Следовательно, его первоочередная обязанность — оказывать посильную помощь в выявлении и искоренении колдовства. Этот долг преобладает над всеми прочими.
— Я понимаю, верховный судья.
— Однако отрицать значение прочих обязанностей может лишь человек, прискорбно обделенный умом. Нельзя, например, сбрасывать со счетов вашу преданность своей семье.
— Мне уже дали понять, верховный судья…
— Вы упомянули своего сына — полагаю, вы высоко его цените?
— Мой Пфиссиг — толковый, славный паренек. Когда-нибудь из него получится отличный управляющий.
— Возможно, его ожидает лучшая судьба, поскольку его отцу теперь представляется возможность принести пользу одновременно и человечеству, и своим близким. Объясняю. После осуждения Джекса ЛиТарнграва как сообщника колдуна все имущество благородного ландграфа переходит в собственность Белого Трибунала. Как вы знаете, ЛиТарнгравы владеют огромным состоянием. Трибунал так же щедр в вознаграждении своих друзей, как беспощаден в преследовании врагов.
При последнем замечании слушатель вымученно улыбнулся.
— Пора доказать, кому принадлежит ваша верность, почтенный Квисельд, — игрушечный голосок куклы верховного судьи приобрел странную гулкость. Должно быть, голос настоящего судьи ЛиГарвола звучал в далеком прошлом подобно колоколу. — Настало время показать, на чьей вы стороне.
Дремпи Квисельд пыхтел, надувал щеки, заламывал пальцы и бледнел, не в силах решиться. Наконец он заговорил:
— Я как-то подслушал их разговор — моего господина, Джекса ЛиТарнграва, и его друга Равнара ЛиМарчборга. Я слышал, как они говорили, когда думали, что их никто не слышит, глубокой ночью. Порой я наблюдал за ними и содрогался от ужаса перед зрелищем, представавшим моим глазам. Теперь, наконец, чувство долга возобладало над страхом, и я поведаю вам всю правду.
Судья ЛиГарвол, сложив ладони, взглянул на него с высоты своего положения.
— Со всеми подробностями, — приказал он.
* * *
Видение поблекло и исчезло. Тредэйн стоял, уставившись в пустоту. Мысли с трудом ворочались в голове, не в силах справиться с лавиной новой информации. Все эти страшные годы он не винил в своем несчастье никого, кроме безликого Белого Трибунала. Правда, его беспощадный фанатизм воплощался для Тредэйна в облике верховного судьи, но ненависть была направлена на весь Трибунал в целом. Ему никогда не приходило в голову, что отца и братьев погубило предательство. Но теперь, узнав о нем, Тредэйн не усомнился в том, что именно так оно все и было, правдивость виденных им сцен была очевидна с первого взгляда.
Тред равнодушно подумал, что ему следовало бы испытывать ярость или ненависть. Ничего подобного он в себе не находил. Ледяная бездна и пламя, дрожащее на ее краях. Впрочем, он подозревал, что пламя скоро разгорится ярче и растопит лед безразличия.
И еще этот голос, вторгающийся в сознание:
Предложи мне себя, по собственной воле, без принуждения.
До того ли ему было сейчас! Тредэйн с трудом понимал значение слов. Мысли его были прикованы к картинам прошлого, к звенящим голосам крошечных игрушечных людей. Но нужно было что-то отвечать.
— Дай мне время, — сказал он вслух.
Ответ не замедлил прийти, но исходил он не от Ксилиила. Тредэйн уловил отрывистые удары и крики. Оживая, он сообразил, что стражники берегового поста обнаружили дверь за портьерой и пытаются взломать ее.
Времени больше не было.
И он снова заговорил вслух:
— Я предлагаю тебе себя, по собственной воле, без принуждения.
Слова прозвучали, и Тредэйна охватил безумный восторг. Чужой разум, слившийся с его сознанием, излучал глубокое понимание. Минуло бесконечное мгновенье, и мир изменился. Тело его осталось неподвижным, но сознание покинуло привычный мир и встретилось с Ксилиилом в иной точке бытия. Вокруг лежала тьма, и единственным светом здесь было сияние Злотворного, переливавшееся плавными волнами в лад беззвучной мелодии. Однако Тред едва замечал его, пораженный открывшимся ему внутренним миром Ксилиила. Смертный слился с ним и затерялся в его глубинах.
Раскаленное знание прожигало его, сквозь наслоения, оставленные жизнью, пробиваясь в недра памяти, и там навеки оставляло неизгладимое клеймо. За всю свою жизнь он не видел, не слышал, не ощущал ничего так живо и близко, как открывшийся перед ним дар Ксилиила.
Знание ошеломляло, но не причиняло боли и даже почти не пугало. Силы разума возрастали, постигая новое могущество. И Тредэйн чувствовал, как они набирают огромную, неописуемую мощь. Страх растаял, поглощенный экстазом познания. Сейчас он не ощущал самого себя, растворившись в беззвучном взрыве, в мимолетном ощущении единства со всей вселенной.
Все кончилось слишком скоро. Разум и тело воссоединились. Тредэйн вернулся в себя, но вернулся преображенным. Он стоял в мастерской Юруна Бледного, слушал лихорадочное биение крови в висках, обливался потом, у него кружилась голова, но он глядел на мир с высоты своего Знания. Наверху стражники колотили в дверь сооруженным на скорую руку тараном. Злотворного Ксилиила не было видно, но Тред чувствовал, что тот пока еще не ушел далеко.
Оглядываясь, Тредэйн сразу заметил перемены. Прежде всего, несколько инструментов, назначение которых было ему неизвестно, вдруг стали знакомыми и понятными. Кроме того, в углу возникло новое яркое голубое свечение.
Оно манило к себе, и Тред с опаской приблизился. На низком, не замеченном им раньше столике, стояли песочные часы. Вещица легко уместилась бы в кармане. Никаких украшений. Только песчинки светятся ярким светом. Удивительно, как он раньше не заметил их. Тред невольно покачал головой. Не мог он не заметить такого яркого сияния.
Нагнувшись пониже, чтобы рассмотреть стеклянный сосуд, он заметил, что часы не работают. Трубочка, соединявшая колбы, оказалась чем-то забита и горящие крупицы не находили выхода из верхней колбы. Нижняя была пуста. Часы предназначены для него, это, по крайней мере, было понятно. Но зачем и что означает этот подарок, оставалось тайной, а времени ломать над ней голову у Тредэйна уже не было, потому что сверху донесся громкий треск и торжествующие вопли. Ветхая дверь не выдержала.
Вниз по ступеням загрохотали шаги, и желтый луч фонаря пронзил голубоватый полумрак мастерской Юруна. Четверо стражников берегового поста ворвались в комнату. Прежде их было пятеро. Один, стало быть, остался сторожить выход. Увидев Треда, они замерли на месте, в изумлении уставившись на свою добычу. Что поразило их: полная неподвижность жертвы или ее непроницаемое, безмятежное спокойствие? Или, быть может, пережитое оставило на нем видимый след, и теперь его, наподобие нимба, окружал сияющий ореол?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118
— Я понимаю, верховный судья.
— Однако отрицать значение прочих обязанностей может лишь человек, прискорбно обделенный умом. Нельзя, например, сбрасывать со счетов вашу преданность своей семье.
— Мне уже дали понять, верховный судья…
— Вы упомянули своего сына — полагаю, вы высоко его цените?
— Мой Пфиссиг — толковый, славный паренек. Когда-нибудь из него получится отличный управляющий.
— Возможно, его ожидает лучшая судьба, поскольку его отцу теперь представляется возможность принести пользу одновременно и человечеству, и своим близким. Объясняю. После осуждения Джекса ЛиТарнграва как сообщника колдуна все имущество благородного ландграфа переходит в собственность Белого Трибунала. Как вы знаете, ЛиТарнгравы владеют огромным состоянием. Трибунал так же щедр в вознаграждении своих друзей, как беспощаден в преследовании врагов.
При последнем замечании слушатель вымученно улыбнулся.
— Пора доказать, кому принадлежит ваша верность, почтенный Квисельд, — игрушечный голосок куклы верховного судьи приобрел странную гулкость. Должно быть, голос настоящего судьи ЛиГарвола звучал в далеком прошлом подобно колоколу. — Настало время показать, на чьей вы стороне.
Дремпи Квисельд пыхтел, надувал щеки, заламывал пальцы и бледнел, не в силах решиться. Наконец он заговорил:
— Я как-то подслушал их разговор — моего господина, Джекса ЛиТарнграва, и его друга Равнара ЛиМарчборга. Я слышал, как они говорили, когда думали, что их никто не слышит, глубокой ночью. Порой я наблюдал за ними и содрогался от ужаса перед зрелищем, представавшим моим глазам. Теперь, наконец, чувство долга возобладало над страхом, и я поведаю вам всю правду.
Судья ЛиГарвол, сложив ладони, взглянул на него с высоты своего положения.
— Со всеми подробностями, — приказал он.
* * *
Видение поблекло и исчезло. Тредэйн стоял, уставившись в пустоту. Мысли с трудом ворочались в голове, не в силах справиться с лавиной новой информации. Все эти страшные годы он не винил в своем несчастье никого, кроме безликого Белого Трибунала. Правда, его беспощадный фанатизм воплощался для Тредэйна в облике верховного судьи, но ненависть была направлена на весь Трибунал в целом. Ему никогда не приходило в голову, что отца и братьев погубило предательство. Но теперь, узнав о нем, Тредэйн не усомнился в том, что именно так оно все и было, правдивость виденных им сцен была очевидна с первого взгляда.
Тред равнодушно подумал, что ему следовало бы испытывать ярость или ненависть. Ничего подобного он в себе не находил. Ледяная бездна и пламя, дрожащее на ее краях. Впрочем, он подозревал, что пламя скоро разгорится ярче и растопит лед безразличия.
И еще этот голос, вторгающийся в сознание:
Предложи мне себя, по собственной воле, без принуждения.
До того ли ему было сейчас! Тредэйн с трудом понимал значение слов. Мысли его были прикованы к картинам прошлого, к звенящим голосам крошечных игрушечных людей. Но нужно было что-то отвечать.
— Дай мне время, — сказал он вслух.
Ответ не замедлил прийти, но исходил он не от Ксилиила. Тредэйн уловил отрывистые удары и крики. Оживая, он сообразил, что стражники берегового поста обнаружили дверь за портьерой и пытаются взломать ее.
Времени больше не было.
И он снова заговорил вслух:
— Я предлагаю тебе себя, по собственной воле, без принуждения.
Слова прозвучали, и Тредэйна охватил безумный восторг. Чужой разум, слившийся с его сознанием, излучал глубокое понимание. Минуло бесконечное мгновенье, и мир изменился. Тело его осталось неподвижным, но сознание покинуло привычный мир и встретилось с Ксилиилом в иной точке бытия. Вокруг лежала тьма, и единственным светом здесь было сияние Злотворного, переливавшееся плавными волнами в лад беззвучной мелодии. Однако Тред едва замечал его, пораженный открывшимся ему внутренним миром Ксилиила. Смертный слился с ним и затерялся в его глубинах.
Раскаленное знание прожигало его, сквозь наслоения, оставленные жизнью, пробиваясь в недра памяти, и там навеки оставляло неизгладимое клеймо. За всю свою жизнь он не видел, не слышал, не ощущал ничего так живо и близко, как открывшийся перед ним дар Ксилиила.
Знание ошеломляло, но не причиняло боли и даже почти не пугало. Силы разума возрастали, постигая новое могущество. И Тредэйн чувствовал, как они набирают огромную, неописуемую мощь. Страх растаял, поглощенный экстазом познания. Сейчас он не ощущал самого себя, растворившись в беззвучном взрыве, в мимолетном ощущении единства со всей вселенной.
Все кончилось слишком скоро. Разум и тело воссоединились. Тредэйн вернулся в себя, но вернулся преображенным. Он стоял в мастерской Юруна Бледного, слушал лихорадочное биение крови в висках, обливался потом, у него кружилась голова, но он глядел на мир с высоты своего Знания. Наверху стражники колотили в дверь сооруженным на скорую руку тараном. Злотворного Ксилиила не было видно, но Тред чувствовал, что тот пока еще не ушел далеко.
Оглядываясь, Тредэйн сразу заметил перемены. Прежде всего, несколько инструментов, назначение которых было ему неизвестно, вдруг стали знакомыми и понятными. Кроме того, в углу возникло новое яркое голубое свечение.
Оно манило к себе, и Тред с опаской приблизился. На низком, не замеченном им раньше столике, стояли песочные часы. Вещица легко уместилась бы в кармане. Никаких украшений. Только песчинки светятся ярким светом. Удивительно, как он раньше не заметил их. Тред невольно покачал головой. Не мог он не заметить такого яркого сияния.
Нагнувшись пониже, чтобы рассмотреть стеклянный сосуд, он заметил, что часы не работают. Трубочка, соединявшая колбы, оказалась чем-то забита и горящие крупицы не находили выхода из верхней колбы. Нижняя была пуста. Часы предназначены для него, это, по крайней мере, было понятно. Но зачем и что означает этот подарок, оставалось тайной, а времени ломать над ней голову у Тредэйна уже не было, потому что сверху донесся громкий треск и торжествующие вопли. Ветхая дверь не выдержала.
Вниз по ступеням загрохотали шаги, и желтый луч фонаря пронзил голубоватый полумрак мастерской Юруна. Четверо стражников берегового поста ворвались в комнату. Прежде их было пятеро. Один, стало быть, остался сторожить выход. Увидев Треда, они замерли на месте, в изумлении уставившись на свою добычу. Что поразило их: полная неподвижность жертвы или ее непроницаемое, безмятежное спокойствие? Или, быть может, пережитое оставило на нем видимый след, и теперь его, наподобие нимба, окружал сияющий ореол?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118