришлось подождать, пока гомон не прекратился. — Она и принц Боян одержали победу над куманами. — Все снова радостно завопили, а Ханна приблизилась к королю и сказала тихо: — Это не все, ваше величество. Но ваша дочь просила передать это с глазу на глаз, если позволите.
Когда толпа затихла, Генрих поднял руку и объявил:
— Сейчас нам всем пора подкрепиться. На сегодня я услышал достаточно.
И встал, положив конец судебному заседанию.
Вечером, когда уже спустились сумерки, Ханна стояла рядом с Хатуи и смотрела на короля, прогуливающегося по саду. Она передала ему послание Сапиентии и сейчас просто наслаждалась свободным временем, которое могла провести с другими «орлами», ожидающими, когда их снова отправят в путь с новым посланием.
— Он все еще скорбит о матери, — заметила Хатуи. — Упокой Господь ее душу. Говорю тебе, Ханна, королю нужно хоть немного радости в жизни. А то все эти бесконечные споры и распри!
— Тебе нравится граф Алан?
— Слава богу, мне не нужно решать!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112
В эту минуту к Жоффрею наклонились и его жена, и немолодой мужчина, похожий на нее. Они что-то яростно шипели, Жоффрей раздраженно смотрел на советчиков. Ребенок на коленях у женщины забеспокоился, и ему дали засахаренную сливу, чтобы не расплакался.
В толпе поднялся недовольный ропот. Чувствовалось, что люди разгневаны, но Ханна не могла понять, против кого направлен этот гнев. Алан спокойно стоял перед королем. Таллия смотрела на Генриха, и только на него. Больше всего она была похожа на испуганного кролика, который вот-вот попадет в когти ястреба. Разве она не вышла замуж за лорда Алана прошлым летом? Ну да. Тогда почему она не рядом с ним?
— Нет, ваше величество, — сказал наконец Жоффрей. — Очевидно, что граф Лавастин и его отец Чарльз, невиновны.
— Значит, ты считаешь, что вина лежит на старшем Чарльзе Лавастине?
— Никто не знает, что он отдал за этих собак. Но после их появления в доме начались несчастья. Всем известно, что его мать умерла при родах второго ребенка, как раз в тот день, когда у Чарльза Лавастина появились гончие. У него самого был всего один ребенок, хотя он был женат четыре раза, и у его сына тоже родился всего один наследник, хотя его жена рожала десять или двенадцать раз. У моего кузена Лавастина тоже была одна наследница, и когда их с матерью растерзали собаки, поползли слухи, что младенец был прижит не от него. Он еще дважды женился, но обе эти женщины умерли при невыясненных обстоятельствах. И наконец, этот лжец, который пришел в замок Лавас, околдовал моего кузена, а потом и убил его. Все знают, что Лавастина убило колдовство, что на него набросилась тварь врага рода человеческого. Даже те, кто не станет плохо отзываться об этом бастарде, не могут не признать, что граф умер странной смертью. Не так ли? — спросил он и наконец злобно взглянул на Алана.
— Да, графа убило колдовство, — подтвердил Алан. — Разумеется, я уверен, что так оно и было, поскольку я первым заявил об этом. Его убило проклятие Кровавого Сердца, вождя эйка.
Леди Таллия покраснела. Ее служанка коснулась ее плеча, словно показывая, что теперь и она может высказаться, но та не сделала ни малейшей попытки заговорить.
— Ловко придумано, — сказала женщина, сидящая рядом с Жоффреем. Ее голос был слаще меда. — Но у тебя нет доказательств.
— Принц Санглант подтвердил бы мои слова. Когда он был в плену, он видел существо, которое убило моего отца.
Ханна внимательно слушала все, что говорилось в этом зале. Она поняла, что принимает сторону Алана, а не Жоффрея, хотя бы потому, что он вел себя на суде много достойнее. Но как воспринимают происходящее остальные? Нет сомнений, что аристократы поддержат своего.
Генрих нахмурился при упоминании имени Сангланта.
— Значит, ты не сомневаешься, что ты — сын Лавастина?
— Возможно, я не являюсь сыном графа Лавастина, — без колебаний заявил Алан. — Я не знаю и не могу знать. Меня воспитали свободнорожденные деревенские купцы деревни Осна, которых звали Бел и Генрих в честь детей короля Арнульфа — вас и вашей сестры, ваше величество. Они говорили, что я родился в замке Лавас, и они взяли меня на воспитание. Когда я пришел сюда и прослужил год, граф Лавастин меня заметил. Я не просил его называть меня своим наследником. Но он признал меня своим сыном и облачил своим доверием. Я буду повиноваться его желаниям и выполнять то, что должно, как обещал ему на его смертном одре. Я поклялся принять земли и титул, как он того хотел, и многие могут подтвердить мои слова.
Люди в зале закивали, но дворяне, окружавшие Генриха, смотрели на Алана презрительно.
— Я выполняю свои обязанности, — закончил он. — И только вы, ваше величество, можете решить иначе.
— Так ты согласен с тем, что, возможно, не являешься его сыном? — удивленно спросил Генрих.
— Господь заповедовал нам говорить правду, а правда в том, что я не знаю, чей я сын.
Родня Жоффрея зашевелилась: кто-то улыбался, кто-то свирепо хмурил брови, кто-то мрачно смотрел на Алана. Разные чувства отражались и на лицах придворных, которые не могли решить, поставил ли этот юноша их в неловкое положение, претендуя на место среди аристократии, или нет. У него была гордая осанка лорда, а выражение лица — скромным и благородным одновременно, что только красило его. И за это они готовы были его ненавидеть.
Но Алан продолжал, не обращая внимания ни на кого вокруг, — то ли ему было безразлично, что о нем думают, то ли он действительно был настолько честен, что не считал нужным притворяться:
— Мой оте… граф Лавастин назвал меня сыном и обращался со мной как с сыном. То, что его желания сейчас пытаются оспорить, — несправедливо и позорно, но я сам знаю, что все мы порой ведем себя не лучшим образом, во всех нас есть и жадность, и гордыня, и зависть. Но я прошу учесть, ваше величество, что здесь оспаривается решение Лавастина, а не моя способность управлять этими землями.
Жоффрей разъяренно смотрел на юного выскочку. Его родня раздраженно ворчала, а жена посадила ребенка к себе на колени, словно показывая королю, — так торговки на рынке предлагают товар. Генрих, казалось, задумался, потом сказал что-то Гельмуту Вилламу. Таллия сидела неподвижно, как статуя. Может, ей запретили говорить?
Хатуи смотрела в зал, пытаясь понять настроение толпы. Ханна поняла, что это ее шанс. Она подняла руку и замахала, чтобы привлечь ее внимание. Хатуи ее заметила и тотчас приказала слугам провести ее к королю. Уже через несколько мгновений Ханна стояла перед королем.
— Где моя дочь? — спросил Генрих. — И как она?
— Все хорошо, ваше величество. Принцесса Сапиентия вышла замуж… — При этих словах в зале началось ликование, и Ханне пришлось подождать, пока гомон не прекратился. — Она и принц Боян одержали победу над куманами. — Все снова радостно завопили, а Ханна приблизилась к королю и сказала тихо: — Это не все, ваше величество. Но ваша дочь просила передать это с глазу на глаз, если позволите.
Когда толпа затихла, Генрих поднял руку и объявил:
— Сейчас нам всем пора подкрепиться. На сегодня я услышал достаточно.
И встал, положив конец судебному заседанию.
Вечером, когда уже спустились сумерки, Ханна стояла рядом с Хатуи и смотрела на короля, прогуливающегося по саду. Она передала ему послание Сапиентии и сейчас просто наслаждалась свободным временем, которое могла провести с другими «орлами», ожидающими, когда их снова отправят в путь с новым посланием.
— Он все еще скорбит о матери, — заметила Хатуи. — Упокой Господь ее душу. Говорю тебе, Ханна, королю нужно хоть немного радости в жизни. А то все эти бесконечные споры и распри!
— Тебе нравится граф Алан?
— Слава богу, мне не нужно решать!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112