! Звонкий голос кричал:
– Открывайте! Открывайте! Пришло Царство Небесное!
Магдалина вскочила с места. Грудь ее высоко вздымалась. Он пришел.
Пришел! Дрожь пробежала по телу, бросая ее то в жар, то в холод. Она бросилась как была, без платка, с волосами, распущенными по плечам, пробежала через двор, выскочила за ворота, увидала Господа, издала радостный крик и бросилась ему в ноги.
– Учитель! Учитель! – торопливо повторяла Магдалина. – Добро пожаловать!
Она забыла о плодах граната и о своем намерении, опутала святые колени рассыпавшимися по земле волосами цвета воронова крыла, все еще хранившими старые греховные благоухания.
– Учитель, Учитель, добро пожаловать! – торопливо повторяла она, нежно увлекая его в свое убогое жилище.
Иисус наклонился, взял Магдалину за руку, поднял ее. Он держал ее, очарованный и робкий, как неопытный жених держит невесту. Все тело его ликовало. Не к Магдалине наклонился он, не Магдалину поднял он с земли, – пред ним была душа человеческая, а он был ее нареченным. Магдалина дрожала всем телом, густо покраснев и прикрыв грудь волосами. Все смущенно разглядывали ее. Как она исхудала и побледнела, что за круги лилового цвета появились вокруг глаз, и даже пухлые губы зачахли, словно цветы, лишенные влаги!
Они шли вдвоем, взявшись за руки, и это казалось им сном: не по земле ступали они, но плыли по воздуху. Может быть, это была свадьба, а оборванцы, занявшие всю дорогу и следовавшие за ними, были их свитой? Может быть, растущее во дворе отягощенное плодами гранатовое дерево было добрым духом, богиней дома или же счастливой простой женщиной, которая произвела на свет сыновей и дочерей, а теперь горделиво стоит себе посреди двора?
– Магдалина, – тихо сказал Иисус. – Все твои грехи прощены, ибо ты много любила.
Она наклонилась, исполненная ликования, желая сказать: «Я девственна!», но от радости не могла рта раскрыть. Побежала, нарвала гранатов, наполнила ими передник и высыпала целую кучу красных освежающих плодов к ногам Возлюбленного. И сталось точь-в-точь так, как представляла она себе в своих мечтаниях: Иисус нагнулся, взял один гранат, разломил его, наполнил пригоршню зернами и освежил пересохшую гортань. Затем и ученики взяли по гранату и утолили жажду.
– Магдалина, почему ты так встревоженно смотришь на меня? Словно прощаешься со мной.
– Я встречаю тебя и прощаюсь с тобой каждую минуту с того часа, как появилась на свет, Возлюбленный мой, – ответила Магдалина так тихо, что слышали только Иисус и стоявший рядом Иоанн.
Она помолчала и затем добавила:
– Я должна смотреть на тебя, потому что женщина родилась от мужчины и до сих пор не может отделиться от него. Но ты должен смотреть на небо, потому что ты мужчина, а мужчину сотворил Бог. Так что позволь мне смотреть на тебя, дитя мое.
Эти великие слова – «Дитя мое!» – она произнесла так тихо, что даже Иисус не слышал ее, но грудь ее вздымалась и колыхалась, будто она кормила сына.
В толпе прокатился ропот, пришли новые немощные, двор наполнился людьми.
– Учитель, – сказал Петр. – Народ ропщет, торопится…
– Чего они хотят?
– Доброго слова, чуда. Взгляни на них.
Иисус обернулся. В воздухе, накалившемся словно перед надвигающейся бурей, он увидел множество глаз, смотревших на него с затаенной мукой, и множество приоткрытых ртов, исполненных нетерпеливого ожидания. Какой-то старик пробрался сквозь толпу. Ресницы его выпали, глаза были словно две зияющие раны, с костлявой шеи свисало десять амулетов, на каждом из которых была начертана одна из десяти заповедей. Старик остановился на пороге, опершись на палку с раздвоенным концом.
– Учитель, – сказал он голосом, полным досады и гнева. – Учитель, мне сто лет, и всегда на шее у меня висело десять заповедей Божьих, ни одной из которых я не преступил. Каждый год отправляюсь я в Иерусалим и приношу в жертву святому Саваофу овна, зажигаю свечи, воскуряю благовония. По ночам я не сплю, пою псалмы и смотрю то на звезды, то на горы и все ожидаю – другой награды мне и не надо! – что Господь спустится и я увижу его… Годы шли за годами, но все напрасно. Одной ногой я уже стою в могиле, а все еще не видел его. Почему? Почему? Это повергает меня в великую скорбь, Учитель. Когда я наконец увижу Господа? Когда я наконец обрету покой?
По мере того, как старик говорил, он все больше приходил в ярость, стучал палкой о землю и кричал.
Иисус улыбнулся и ответил:
– Однажды, старче, у восточных врат великого города стоял мраморный престол. На престоле этом восседала тысяча царей слепых на правый глаз, тысяча царей слепых на левый глаз и еще тысяча царей зрячих на оба глаза, и все они взывали к Богу, чтобы он предстал перед ними и они узрели его. И вот, когда все цари ушли, пришел какой-то бедняк, босой и голодный, сел и тихо сказал: «Боже, глаза человеческие не в силах смотреть на солнце, ибо они ослепнут. Как же они могут зреть тебя, Всемогущий? Смилуйся, Господи, смягчи силу свою, ослабь сияние свое, дабы и я, убогий да немощный, мог узреть тебя!» И тогда – слышишь, старче? – Бог стал куском хлеба, чашей прохладной воды, теплой одеждой, хижиной и женщиной, кормившей леред этой хижиной младенца грудью своей. Бедняк раскрыл объятия и улыбнулся счастливо. «Благодарю тебя, Господи, – прошептал он. – Ты снизошел до меня, стал хлебом, водой, теплой одеждой, женой и сыном моими, чтобы я увидел тебя, и я увидел. Молитвенно склоняюсь пред многообразным ликом твоим возлюбленным!»
Все молчали. Старик вздохнул глубоко, словно буйвол, поднял палицу, чтобы проложить себе дорогу, и исчез в толпе. Тогда какой-то недавно женившийся юноша поднял сжатую в кулак руку и воскликнул:
– Говорят, ты несешь огонь, чтобы сжечь им мир, сжечь наши дома и детей наших. Такова, стало быть, любовь, о которой ты возглашаешь, будто несешь ее нам? Такова справедливость? Огонь?
Глаза Иисуса наполнились слезами: ему стало жаль молодожена. И, правда, такова ли справедливость, которую он несет? Огонь? Разве нет иного пути к спасению?
– Скажи ясно: что нужно сделать, чтобы спастись? – закричал какой-то хозяин, расталкивая толпу локтями, чтобы подойти ближе за ответом, – он был туговат на ухо и плохо слышал.
– Откройте сердца свои, откройте закрома свои, раздайте добро беднякам! – громко воскликнул Иисус. – Пришел День Господень! Кто скупится и прячет на старость ломоть хлеба, сосуд масла, надел земли, тот вешает этот ломоть хлеба, сосуд масла и надел земли себе на шею, и все это тянет его в ад.
– В ушах у меня звенит, – сказал хозяин. – Мне становится дурно. Пойду-ка я лучше, с твоего позволения!
Полный негодования, он направился к своим богатым хоромам.
«Слыханное ли дело – раздавать голодранцам наше добро! И это есть справедливость?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141
– Открывайте! Открывайте! Пришло Царство Небесное!
Магдалина вскочила с места. Грудь ее высоко вздымалась. Он пришел.
Пришел! Дрожь пробежала по телу, бросая ее то в жар, то в холод. Она бросилась как была, без платка, с волосами, распущенными по плечам, пробежала через двор, выскочила за ворота, увидала Господа, издала радостный крик и бросилась ему в ноги.
– Учитель! Учитель! – торопливо повторяла Магдалина. – Добро пожаловать!
Она забыла о плодах граната и о своем намерении, опутала святые колени рассыпавшимися по земле волосами цвета воронова крыла, все еще хранившими старые греховные благоухания.
– Учитель, Учитель, добро пожаловать! – торопливо повторяла она, нежно увлекая его в свое убогое жилище.
Иисус наклонился, взял Магдалину за руку, поднял ее. Он держал ее, очарованный и робкий, как неопытный жених держит невесту. Все тело его ликовало. Не к Магдалине наклонился он, не Магдалину поднял он с земли, – пред ним была душа человеческая, а он был ее нареченным. Магдалина дрожала всем телом, густо покраснев и прикрыв грудь волосами. Все смущенно разглядывали ее. Как она исхудала и побледнела, что за круги лилового цвета появились вокруг глаз, и даже пухлые губы зачахли, словно цветы, лишенные влаги!
Они шли вдвоем, взявшись за руки, и это казалось им сном: не по земле ступали они, но плыли по воздуху. Может быть, это была свадьба, а оборванцы, занявшие всю дорогу и следовавшие за ними, были их свитой? Может быть, растущее во дворе отягощенное плодами гранатовое дерево было добрым духом, богиней дома или же счастливой простой женщиной, которая произвела на свет сыновей и дочерей, а теперь горделиво стоит себе посреди двора?
– Магдалина, – тихо сказал Иисус. – Все твои грехи прощены, ибо ты много любила.
Она наклонилась, исполненная ликования, желая сказать: «Я девственна!», но от радости не могла рта раскрыть. Побежала, нарвала гранатов, наполнила ими передник и высыпала целую кучу красных освежающих плодов к ногам Возлюбленного. И сталось точь-в-точь так, как представляла она себе в своих мечтаниях: Иисус нагнулся, взял один гранат, разломил его, наполнил пригоршню зернами и освежил пересохшую гортань. Затем и ученики взяли по гранату и утолили жажду.
– Магдалина, почему ты так встревоженно смотришь на меня? Словно прощаешься со мной.
– Я встречаю тебя и прощаюсь с тобой каждую минуту с того часа, как появилась на свет, Возлюбленный мой, – ответила Магдалина так тихо, что слышали только Иисус и стоявший рядом Иоанн.
Она помолчала и затем добавила:
– Я должна смотреть на тебя, потому что женщина родилась от мужчины и до сих пор не может отделиться от него. Но ты должен смотреть на небо, потому что ты мужчина, а мужчину сотворил Бог. Так что позволь мне смотреть на тебя, дитя мое.
Эти великие слова – «Дитя мое!» – она произнесла так тихо, что даже Иисус не слышал ее, но грудь ее вздымалась и колыхалась, будто она кормила сына.
В толпе прокатился ропот, пришли новые немощные, двор наполнился людьми.
– Учитель, – сказал Петр. – Народ ропщет, торопится…
– Чего они хотят?
– Доброго слова, чуда. Взгляни на них.
Иисус обернулся. В воздухе, накалившемся словно перед надвигающейся бурей, он увидел множество глаз, смотревших на него с затаенной мукой, и множество приоткрытых ртов, исполненных нетерпеливого ожидания. Какой-то старик пробрался сквозь толпу. Ресницы его выпали, глаза были словно две зияющие раны, с костлявой шеи свисало десять амулетов, на каждом из которых была начертана одна из десяти заповедей. Старик остановился на пороге, опершись на палку с раздвоенным концом.
– Учитель, – сказал он голосом, полным досады и гнева. – Учитель, мне сто лет, и всегда на шее у меня висело десять заповедей Божьих, ни одной из которых я не преступил. Каждый год отправляюсь я в Иерусалим и приношу в жертву святому Саваофу овна, зажигаю свечи, воскуряю благовония. По ночам я не сплю, пою псалмы и смотрю то на звезды, то на горы и все ожидаю – другой награды мне и не надо! – что Господь спустится и я увижу его… Годы шли за годами, но все напрасно. Одной ногой я уже стою в могиле, а все еще не видел его. Почему? Почему? Это повергает меня в великую скорбь, Учитель. Когда я наконец увижу Господа? Когда я наконец обрету покой?
По мере того, как старик говорил, он все больше приходил в ярость, стучал палкой о землю и кричал.
Иисус улыбнулся и ответил:
– Однажды, старче, у восточных врат великого города стоял мраморный престол. На престоле этом восседала тысяча царей слепых на правый глаз, тысяча царей слепых на левый глаз и еще тысяча царей зрячих на оба глаза, и все они взывали к Богу, чтобы он предстал перед ними и они узрели его. И вот, когда все цари ушли, пришел какой-то бедняк, босой и голодный, сел и тихо сказал: «Боже, глаза человеческие не в силах смотреть на солнце, ибо они ослепнут. Как же они могут зреть тебя, Всемогущий? Смилуйся, Господи, смягчи силу свою, ослабь сияние свое, дабы и я, убогий да немощный, мог узреть тебя!» И тогда – слышишь, старче? – Бог стал куском хлеба, чашей прохладной воды, теплой одеждой, хижиной и женщиной, кормившей леред этой хижиной младенца грудью своей. Бедняк раскрыл объятия и улыбнулся счастливо. «Благодарю тебя, Господи, – прошептал он. – Ты снизошел до меня, стал хлебом, водой, теплой одеждой, женой и сыном моими, чтобы я увидел тебя, и я увидел. Молитвенно склоняюсь пред многообразным ликом твоим возлюбленным!»
Все молчали. Старик вздохнул глубоко, словно буйвол, поднял палицу, чтобы проложить себе дорогу, и исчез в толпе. Тогда какой-то недавно женившийся юноша поднял сжатую в кулак руку и воскликнул:
– Говорят, ты несешь огонь, чтобы сжечь им мир, сжечь наши дома и детей наших. Такова, стало быть, любовь, о которой ты возглашаешь, будто несешь ее нам? Такова справедливость? Огонь?
Глаза Иисуса наполнились слезами: ему стало жаль молодожена. И, правда, такова ли справедливость, которую он несет? Огонь? Разве нет иного пути к спасению?
– Скажи ясно: что нужно сделать, чтобы спастись? – закричал какой-то хозяин, расталкивая толпу локтями, чтобы подойти ближе за ответом, – он был туговат на ухо и плохо слышал.
– Откройте сердца свои, откройте закрома свои, раздайте добро беднякам! – громко воскликнул Иисус. – Пришел День Господень! Кто скупится и прячет на старость ломоть хлеба, сосуд масла, надел земли, тот вешает этот ломоть хлеба, сосуд масла и надел земли себе на шею, и все это тянет его в ад.
– В ушах у меня звенит, – сказал хозяин. – Мне становится дурно. Пойду-ка я лучше, с твоего позволения!
Полный негодования, он направился к своим богатым хоромам.
«Слыханное ли дело – раздавать голодранцам наше добро! И это есть справедливость?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141