Тогда он вздохнул и прошептал:
– Благословенна да будет смерть! Слава Тебе, Боже!
А тем временем ученики забились в таверну Симона Киренянина и ожидали, когда кончится распинание, чтобы с наступлением ночи уйти, не попадаясь никому на глаза. Притаившись за бочками, они прислушивались к тому, что происходило на улице. До слуха их доносился шум радостной толпы – все, женщины и мужчины, спешили на Голгофу. Они отменно справили Пасху, наелись до отвала мяса, напились вдоволь вина и теперь спешили посмотреть, как будет происходить распинание.
Ученики вслушивались в доносившийся с улицы шум и дрожали. Время от времени раздавалось тихое всхлипывание Иоанна, иногда поднимался Андрей, прохаживался взад-вперед по таверне и грозился, а Петр ругался и сквернословил из-за того, что ему не хватило мужества и смелости заявить о себе открыто и принять смерть вместе с Учителем… Сколько раз он клялся ему: «Вместе с тобой до смерти, Учитель!», а теперь, когда смерть приблизилась, он забился за бочки.
Иаков разозлился.
– Довольно хныкать, Иоанн, ты ведь мужчина! – сказал он. – А ты, молодчина Андрей, сядь уже и перестань подкручивать усы! Идите все сюда, подумаем, что дальше делать. Что если он и вправду Мессия? Если через три дня он воскреснет, с какими рожами предстанем мы перед ним? Об этом вы подумали? Что ты скажешь, Петр?
– Если он Мессия, то нам несдобровать, вот что я скажу, – в отчаянии произнес Петр. – Я ведь уже говорил, что успел трижды отречься от него.
– Если он и не Мессия, нам все равно несдобровать, – ответил Иаков. – А ты что скажешь, Нафанаил?
– Скажу, что нужно уносить ноги: Мессия он или нет, нам несдобровать.
– А его как же – так и бросим на произвол судьбы? Разве это вынесут сердца ваши? – спросил Андрей, направляясь уже к двери, но Петр удержал его за одежду.
– Сиди смирно, пока тебя не разорвали в клочья. Поищем другое средство.
– Какое еще средство, лицемеры и фарисеи? – прошипел Фома. – Давайте поговорим начистоту, и нечего тут краснеть: мы открыли дело, вложили в него все наши денежки. Да, это торговля и нечего пялиться на меня со злостью! Мы занимались торговлей: ты – мне, я – тебе. Я отдал свой товар – гребни, катушки, зеркальца, чтобы получить взамен Царство Небесное. И вы поступили точно так же: кто отдал челн, кто – овец, кто – покой, а теперь все труды пошли насмарку, мы разорились, все наше добро пошло к дьяволу, а теперь смотрите, как бы и саму жизнь не потерять! Что тут еще скажешь? Спасайся, кто может!
– Правильно! – воскликнули Филипп и Нафанаил. – Спасайся кто может!
Петр встревоженно посмотрел на Матфея, который сидел в стороне, наставив свои огромные уши, не издавая ни звука.
– Ради Бога, Матфей, не записывай этого: лучше прикинься глухим, не выставляй нас посмешищем на веки вечные!
– Успокойся, – ответил Матфей, – я свое дело знаю. Много я вижу, много слышу, но отбираю то, что нужно. Единственное, о чем я вас прошу, – для своей же пользы примите какое-нибудь благородное решение, покажите себя молодцами, чтобы я мог написать об этом и прославить вас, бедняги. Вы ведь апостолы, а это дело нешутейное!
Тут дверь распахнулась от удара ногой, и в таверну вошел Симон Киреняин. Одежда на нем была изорвана, лицо и грудь залиты кровью, правый глаз вспух и слезился. Он ругался и рычал. Сбросив с тела остававшиеся на нем лохмотья, Симон погрузил голову в кадку, где ополаскивал от вина стаканы, схватил полотенце, вытер верхнюю половину тела, не переставая при этом рычать и плеваться. Затем он подставил рот под кран бочки, выпил, услышал за бочками шум, заглянул туда, увидел сгрудившихся в кучу учеников и разозлился.
– Тьфу, чтоб вам пропасть, шкуры негодные! – закричал Симон. – Так вот бросают в беде своего предводителя, так вот бегут с поля битвы, негодные галилеяне, негодные самаритяне, ничтожества!
– Души наши хотели, Симон, – ответил Петр, – души наши хотели, одному Богу известно как, да вот тела…
– Пропади ты пропадом, болтун! При чем здесь тело, если душа хочет! Все становится душой: и палица в руке, и одежда на теле, и камень под ногой – все, все. Вот, смотрите, трусы, тело мое все в синяках, одежда превратилась в лохмотья, а глаза готовы вытечь! А почему? Чтоб вам пропасть, негодные ученички! Да потому, что я вступился за вашего Учителя, вышел один на один со всем народом – я, хозяин таверны, презренный Киренянин! А почему я это сделал? Потому что верил, что он Мессия, который на следующий день сделает меня – вертким да могучим? Нет, совсем не потому! Потому что было задето мое самолюбие – будь оно неладно – и я в том не раскаиваюсь!
Он ходил туда-сюда, пиная скамьи, плевался и извергал ругательства. Матфей сидел как на иголках – ему хотелось узнать, что произошло у Каиафы, у Пилата, что сказал Учитель, что кричал народ, чтобы занести все на страницы рукописи.
– Если ты веруешь в Бога, брат мой Симон, – сказал он, – успокойся и расскажи нам, что произошло: как, когда и где, и сказал ли какое слово Учитель.
Конечно же, сказал! – отозвался Симон. – «Да будьте вы неладны, ученики!» – вот что он сказал, записывай! Что ты на меня уставился? Возьми тростинку и пиши: «Будьте вы неладны!»
Плач раздался за бочками, Иоанн с визгом катался по полу, а Петр бился головой о стену.
– Если ты веруешь в Бога, Симон, – снова взмолился Матфей, – расскажи нам всю правду, чтобы я записал все, как было. Разве ты не понимаешь, что от слов твоих зависят теперь судьбы мира?
Петр еще раз ударился головой о стену.
– Не отчаивайся, Петр, – сказал хозяин таверны. – Я сейчас скажу тебе, что нужно сделать, чтобы прославиться на века. Слушай! Сейчас его будут вести здесь, я уже слышу шум. Встань, распахни бесстрашно дверь, возьми у него крест и взвали себе на плечи: тяжел он, чтоб ему пропасть, а бог ваш слишком уж тщедушен и совсем измучился.
Он засмеялся и пнул Петра ногой.
– Ну что, сделаешь это? Хочется посмотреть!
– Я бы сделал, клянусь, если бы не толпа, – захныкал Петр. – Она из меня отбивную сделает.
Хозяин таверны яростно сплюнул.
– Пропадите вы пропадом, засранцы! – крикнул он. – Неужели никто из вас не сделает этого? Ты, висельник Нафанаил? Ты, головорез Андрей? Никто? Неужели никто? Тьфу, чтоб вам пропасть! Эх, злополучный Мессия, ну и полководцев же выбрал ты, когда вздумал покорить весь мир! Меня нужно было выбрать, меня, хотя по мне и веревка и кол плачут! Зато у меня есть самолюбие, а когда есть самолюбие, пусть ты даже пьяница, злодей да лжец, но ты – мужчина! А коль нет самолюбия, что толку с того, если ты голубка невинная? Ты и гроша ломаного не стоишь!
Он снова сплюнул, подошел к двери, распахнул ее и, тяжело дыша, стал на пороге. Улицы были полны народу. Мужчины и женщины спешили с гиканьем и криками:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141
– Благословенна да будет смерть! Слава Тебе, Боже!
А тем временем ученики забились в таверну Симона Киренянина и ожидали, когда кончится распинание, чтобы с наступлением ночи уйти, не попадаясь никому на глаза. Притаившись за бочками, они прислушивались к тому, что происходило на улице. До слуха их доносился шум радостной толпы – все, женщины и мужчины, спешили на Голгофу. Они отменно справили Пасху, наелись до отвала мяса, напились вдоволь вина и теперь спешили посмотреть, как будет происходить распинание.
Ученики вслушивались в доносившийся с улицы шум и дрожали. Время от времени раздавалось тихое всхлипывание Иоанна, иногда поднимался Андрей, прохаживался взад-вперед по таверне и грозился, а Петр ругался и сквернословил из-за того, что ему не хватило мужества и смелости заявить о себе открыто и принять смерть вместе с Учителем… Сколько раз он клялся ему: «Вместе с тобой до смерти, Учитель!», а теперь, когда смерть приблизилась, он забился за бочки.
Иаков разозлился.
– Довольно хныкать, Иоанн, ты ведь мужчина! – сказал он. – А ты, молодчина Андрей, сядь уже и перестань подкручивать усы! Идите все сюда, подумаем, что дальше делать. Что если он и вправду Мессия? Если через три дня он воскреснет, с какими рожами предстанем мы перед ним? Об этом вы подумали? Что ты скажешь, Петр?
– Если он Мессия, то нам несдобровать, вот что я скажу, – в отчаянии произнес Петр. – Я ведь уже говорил, что успел трижды отречься от него.
– Если он и не Мессия, нам все равно несдобровать, – ответил Иаков. – А ты что скажешь, Нафанаил?
– Скажу, что нужно уносить ноги: Мессия он или нет, нам несдобровать.
– А его как же – так и бросим на произвол судьбы? Разве это вынесут сердца ваши? – спросил Андрей, направляясь уже к двери, но Петр удержал его за одежду.
– Сиди смирно, пока тебя не разорвали в клочья. Поищем другое средство.
– Какое еще средство, лицемеры и фарисеи? – прошипел Фома. – Давайте поговорим начистоту, и нечего тут краснеть: мы открыли дело, вложили в него все наши денежки. Да, это торговля и нечего пялиться на меня со злостью! Мы занимались торговлей: ты – мне, я – тебе. Я отдал свой товар – гребни, катушки, зеркальца, чтобы получить взамен Царство Небесное. И вы поступили точно так же: кто отдал челн, кто – овец, кто – покой, а теперь все труды пошли насмарку, мы разорились, все наше добро пошло к дьяволу, а теперь смотрите, как бы и саму жизнь не потерять! Что тут еще скажешь? Спасайся, кто может!
– Правильно! – воскликнули Филипп и Нафанаил. – Спасайся кто может!
Петр встревоженно посмотрел на Матфея, который сидел в стороне, наставив свои огромные уши, не издавая ни звука.
– Ради Бога, Матфей, не записывай этого: лучше прикинься глухим, не выставляй нас посмешищем на веки вечные!
– Успокойся, – ответил Матфей, – я свое дело знаю. Много я вижу, много слышу, но отбираю то, что нужно. Единственное, о чем я вас прошу, – для своей же пользы примите какое-нибудь благородное решение, покажите себя молодцами, чтобы я мог написать об этом и прославить вас, бедняги. Вы ведь апостолы, а это дело нешутейное!
Тут дверь распахнулась от удара ногой, и в таверну вошел Симон Киреняин. Одежда на нем была изорвана, лицо и грудь залиты кровью, правый глаз вспух и слезился. Он ругался и рычал. Сбросив с тела остававшиеся на нем лохмотья, Симон погрузил голову в кадку, где ополаскивал от вина стаканы, схватил полотенце, вытер верхнюю половину тела, не переставая при этом рычать и плеваться. Затем он подставил рот под кран бочки, выпил, услышал за бочками шум, заглянул туда, увидел сгрудившихся в кучу учеников и разозлился.
– Тьфу, чтоб вам пропасть, шкуры негодные! – закричал Симон. – Так вот бросают в беде своего предводителя, так вот бегут с поля битвы, негодные галилеяне, негодные самаритяне, ничтожества!
– Души наши хотели, Симон, – ответил Петр, – души наши хотели, одному Богу известно как, да вот тела…
– Пропади ты пропадом, болтун! При чем здесь тело, если душа хочет! Все становится душой: и палица в руке, и одежда на теле, и камень под ногой – все, все. Вот, смотрите, трусы, тело мое все в синяках, одежда превратилась в лохмотья, а глаза готовы вытечь! А почему? Чтоб вам пропасть, негодные ученички! Да потому, что я вступился за вашего Учителя, вышел один на один со всем народом – я, хозяин таверны, презренный Киренянин! А почему я это сделал? Потому что верил, что он Мессия, который на следующий день сделает меня – вертким да могучим? Нет, совсем не потому! Потому что было задето мое самолюбие – будь оно неладно – и я в том не раскаиваюсь!
Он ходил туда-сюда, пиная скамьи, плевался и извергал ругательства. Матфей сидел как на иголках – ему хотелось узнать, что произошло у Каиафы, у Пилата, что сказал Учитель, что кричал народ, чтобы занести все на страницы рукописи.
– Если ты веруешь в Бога, брат мой Симон, – сказал он, – успокойся и расскажи нам, что произошло: как, когда и где, и сказал ли какое слово Учитель.
Конечно же, сказал! – отозвался Симон. – «Да будьте вы неладны, ученики!» – вот что он сказал, записывай! Что ты на меня уставился? Возьми тростинку и пиши: «Будьте вы неладны!»
Плач раздался за бочками, Иоанн с визгом катался по полу, а Петр бился головой о стену.
– Если ты веруешь в Бога, Симон, – снова взмолился Матфей, – расскажи нам всю правду, чтобы я записал все, как было. Разве ты не понимаешь, что от слов твоих зависят теперь судьбы мира?
Петр еще раз ударился головой о стену.
– Не отчаивайся, Петр, – сказал хозяин таверны. – Я сейчас скажу тебе, что нужно сделать, чтобы прославиться на века. Слушай! Сейчас его будут вести здесь, я уже слышу шум. Встань, распахни бесстрашно дверь, возьми у него крест и взвали себе на плечи: тяжел он, чтоб ему пропасть, а бог ваш слишком уж тщедушен и совсем измучился.
Он засмеялся и пнул Петра ногой.
– Ну что, сделаешь это? Хочется посмотреть!
– Я бы сделал, клянусь, если бы не толпа, – захныкал Петр. – Она из меня отбивную сделает.
Хозяин таверны яростно сплюнул.
– Пропадите вы пропадом, засранцы! – крикнул он. – Неужели никто из вас не сделает этого? Ты, висельник Нафанаил? Ты, головорез Андрей? Никто? Неужели никто? Тьфу, чтоб вам пропасть! Эх, злополучный Мессия, ну и полководцев же выбрал ты, когда вздумал покорить весь мир! Меня нужно было выбрать, меня, хотя по мне и веревка и кол плачут! Зато у меня есть самолюбие, а когда есть самолюбие, пусть ты даже пьяница, злодей да лжец, но ты – мужчина! А коль нет самолюбия, что толку с того, если ты голубка невинная? Ты и гроша ломаного не стоишь!
Он снова сплюнул, подошел к двери, распахнул ее и, тяжело дыша, стал на пороге. Улицы были полны народу. Мужчины и женщины спешили с гиканьем и криками:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141