Там о нём сильно беспокоились. Графиня Лиза в присутствии отца весело вертелась перед трюмо, осматривая на себе новую парадную робу из чёрного бархата, когда Аникеич, войдя с таинственным и испуганным видом, тихо доложил графу, что сейчас-де прибежал вестовой и сказывает, будто с нашим адъютантом, с Василий Иванычем, – несчастье.
– Что такое? – встревожился Харитонов.
– Императору на улице попался, и сейчас его, значит, в солдаты и в крепость…
– Что ты врёшь, старый дурак! О ком говоришь-то! – недоверчиво и с досадой вскричал граф.
– Сами извольте допросить вестового, – пожал старик плечами. – Коли я вру, стало, и он врёт.
Призвали вестового.
Тот, ошеломлённый ещё всем, что случилось с ним за несколько минут на набережной Мойки, рассказывал, насколько мог и умел, все обстоятельства внезапной встречи с государем.
– Последнее слово их было «в крепость!» – с тем и поехали, – заключил свой отчёт гвардеец.
Графу не верилось. Всё это казалось так несбыточно, так странно…
– И ты не бредишь? – спросил он, колеблясь между сомнением и верой…
– Извольте взглянуть: на мне офицерская шпага, – как на доказательство указал вестовой на своё оружие. – Это шпага вашего сиятельства господина адъютанта.
Дальнейшие сомнения были бы напрасны. Граф тотчас же отпустил вестового, которому, по приказанию государя, должно было немедленно бежать и сообщить обо всём полковому начальству.
– Бедный Черепов!.. несчастный молодой человек! – в глубоком огорчении и в сильной тревоге повторял он, ходя по комнате и долго не замечая присутствия в ней своей дочери. Но наконец, случайно вскинув глаза в её сторону, граф увидел Лизу и остановился с невольным выражением вопроса и удивления.
Графиня Елизавета, вся бледная и скорбная, стояла безмолвно и неподвижно, как будто на неё столбняк нашёл.
– Что с тобой?! Лиза!.. Лизанька! – с беспокойством подошёл к ней граф. – Да откликнись же!.. Что ты!
– Это я виновата… моя записка… Это я погубила его, – с трудом и почти шёпотом проговорила девушка.
– Ну полно, дружок! – начал было граф. – Могла ль столь пустая записка…
– Нет, нет, это моя вина… моя, – настойчиво и быстро перебила Лиза и вдруг порывисто схватила отца за руку:
– Папушка! Голубчик!.. Если любишь меня, спаси его! – с воплем и мольбою вырвалось из её груди.
– Ах, милая, я рад бы сам, да нет путей сего исполнить! – с глубоким вздохом пожал граф плечами.
– Как нет путей!.. Как нет?! Твой путь прямой: ступай к государю и проси его, поезжай сейчас же!.. Он тебя любит, он для тебя сделает это… Проси, моли его, – ну что ему стоит! Ведь не преступник же Василий Иванович!
– Преступник устава воинской формы.
– Ах, Бог мой!.. И что это такое вся эта ваша воинская форма! Ну, и за что?.. за что же?..
– Дитя моё, оставь; ты сего не понимаешь, – ласково и кротко успокаивал граф свою дочку. – Когда-нибудь, как император будет в особливо добром духе, я приступлю к нему, но ныне, когда он гневен – о, ты не знаешь, что такое гнев его! – ныне это решительно невозможно.
– Невозможно?. Ты говоришь, невозможно? Ну, так я сама пойду к нему! – порывисто и решительно вспрянула девушка. – Сама буду просить, кинусь в ноги, стану молить его, плакать… Я не допущу, чтобы человек погибал по моей вине… Я, я одна виновата! И он поймёт же это, он тронется мною! А коли нет, то я скажу ему, что он тиран и деспот! Пусть и меня тогда заточат, для того что всё ж таки я тут более всех виновата!
И с рыданием, наконец-то прорвавшимся наружу, вся заливаясь слезами, девушка упала на руки отца.
Долго ухаживал около неё граф и долго не мог её успокоить. Он инстинктивно понял, что не одно лишь простое участие к знакомому человеку сказалось теперь в сердце девушки столь сильным и решительным порывом, что тут, кажись, кроется нечто иное, более глубокое…
Поэтому не хотелось ему делать кого-либо из домашних людей свидетелями её слёз и волнения, из чего потом могли бы, пожалуй, пойти разные преждевременные толки, предположения и заключения. Он сам, как мог и умел, успокаивал и утешал свою Лизу, как вдруг растворилась дверь и в комнате послышались чьи-то быстрые мужские шаги…
Граф обернулся и даже вскрикнул от нечаянного изумления.
Весь сияя радостью и восторгом, к нему шёл Черепов.
– Возможно ли? – вскричал Харитонов, простирая к нему объятия и ясно слыша, как позади раздалось вдруг радостное восклицание дочери.
– Поздравляйте!.. Поздравляйте меня! – задыхаясь от сильного волнения и быстрого взбега на лестницу, говорил Черепов.
– Спасён!.. Слава тебе, Господи! – крестясь, промолвили в одно время и граф, и Лиза.
– Мало того что спасён! С монаршею милостью поздравляйте! – восторженно говорил гвардеец. – С необычайною милостью! Я произведён в подполковники!
– Ну полно, друг! – замахал на него рукой Харитонов. – С ума ты, что ли, спятил от радости!
– Ей-же-ей, в подполковники! – побожился Черепов. – И даже так, что сам себе не верю, наяву ли то или во сне мне снится.
– Но как же это? Какими промыслами?
– Да так, что в течение единого часа разжалован в рядовые и из рядовых последовательным порядком произведён чрез все чины до подполковника включительно!
– Не верю!.. Воля твоя, не верю! Садись и рассказывай, если ты, сударь, и впрямь с ума не спятил.
И Черепов рассказал всё, за исключением лишь той части своего разговора с государем, предметом которой была графиня Елизавета и его чувство к ней. Невольное смущение перед любимой девушкой и известного рода деликатность воздержали его от повествования об этой части.
Лиза слушала в нетерпеливом волнении и всё время не сводила с него глаз, и чем далее шёл его рассказ, тем всё более и более выражение изумления и радостного восторга разливалось по её красивому лицу.
– Господи! Спаси его, этого рыцарского, великодушного государя! Награди его за это! – воскликнула она в восхищении, когда Черепов кончил.
– Да, сударь, а всё заветный червонец помог, из коего вы в чёрный день сделали столь достойное употребление! – весело заключил граф Харитонов-Трофимьев.
XV
КОРОНАЦИЯ ИМПЕРАТОРА ПАВЛА
Ещё с января месяца 1798 года стали делать приготовления к коронации. Двор собирался в Москву. Отряды гвардейских войск выступили туда же отдельными эшелонами. Вся придворная свита должна была отправиться в первопрестольную столицу по особому расписанию. Ещё ранее этого времени император купил у графа Безбородки его обширный и великолепный дом, против Головинского сада, и назвал его Слободским дворцом. К этому дому приказано было пристроить по бокам две большие деревянные залы и домовую церковь. Свита великих князей, приехавшая в Москву ранее большого двора, разместилась против Слободского дворца, в здании Старого Сената, где была назначена квартира и великим князьям.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233