Хоть копейку.
Качок даже ахнул от такой моей наглости:
— Не въезжает! Дай, Шрам, я ему растолкую?
— Ну растолкуй, — разрешил старший.
— Слушай сюда, ты, Сергей Сергеевич! Ты нам по жизни должен! Теперь въехал, нет?
— Нет, — сказал я. — Мне приходилось слышать это выражение. Но смысла не понимаю. По какой жизни я вам должен? По вашей или по моей? «Ты нам по жизни должен». Что это, собственно, значит?
— Это значит, что делиться надо! Теперь понял, козел?
— Ну, допустим. Но почему я должен делиться с вами? Вы что, инвалиды, немощные?
— Я чего-то не врубаюсь, — обратился качок к Шраму. — Он дуру гонит или в самом деле совсем плохой, не понимает?
— Все он понимает. Даже чуть больше, чем нужно.
— Понимаю, конечно, — согласился я, продолжая разыгрывать сельского дурачка. — Но я и другое понимаю. Если вы сожжете мою столярку, вообще ничего не получите.
— Верно, не получим, — кивнул Шрам. — Но мы другое получим. После этого нам уже ни с кем не придется разводить такой базар.
— Акция устрашения, — уточнил я. — Воспитательное мероприятие.
— Грамотный ты, Сергей Сергеевич, парень.
— Да нет, Николай Васильевич, это я просто радио наслушался. И телевизора насмотрелся. Ну так начинайте прямо сейчас, чего тянуть? Бензин в гараже в канистре, спички у самих есть.
Подручные Шрама переглянулись с искренним недоумением.
— Полечить его для начала? — предложил качок.
— Не спеши, — возразил Шрам, разминая очередную «беломорину». — Предупреждал же я тебя: не спеши. Угробит тебя, Чир, эта спешка. Серьезные дела делаются неторопливо. Правильно, Сергей Сергеевич?
— Ну, допустим, — согласился я, хотя, между нами, считал, что серьезные дела делаются либо очень быстро, либо за них лучше вообще не браться.
— О чем я и говорю, — рассудительно продолжал Шрам. — Это хорошо, когда человек не цепляется за свое добро. Добро — что? Сегодня есть, завтра нет. Добро можно снова нажить, а вот кое-чего снова не наживешь. Ты представь, Сергей Сергеевич, что вот пошла твоя жена с дочкой за молоком или просто так погулять, а тут вдруг какие-нибудь отморозки. А? Времена-то нынче неспокойные. И ведь никакие собаки не помогут, собак перестрелять — нечего делать. И никто не поможет, кричи не кричи. Все, наоборот, по избам попрячутся. Как тебе такая картинка?
Не стоило ему это говорить. Нет, не стоило.
Его я убил сразу — проломил висок носком старого, еще с Чечни, спецназовского ботинка. Одновременно метнул диск циркулярки с закруткой в обладателя черного пояса и попал хорошо, в переносицу. Тут же сломал правую руку качку, успевшему вытащить «тэтэшник», и в броске достал обладателя красного пояса, который от неожиданности даже не шевельнулся. Двое, что стояли у машин, разом сунулись, как я и предполагал, на шум и получили свое по полной программе. Ну, не по полной, убивать я их не собирался: щенки еще. Они нужны мне были живыми для воспитательного мероприятия. На этот раз — моего. А в любом воспитательном мероприятии главное что? Публика. Я совершенно не представлял себе, что вся эта история значит, но на всякий случай решил извлечь из нее максимальную пользу. На будущее. На тот случай, если это действительно просто наезд. Хотя уже был почти на все сто уверен, что это не так.
Краем глаза я отметил, что молодые рыбаки-студенты в адидасовских спортивных костюмах присунули к берегу плоскодонку и делают вид, что разбирают снасти. Так что времени оставалось уже совсем немного. Поэтому я даже связывать никого из моих гостей не стал, лишь вытащил их ТТ и бросил в угол, а «макарку» Шрама оставил на месте в его наплечной кобуре. После чего отволок всех к стене, на которой Мишка отсчитывал свою «пятилетку здоровья», открыл вентиль и полил всех из шланга, чтобы привести в чувство.
Сомнений в выборе объекта моего педагогического мероприятия у меня не было. На эту роль как нельзя лучше подходил качок. Он сидел у стены и тихо скулил, баюкая сломанную руку. «Черный пояс» зажимал обеими руками разрезанную переносицу, между пальцами сочилась почему-то очень темная, почти черная кровь. На роль зрителя он не годился, а остальные годились. Кроме Шрама, конечно, в руке которого так и белела последняя в его не слишком безгрешной жизни невыкуренная «беломорина».
Я ухватил качка за златую цепь и подтащил к циркулярке.
— Какое дело вам заказали? — Он замычал, завертел головой, пытаясь освободиться.
Но цепь была из хорошего металла, качественного, хоть и не из золота. — Кто заказал? — продолжал я. Он по-прежнему крутил головой.
Я включил циркулярку и сунул его морду к сверкающему диску, который вращался со скоростью восемь тысяч оборотов в минуту. Звук стоял тот еще, поэтому пришлось перейти на односложные предложения.
— Кто?
— Не знаю! Какой-то Серый!
— Что?
— Не знаю, он со Шрамом толковал!
— Где?
Он помедлил с ответом, а я был уже не в том состоянии, чтобы сострадать ближнему. Я ткнул его ноздрю в диск, струйка крови окрасила поднятый защитный кожух.
— В Химках!
— Кто Серый?
— Не знаю! Похоже, не знал.
— Что заказал? — повторил я, крича ему в ухо, потому что визг от пилы был весьма высоких децибелов.
Он молчал. Я приблизил его ряшку к пиле. Он заорал:
— Наехать!
— Зачем?
— Не знаю! Честное пионерское, клянусь, не знаю!
Ну, если так клянутся… Я выключил станок, подождал, пока пила стихнет, и подвел итог:
— Твоя кличка Чир, так?
Он послушно замотал головой.
— Теперь будет другая. Чир Рваная Ноздря. Это как Ричард Львиное Сердце.
Я кинул парализованного от ужаса качка к стене и обратился к почтенной публике:
— Все видели?
Публика дружно закивала:
— Все, все!
— Расскажите об этом в своих кругах. И не опускайте подробностей. Я уже однажды говорил это, но готов повторить: если хоть одна сука появится на нашей стороне Московского шоссе — у этой циркулярки выпуск двадцать два сантиметра. Все поняли? Они снова закивали:
— Все, все!
Понятливый народ. Правда, и метод был доходчивым. А ведь по-другому и не поняли бы.
И только я успел закончить свое воспитательное мероприятие, как в столярке появились два рыбака-студента, грамотно раскатились по углам и направили стволы коротких десантных «калашей» на моих совсем уж офонаревших гостей.
У меня сегодня, похоже, был день открытых дверей.
Моим новым гостям и полминуты не понадобилось, чтобы оценить обстановку. Один из них сунул в ухо таблетку микрофона и включил передатчик:
— Я — Третий. Мы на месте. Все в норме. Один холодный, пять теплых… Нет, не мы, сам… Есть, ждем.
Он выключил рацию, оба спрятали «калаши» под куртки и уселись на верстаке, покачивая ногами в обычных белых кроссовках. Ну чисто студенты-практиканты.
— Чего ждем-то? — спросил я.
Ни один, ни другой не ответили.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97
Качок даже ахнул от такой моей наглости:
— Не въезжает! Дай, Шрам, я ему растолкую?
— Ну растолкуй, — разрешил старший.
— Слушай сюда, ты, Сергей Сергеевич! Ты нам по жизни должен! Теперь въехал, нет?
— Нет, — сказал я. — Мне приходилось слышать это выражение. Но смысла не понимаю. По какой жизни я вам должен? По вашей или по моей? «Ты нам по жизни должен». Что это, собственно, значит?
— Это значит, что делиться надо! Теперь понял, козел?
— Ну, допустим. Но почему я должен делиться с вами? Вы что, инвалиды, немощные?
— Я чего-то не врубаюсь, — обратился качок к Шраму. — Он дуру гонит или в самом деле совсем плохой, не понимает?
— Все он понимает. Даже чуть больше, чем нужно.
— Понимаю, конечно, — согласился я, продолжая разыгрывать сельского дурачка. — Но я и другое понимаю. Если вы сожжете мою столярку, вообще ничего не получите.
— Верно, не получим, — кивнул Шрам. — Но мы другое получим. После этого нам уже ни с кем не придется разводить такой базар.
— Акция устрашения, — уточнил я. — Воспитательное мероприятие.
— Грамотный ты, Сергей Сергеевич, парень.
— Да нет, Николай Васильевич, это я просто радио наслушался. И телевизора насмотрелся. Ну так начинайте прямо сейчас, чего тянуть? Бензин в гараже в канистре, спички у самих есть.
Подручные Шрама переглянулись с искренним недоумением.
— Полечить его для начала? — предложил качок.
— Не спеши, — возразил Шрам, разминая очередную «беломорину». — Предупреждал же я тебя: не спеши. Угробит тебя, Чир, эта спешка. Серьезные дела делаются неторопливо. Правильно, Сергей Сергеевич?
— Ну, допустим, — согласился я, хотя, между нами, считал, что серьезные дела делаются либо очень быстро, либо за них лучше вообще не браться.
— О чем я и говорю, — рассудительно продолжал Шрам. — Это хорошо, когда человек не цепляется за свое добро. Добро — что? Сегодня есть, завтра нет. Добро можно снова нажить, а вот кое-чего снова не наживешь. Ты представь, Сергей Сергеевич, что вот пошла твоя жена с дочкой за молоком или просто так погулять, а тут вдруг какие-нибудь отморозки. А? Времена-то нынче неспокойные. И ведь никакие собаки не помогут, собак перестрелять — нечего делать. И никто не поможет, кричи не кричи. Все, наоборот, по избам попрячутся. Как тебе такая картинка?
Не стоило ему это говорить. Нет, не стоило.
Его я убил сразу — проломил висок носком старого, еще с Чечни, спецназовского ботинка. Одновременно метнул диск циркулярки с закруткой в обладателя черного пояса и попал хорошо, в переносицу. Тут же сломал правую руку качку, успевшему вытащить «тэтэшник», и в броске достал обладателя красного пояса, который от неожиданности даже не шевельнулся. Двое, что стояли у машин, разом сунулись, как я и предполагал, на шум и получили свое по полной программе. Ну, не по полной, убивать я их не собирался: щенки еще. Они нужны мне были живыми для воспитательного мероприятия. На этот раз — моего. А в любом воспитательном мероприятии главное что? Публика. Я совершенно не представлял себе, что вся эта история значит, но на всякий случай решил извлечь из нее максимальную пользу. На будущее. На тот случай, если это действительно просто наезд. Хотя уже был почти на все сто уверен, что это не так.
Краем глаза я отметил, что молодые рыбаки-студенты в адидасовских спортивных костюмах присунули к берегу плоскодонку и делают вид, что разбирают снасти. Так что времени оставалось уже совсем немного. Поэтому я даже связывать никого из моих гостей не стал, лишь вытащил их ТТ и бросил в угол, а «макарку» Шрама оставил на месте в его наплечной кобуре. После чего отволок всех к стене, на которой Мишка отсчитывал свою «пятилетку здоровья», открыл вентиль и полил всех из шланга, чтобы привести в чувство.
Сомнений в выборе объекта моего педагогического мероприятия у меня не было. На эту роль как нельзя лучше подходил качок. Он сидел у стены и тихо скулил, баюкая сломанную руку. «Черный пояс» зажимал обеими руками разрезанную переносицу, между пальцами сочилась почему-то очень темная, почти черная кровь. На роль зрителя он не годился, а остальные годились. Кроме Шрама, конечно, в руке которого так и белела последняя в его не слишком безгрешной жизни невыкуренная «беломорина».
Я ухватил качка за златую цепь и подтащил к циркулярке.
— Какое дело вам заказали? — Он замычал, завертел головой, пытаясь освободиться.
Но цепь была из хорошего металла, качественного, хоть и не из золота. — Кто заказал? — продолжал я. Он по-прежнему крутил головой.
Я включил циркулярку и сунул его морду к сверкающему диску, который вращался со скоростью восемь тысяч оборотов в минуту. Звук стоял тот еще, поэтому пришлось перейти на односложные предложения.
— Кто?
— Не знаю! Какой-то Серый!
— Что?
— Не знаю, он со Шрамом толковал!
— Где?
Он помедлил с ответом, а я был уже не в том состоянии, чтобы сострадать ближнему. Я ткнул его ноздрю в диск, струйка крови окрасила поднятый защитный кожух.
— В Химках!
— Кто Серый?
— Не знаю! Похоже, не знал.
— Что заказал? — повторил я, крича ему в ухо, потому что визг от пилы был весьма высоких децибелов.
Он молчал. Я приблизил его ряшку к пиле. Он заорал:
— Наехать!
— Зачем?
— Не знаю! Честное пионерское, клянусь, не знаю!
Ну, если так клянутся… Я выключил станок, подождал, пока пила стихнет, и подвел итог:
— Твоя кличка Чир, так?
Он послушно замотал головой.
— Теперь будет другая. Чир Рваная Ноздря. Это как Ричард Львиное Сердце.
Я кинул парализованного от ужаса качка к стене и обратился к почтенной публике:
— Все видели?
Публика дружно закивала:
— Все, все!
— Расскажите об этом в своих кругах. И не опускайте подробностей. Я уже однажды говорил это, но готов повторить: если хоть одна сука появится на нашей стороне Московского шоссе — у этой циркулярки выпуск двадцать два сантиметра. Все поняли? Они снова закивали:
— Все, все!
Понятливый народ. Правда, и метод был доходчивым. А ведь по-другому и не поняли бы.
И только я успел закончить свое воспитательное мероприятие, как в столярке появились два рыбака-студента, грамотно раскатились по углам и направили стволы коротких десантных «калашей» на моих совсем уж офонаревших гостей.
У меня сегодня, похоже, был день открытых дверей.
Моим новым гостям и полминуты не понадобилось, чтобы оценить обстановку. Один из них сунул в ухо таблетку микрофона и включил передатчик:
— Я — Третий. Мы на месте. Все в норме. Один холодный, пять теплых… Нет, не мы, сам… Есть, ждем.
Он выключил рацию, оба спрятали «калаши» под куртки и уселись на верстаке, покачивая ногами в обычных белых кроссовках. Ну чисто студенты-практиканты.
— Чего ждем-то? — спросил я.
Ни один, ни другой не ответили.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97