Тут стояла гауптвахта и при ней унтер-офицерский караул. Прохожих на этом пустыре почти не попадалось. На горизонте за взморьем, сквозь пустые тучи, начинали пробиваться рдеющие полосы заката, обещая на завтра мороз и ветер. Бодрый рысак наконец устал и запотел. Пар валил от него клубами. Чтобы дать передохнуть лошади, государь приказал кучеру пустить её шагом и повернулся к Черепову.
– Господин офицер, скажите мне чин ваш?
– Штаб-ротмистр, ваше императорское величество.
– Ан вот и неправда, сударь! Ротмистр!
– Ротмистр, ваше императорское величество! – бойко подхватил Черепов.
– То-то же, сударь, знайте! – кивнул ему государь с милостивой улыбкой. – Ну, скажите же мне, господин ротмистр, – продолжал он, – как могло таковое случиться, что вы позволили себе показаться на улице без оружия?
Черепов с полной откровенностью стал рассказывать, как было дело, как он после развода зашёл с несколькими товарищами позавтракать к Юге, как после нескольких бутылок началась игра, как он проигрался в пух и, вспомня любимую особу, вздумал поставить на её счастье, на бубновую даму, свой последний заветный червонец и как в это самое время явился графский вестовой с запиской.
– Кто играл с вами? – нахмурясь, спросил император.
Черепов в крайнем смущении потупил глаза, не решаясь выдать товарищей.
– Государь! покарайте меня; я один виноват во всём! – произнёс он с глубоким, искренно-сердечным чувством.
– Впрочем, я не любопытствую знать их, – сказал император, подумав. – Я ненавижу ложь и презираю лжецов, но в сём случае вполне понимаю побуждение, которое удерживает вас назвать ваших товарищей. Я вас прощаю. Но как могли вы всё-таки забыть ваше оружие, тем паче если получили письменный ордер от вашего начальника и должны были спешить непосредственно к нему?
– Государь! – ещё тише и смущеннее заговорил Черепов. – Я получил не ордер, а простую записку, и не от начальника, а…
– А от кого, сударь?
Черепов потупился и молчал.
– Уж не от той ли особы? – улыбнулся император.
– Вы угадали, ваше величество! – скромно поклонился Черепов. – И потому-то, – продолжал он, – как только увидел я строки, начертанные её рукой, то и света невзвидел от радости и восторга, ибо это ещё суть первые строки, первый знак внимания, полученный мною от неё… И я кинулся как ошалелый бежать на её призыв, забыл про оружие, забыл и всё на свете, а уж это, вероятно, товарищи догадались передать мою шпагу вестовому, как вдруг встреча с вашим величеством.
– Да, встреча с моим величеством, – перебил государь, начиная снова хмуриться. – Всё это прекрасно! Но я желал бы знать, сударь, на каком это основании и по какому праву, и по чьему наконец повелению солдаты моей гвардии летают любовными постильонами и передают амурные цидулки?
– Клянусь, государь! – с жаром воскликнул Черепов, подняв свою голову и прямо, искренно взглянув в глаза Павла. – Клянусь честью, это не амурная цидулка, это просто записка самого ординарного содержания.
– Охотно верю вашей искренности, сударь, но всё-таки желаю знать, кто это дерзнул распоряжаться, ради партикулярных посылок, ординарцами графа Харитонова-Трофимьева?
Что было отвечать на этот вопрос и как назвать заветное, дорогое имя? Как выдать ту тайну своего сердца, в которой он даже и ей самой, этой «любимой особе», не осмелился ещё признаться доселе?.. Черепов снова смутился и снова потупился.
– Я жду ответа, сударь! – настойчиво и строго заметил государь.
Положение было ужасное. Неискренность, ложь или дальнейшее молчание могли быть пагубны для Черепова, при этой вспыльчивости Павла, при этих резких и быстрых переходах его от гнева к милости и от милости вновь к жесточайшему гневу. Назвать имя графини Елизаветы Ильинишны – не значило ли бы скомпрометировать её, оставив в уме государя, быть может, подозрение насчёт содержания письма, хотя бы и самого ординарного, как уверял он за минуту пред сим? И наконец, уже самый факт, что она, молодая, благовоспитанная девушка, вдруг ведёт какую-то корреспонденцию с молодым адъютантом своего отца, – не кинет ли этот факт на неё, в глазах государя, хотя бы самую лёгкую тень и упрёк в легкомыслии?.. Что тут оставалось делать! А между тем это грозное «я жду ответа, сударь», прозвучавшее из уст Павла непреклонным приказанием, светилось и в его взоре, пытливо и пристально обращённом на лицо молодого офицера.
Медлить далее было уже невозможно. Вместо всякого ответа Черепов достал из кармана записку Лизы и подал её государю.
Павел Петрович пробежал её глазами, и лицо его снова прояснилось, и на губах заиграла та благосклонная, приветливая улыбка, которою подчас он так умел очаровывать сердца и души.
– Так вот кто твоя зазнобушка! – сказал он, возвращая Черепову записку. – Ну, брат, извини, что узнал тайну твоего сердца. Впрочем, можете, сударь, быть спокойны: я её никому не выдам.
Черепов почтительно склонил свою голову.
– И что же, – продолжал император после некоторого молчания, – молодая графиня отвечает вам взаимностью?
– Не знаю, государь, – со вздохом ответил Черепов. – Я никогда ещё на сей предмет не дерзал объясниться с нею, хотя люблю её горячо и много.
– И на её-то счастье ставили на карту свой заветный червонец? Ха-ха! – весело засмеялся император.
– Хотел было, ваше величество, – подхватил Черепов, – да не успел, не удалось! Но я твёрдо верю, что она выручила бы! Непременно!
– Гм… И лучше, что не удалось, молодой человек, поверьте!.. А какую же монету изволили вы, сударь, отдать нищему? – как бы домекнувшись о чём-то через мгновение и быстро переменив свой милостивый тон на несколько подозрительный, недоверчиво спросил Павел.
– Да всё ту же, ваше величество, – усмехнулся Черепов.
– То есть червонец ваш?
– Так точно.
– Гм… Ну, вот видите ли, она и выручила! – снова самым весёлым тоном и даже радостно воскликнул император. – Всё-таки выручила! Там, где и не ждали! ха-ха!.. Это прекрасный поступок, господин майор, я усматриваю доброе и честное сердце… Я люблю это! Но мне нравится также и то, что вы чувствуете влечение к особе достойной! Я знаю её – прекрасная девица – и вполне одобряю выбор вашего сердца. Думаете делать предложение?
– Не смею, ваше величество.
– Почему так?
– Да как сказать!.. Во-первых, неуверенность в ней, отвечает ли она моим чувствам…
– Мм… да, это до некоторой степени основательно. А во-вторых?
– А во-вторых, моё служебное положение, пока ещё маленькое и скромное положение.
– Н-ну, не совсем-то уж маленькое! – воскликнул, перебив его, император. – Ведь вы, сударь, насколько мне известно, кажись… э-э… тово… подполковник?.. Не так ли?
– Точно так, ваше императорское величество!
– Ну, вот видите ли!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233