У каждого оставалось еще по куску хлеба, и они принялись за еду. Рыжебородый вышел наружу, набрал дров, развел огонь, товарищи оживились, уселись вокруг костра и молча смотрели на языки пламени. Было слышно, как дует ветер, воют шакалы, а вдали грохочут глухие раскаты грома, катящиеся с горы Гаризин. У входа в пещеру их взорам явилась большая звезда, взошедшая на небо утешением для них, но вскоре собрались тучи и скрыли ее. Тогда они закрыли глаза, опустили головы на плечи один другому – Иоанн тайком набросил свою накидку из грубой шерсти на плечи Иисусу – и все вместе, сбившись гурьбой, словно летучие мыши, уснули.
На другой день они прибыли в Иудею. Постепенно растительность менялась у них на глазах. Пожелтевшие тополя, усеянные плодами рожковые деревья и многолетние кедры встречались все реже. Местность стала каменистой, безводной, суровой. И крестьяне, появлявшиеся из-за низких, потемневших дверей, казались высеченными из кремня. Лишь изредка среди камней пробивался смиренный и изящный дикий цветок. Иногда из глубокого оврага посреди глухой пустыни долетал крик куропатки. «Должно быть, отыскала лужицу и пьет воду…» – думал Иисус, радостно ощущая в ладони ее теплое брюшко.
По мере приближения к Иерусалиму местность становилась все более суровой. Бог менялся. Земля больше не смеялась здесь, как в Галилее, и Бог тоже был из кремня, как села и люди. А небо, которое в Самарии разразилось на минуту дождем, чтобы освежить землю, было здесь словно раскаленное железо. Они шли в тяжком зное. Среди скал чернело множество высеченных там могил, внутри которых истлели тысячи предков, снова превратившись в камни.
Опять наступила ночь. Они укрылись в пустых могилах и уснули пораньше, чтобы набраться сил и завтра вступить в святой город.
Только Иисус не мог уснуть. Он бродил среди могил, слушая ночь, и на сердце у него было тревожно. В душе его раздавались мрачные голоса, стоял громкий плач, словно тысячи людей мучились и рыдали внутри него…
Около полуночи ветер улегся, воцарилось ночное спокойствие. И тогда среди тишины воздух вдруг разорвал душераздирающий вопль. Вначале Иисус подумал, что это воет голодный шакал, но затем с ужасом понял, что вопияло сердце его.
– Боже! – прошептал Иисус. – Кто стенает во мне? Чье это рыдание?
Он устал, забрался, как и другие, в могилу, скрестил руки на груди и отдался на милость Божью. А на рассвете приснился ему сон. Будто был он с Марией Магдалиной, и оба они пролетали в бесшумном спокойствии над большим городом. Летели они низко, едва не касаясь крыш. Затем, уже на самом краю города, дверь последнего дома отворилась, и оттуда выше исполинского роста старец с длинной-предлинной бородой и сияющими голубыми глазами. Рукава у него были засучены, а сами руки густо испачканы глиной. Старец поднял голову и увидел, как они летят в вышине.
– Стойте! – крикнул он. – Мне нужно поговорить с вами!
Они остановились.
– Что ты хочешь сказать нам, старче? Говори, мы слушаем.
– Мессия – тот, кто любит всех людей, Мессия – тот, кто умирает, потому что любит всех людей, – сказал старец.
«И это все?» – спросила Магдалина. «А разве этого мало?» – гневно воскликнул старик. «Можно войти в твою мастерскую?» – снова спросила Магдалина. «Нет. Разве ты не видишь: мои руки все в глине. Там я тружусь над Мессией».
Иисус вскочил со сна, и тело его было легким, будто он и вправду летал. Светало. Товарищи уже проснулись, и взгляды их устремлялись от скалы к скале, от холма к холму – туда, вдаль, к Иерусалиму.
Они поспешно тронулись в путь. Путники все шли и шли, но им постоянно казалось, что и горы перед ними движутся, уходят вдаль, а дорога становится все длиннее.
– Думаю братья, никогда не добраться нам до Иерусалима. Разве не видите, что творится? Он все удаляется от нас! – в отчаянии воскликнул Петр.
– Он все приближается к нам, – возразил Иисус. – Мужайся, Петр. Мы делаем шаг к нему, и он делает шаг нам навстречу. Как Мессия.
– Мессия? – резко обернувшись, спросил Иуда.
– Мессия идет, – проникновенно сказал Иисус. – Мессия идет, и ты про то прекрасно знаешь, брат Иуда, если мы идем на поиски его. Если мы будем совершать добрые и благородные поступки, если мы будем говорить добрые слова, Мессия ускорит шаг и поспешит нам навстречу. Если же мы будем бесчестными, злыми, трусливыми, Мессия повернется и удалится от нас. Движущийся Иерусалим – вот что есть Мессия, братья. Он спешит, поспешим же и мы. Идемте же скорее, чтобы обрести его! Верьте в Бога и в бессмертную душу человеческую!
Они приободрились и ускорили шаг. Иуда снова шел впереди, и на лице его теперь была только радость. «Хорошо сказал, – думал он. – Хорошо сказал. Он прав, Сын Марии. К тому же призывал и почтенный раввин: от нас самих зависит избавление. Если мы будем сидеть сложа руки, земле Израиля никогда не обрести избавления. Если же мы все вместе возьмемся за оружие, то добьемся свободы».
Так рассуждал сам с собой на ходу Иуда.
Вдруг он взволнованно остановился. «Но кто же есть Мессия? – пробормотал он. – Кто? Неужели весь народ?»
По разгоряченному лбу Иуды струйками побежал пот. «Неужели весь народ?» Эта мысль возникла у него впервые и привела его в замешательство. «Неужели Мессия и есть весь народ?» – снова и снова мысленно повторял он. «Но тогда к чему все эти пророки и лжепророки, к которым мы мучительно присматриваемся, чтобы узнать, он или не он – Мессия? Эх ты! Да ведь Мессия – это же народ: и ты сам, и все мы! Нужно только взяться за оружие!»
И, сказав себе так, он снова зашагал по дороге, размахивая в воздухе палицей.
Иуда радостно шел вперед, играя, словно палицей, новой своей мыслью, и вдруг закричал. Прямо перед ним на горе о двух вершинах сиял прекрасный, белоснежный, горделивый святой Иерусалим. Он не стал звать товарищей, поднимавшихся следом, – он желал насладиться городом сам, наедине, как можно дольше. В зеницах его голубых глаз сияли дворцы, башни, мощные врата, а посреди всего этого – богохранимый Храм, весь из золота, кедра и мрамора.
Подошли остальные товарищи. И они тоже не могли удержаться от возгласов.
– Давайте воспоем красоту госпожи нашей Иерусалим, – предложил Петр, бывший прекрасным певцом. – Ну-ка, ребята, все вместе!
И пятеро пустились в пляс вокруг Иисуса, который неподвижно стоял посредине, и запели священный гимн:
Как возрадовался я, когда сказали мне: «Встань, пойдем в дом Господень!»
Стопы мои сами остановились пред двором твоим, Иерусалим!
Иерусалим, мощная твердыня, мир в крепких башнях твоих, благоденствие в чертогах твоих!
Ради братьев моих и ближних моих мир тебе, Иерусалим!
Глава 16
Улицы, террасы, дворцы, площади – весь Иерусалим был одет в зелень. Был великий праздник осени, и тысячи шатров покрылись виноградными лозами и ветвями маслины, пальмы, сосны и кедра, как и велит Бог Израиля, чтобы люди помнили о сорока годах, проведенных праотцами в шатрах среди пустыни.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141
На другой день они прибыли в Иудею. Постепенно растительность менялась у них на глазах. Пожелтевшие тополя, усеянные плодами рожковые деревья и многолетние кедры встречались все реже. Местность стала каменистой, безводной, суровой. И крестьяне, появлявшиеся из-за низких, потемневших дверей, казались высеченными из кремня. Лишь изредка среди камней пробивался смиренный и изящный дикий цветок. Иногда из глубокого оврага посреди глухой пустыни долетал крик куропатки. «Должно быть, отыскала лужицу и пьет воду…» – думал Иисус, радостно ощущая в ладони ее теплое брюшко.
По мере приближения к Иерусалиму местность становилась все более суровой. Бог менялся. Земля больше не смеялась здесь, как в Галилее, и Бог тоже был из кремня, как села и люди. А небо, которое в Самарии разразилось на минуту дождем, чтобы освежить землю, было здесь словно раскаленное железо. Они шли в тяжком зное. Среди скал чернело множество высеченных там могил, внутри которых истлели тысячи предков, снова превратившись в камни.
Опять наступила ночь. Они укрылись в пустых могилах и уснули пораньше, чтобы набраться сил и завтра вступить в святой город.
Только Иисус не мог уснуть. Он бродил среди могил, слушая ночь, и на сердце у него было тревожно. В душе его раздавались мрачные голоса, стоял громкий плач, словно тысячи людей мучились и рыдали внутри него…
Около полуночи ветер улегся, воцарилось ночное спокойствие. И тогда среди тишины воздух вдруг разорвал душераздирающий вопль. Вначале Иисус подумал, что это воет голодный шакал, но затем с ужасом понял, что вопияло сердце его.
– Боже! – прошептал Иисус. – Кто стенает во мне? Чье это рыдание?
Он устал, забрался, как и другие, в могилу, скрестил руки на груди и отдался на милость Божью. А на рассвете приснился ему сон. Будто был он с Марией Магдалиной, и оба они пролетали в бесшумном спокойствии над большим городом. Летели они низко, едва не касаясь крыш. Затем, уже на самом краю города, дверь последнего дома отворилась, и оттуда выше исполинского роста старец с длинной-предлинной бородой и сияющими голубыми глазами. Рукава у него были засучены, а сами руки густо испачканы глиной. Старец поднял голову и увидел, как они летят в вышине.
– Стойте! – крикнул он. – Мне нужно поговорить с вами!
Они остановились.
– Что ты хочешь сказать нам, старче? Говори, мы слушаем.
– Мессия – тот, кто любит всех людей, Мессия – тот, кто умирает, потому что любит всех людей, – сказал старец.
«И это все?» – спросила Магдалина. «А разве этого мало?» – гневно воскликнул старик. «Можно войти в твою мастерскую?» – снова спросила Магдалина. «Нет. Разве ты не видишь: мои руки все в глине. Там я тружусь над Мессией».
Иисус вскочил со сна, и тело его было легким, будто он и вправду летал. Светало. Товарищи уже проснулись, и взгляды их устремлялись от скалы к скале, от холма к холму – туда, вдаль, к Иерусалиму.
Они поспешно тронулись в путь. Путники все шли и шли, но им постоянно казалось, что и горы перед ними движутся, уходят вдаль, а дорога становится все длиннее.
– Думаю братья, никогда не добраться нам до Иерусалима. Разве не видите, что творится? Он все удаляется от нас! – в отчаянии воскликнул Петр.
– Он все приближается к нам, – возразил Иисус. – Мужайся, Петр. Мы делаем шаг к нему, и он делает шаг нам навстречу. Как Мессия.
– Мессия? – резко обернувшись, спросил Иуда.
– Мессия идет, – проникновенно сказал Иисус. – Мессия идет, и ты про то прекрасно знаешь, брат Иуда, если мы идем на поиски его. Если мы будем совершать добрые и благородные поступки, если мы будем говорить добрые слова, Мессия ускорит шаг и поспешит нам навстречу. Если же мы будем бесчестными, злыми, трусливыми, Мессия повернется и удалится от нас. Движущийся Иерусалим – вот что есть Мессия, братья. Он спешит, поспешим же и мы. Идемте же скорее, чтобы обрести его! Верьте в Бога и в бессмертную душу человеческую!
Они приободрились и ускорили шаг. Иуда снова шел впереди, и на лице его теперь была только радость. «Хорошо сказал, – думал он. – Хорошо сказал. Он прав, Сын Марии. К тому же призывал и почтенный раввин: от нас самих зависит избавление. Если мы будем сидеть сложа руки, земле Израиля никогда не обрести избавления. Если же мы все вместе возьмемся за оружие, то добьемся свободы».
Так рассуждал сам с собой на ходу Иуда.
Вдруг он взволнованно остановился. «Но кто же есть Мессия? – пробормотал он. – Кто? Неужели весь народ?»
По разгоряченному лбу Иуды струйками побежал пот. «Неужели весь народ?» Эта мысль возникла у него впервые и привела его в замешательство. «Неужели Мессия и есть весь народ?» – снова и снова мысленно повторял он. «Но тогда к чему все эти пророки и лжепророки, к которым мы мучительно присматриваемся, чтобы узнать, он или не он – Мессия? Эх ты! Да ведь Мессия – это же народ: и ты сам, и все мы! Нужно только взяться за оружие!»
И, сказав себе так, он снова зашагал по дороге, размахивая в воздухе палицей.
Иуда радостно шел вперед, играя, словно палицей, новой своей мыслью, и вдруг закричал. Прямо перед ним на горе о двух вершинах сиял прекрасный, белоснежный, горделивый святой Иерусалим. Он не стал звать товарищей, поднимавшихся следом, – он желал насладиться городом сам, наедине, как можно дольше. В зеницах его голубых глаз сияли дворцы, башни, мощные врата, а посреди всего этого – богохранимый Храм, весь из золота, кедра и мрамора.
Подошли остальные товарищи. И они тоже не могли удержаться от возгласов.
– Давайте воспоем красоту госпожи нашей Иерусалим, – предложил Петр, бывший прекрасным певцом. – Ну-ка, ребята, все вместе!
И пятеро пустились в пляс вокруг Иисуса, который неподвижно стоял посредине, и запели священный гимн:
Как возрадовался я, когда сказали мне: «Встань, пойдем в дом Господень!»
Стопы мои сами остановились пред двором твоим, Иерусалим!
Иерусалим, мощная твердыня, мир в крепких башнях твоих, благоденствие в чертогах твоих!
Ради братьев моих и ближних моих мир тебе, Иерусалим!
Глава 16
Улицы, террасы, дворцы, площади – весь Иерусалим был одет в зелень. Был великий праздник осени, и тысячи шатров покрылись виноградными лозами и ветвями маслины, пальмы, сосны и кедра, как и велит Бог Израиля, чтобы люди помнили о сорока годах, проведенных праотцами в шатрах среди пустыни.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141