От дома к дому постоянно ходили соседи, обменивались новостями и советами, одалживали инструменты и садово-огородный инвентарь.
В воскресенье около шестнадцати часов к участку К. подошел человек примерно сорока лет, одетый так же, как все — в отслуживший свой век спортивный костюм.
Извинившись, незнакомец сказал, что ему очень нравится дача К., и попросил разрешения осмотреть ее внутреннее устройство, чтобы использовать опыт соседа при строительстве своего коттеджика. К. охотно откликнулся на просьбу и пригласил гостя в дом.
Один из сотрудников «наружки», следивших за К. под видом геодезистов, размечающих новые участки и объездную дорогу, опознал в подошедшем к К. человеке объект наблюдения…"
II
Не отрывая взгляда от листов досье, полковник Голубков вытряхнул из пачки сигарету «Космос», потянулся за зажигалкой, но тут же спохватился и вопросительно посмотрел на Нифонтова, который уступил Голубкову свое место за большим письменным столом. Сам он расхаживал по ковровой дорожке вдоль длинного, человек на двадцать, стола для совещаний.
— Да кури, кури! — раздраженно бросил Нифонтов. — И мне, пожалуйста, дай.
— Ты же бросил, — напомнил Голубков.
— Тут бросишь! — Нифонтов закурил и через плечо Голубкова заглянул в досье.
Посоветовал:
— Расшифровку разговора на даче сейчас прочитай. Она в приложении.
Остальные потом изучишь, а эту — сейчас.
Давненько уж не видел Голубков своего начальника в таком раздраженно-взвинченном состоянии. Они работали вместе уже почти три года, хорошо понимали друг друга и едва ли не с первых месяцев перешли на «ты», хотя и называли друг друга по имени-отчеству. Нифонтов никогда не раздражался по пустякам и старался без крайней нужды не отвлекать сотрудников управления от порученных им дел. А тут вдруг срочно вызвал, усадил в свое кресло, сунул это досье и заставил немедленно в своем присутствии прочитать. Содержание аналитической записки было важным, но все же, по мнению полковника Голубкова, не настолько, чтобы генерал-лейтенант бегал по своему кабинету как какой-нибудь неврастеник.
Но Голубков не стал возражать. Он отыскал в приложении к аналитической записке нужный листок.
В вводной, как обычно, было отмечено число, место и время записи и обозначены участники разговора: К. — корреспондент ежемесячника «Совершенно секретно», О. — объект наблюдения.
Голубков углубился в текст.
"О. Замечательно у вас, Игорь Сергеевич, все просто очень здорово. Рационально и с большим вкусом.
К. Игорь Сергеевич? Вы меня знаете? Не помню, чтобы нас знакомили.
О. Мы знакомы. Заочно. Я — тот человек, который звонил вам в пятницу и встречу с которым вы назначили на понедельник. Разрешите представиться: Генрих Струде, московский корреспондент «Таген блатт». Вот моя аккредитационная карточка.
К. Наша встреча случайна, господин Струде? Мне не нравятся такие случайности.
О. Генрих. Просто Генрих. Я не настолько старше вас. И мы коллеги, так что давайте запросто, как это принято в нашем цеху. Вы правы, наша встреча далеко не случайна. Скажу больше — она мной очень тщательно подготовлена.
К. В том числе и этот садово-огородный маскарад?
О. Да, в том числе.
К. Я хорошо знаю журналистский корпус Москвы. И наш, и иностранный. Не помню, чтобы хоть раз видел вас в Доме журналистов или на пресс-конференциях.
О. Я сравнительно недавно в Москве, до этого работал в Таллине. У меня мать эстонка. А еще раньше я работал в Испании и Германии. Я не люблю журналистских тусовок и не хожу на пресс-конференции. Настоящие сенсации добываются не на брифингах. И вы, Игорь, знаете это не хуже меня. Вы позволите мне называть вас просто по имени?
К. Меня не волнует, как вы меня называете. Меня гораздо больше волнует таинственность этой нашей не случайной встречи.
О. Предосторожность никогда не бывает излишней.
К. Предосторожность от чего?
О. Не думаю, Игорь, что вы такой беспечный человек, каким хотите казаться. Ваше интервью с Султаном Рузаевым очень многим не понравилось. И в Москве, и в Грозном. Вас удивит, если я скажу, что после публикации за вами и вашим коллегой-соавтором установлено довольно плотное наружное наблюдение? Ваши телефоны прослушиваются. Возможно, прослушиваются и квартиры.
К. Откуда вы это знаете?
О. Я обнаружил это случайно. Ну, не совсем случайно. У меня есть некоторый опыт еще со времен Испании и Германии.
К. Вы не эстонец. У меня много знакомых прибалтов. Как бы хорошо они ни говорили по-русски, прибалтийский акцент практически неистребим.
О. Я и не утверждал, что я эстонец. Я всего лишь сказал, что моя мать эстонка.
К. Ваш русский язык тоже кажется мне слишком дистиллированным, чтобы быть родным.
О. Вы наблюдательны. Да, мой родной язык — испанский. Моего отца вывезли ребенком из Барселоны после победы Франко в гражданской войне 37-го года. Вместе с другими детьми испанских коммунистов. Здесь отец познакомился с матерью, и они поженились. Отец был очень озабочен тем, чтобы я не забыл свою родину. Дома мы говорили только по-испански. И хотя я кончил русскую школу в Таллине, русский язык так и не стал моим родным языком. Вам не кажется, что мы ушли от основной темы?
К. Для чего кому-то нужно за нами следить?
О. Чтобы через вас выйти на Рузаева. При всех его декларациях он вынужден тщательно скрывать свое местонахождение. Он понимает, что мешает слишком многим.
И как только его обнаружат, он будет ликвидирован.
К. На него уже было семь покушений. Во всяком случае, так он говорит. Не думаю, что всему, что он сказал в интервью, можно верить.
О. Восьмое покушение может стать последним. Какое впечатление он на вас произвел? Он сумасшедший?
К. Он фанатик. Возможно. Возможно, это одна из форм сумасшествия. Для чего вы искали встречи со мной?
О. Мне нужен выход на Рузаева.
К. Зачем?
О. Вы сделали свою сенсацию. Я хочу сделать свою. Я хочу получить у Рузаева эксклюзивное интервью. В том ключе, который интересует западного читателя.
Рузаев заинтересован в паблисити. Он даст мне интервью, если вы поможете мне на него выйти.
К. Не понимаю, почему я должен вам помогать. О. На этот вопрос я отвечу. Мы с вами деловые люди. Информация стоит денег. Я не спрашиваю, сколько заплатил вам Рузаев. Полагаю, много больше, чем могу предложить я. Три тысячи долларов.
Тысяча — немедленно. Остальные две после того, как я установлю контакт с Рузаевым.
К. А сколько вы получите за свою сенсацию? О. Если повезет — порядка десяти тысяч. Я отдаю вам треть. Согласитесь, Игорь, что это справедливо.
К. У меня нет связи ни с Рузаевым, ни с его людьми. Они сами выходят на меня, когда им нужно. Не уверен, что я им понадоблюсь. А тем более — в ближайшее время.
О. Может — да, может — нет. Вы сами можете выйти с ними на связь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97
В воскресенье около шестнадцати часов к участку К. подошел человек примерно сорока лет, одетый так же, как все — в отслуживший свой век спортивный костюм.
Извинившись, незнакомец сказал, что ему очень нравится дача К., и попросил разрешения осмотреть ее внутреннее устройство, чтобы использовать опыт соседа при строительстве своего коттеджика. К. охотно откликнулся на просьбу и пригласил гостя в дом.
Один из сотрудников «наружки», следивших за К. под видом геодезистов, размечающих новые участки и объездную дорогу, опознал в подошедшем к К. человеке объект наблюдения…"
II
Не отрывая взгляда от листов досье, полковник Голубков вытряхнул из пачки сигарету «Космос», потянулся за зажигалкой, но тут же спохватился и вопросительно посмотрел на Нифонтова, который уступил Голубкову свое место за большим письменным столом. Сам он расхаживал по ковровой дорожке вдоль длинного, человек на двадцать, стола для совещаний.
— Да кури, кури! — раздраженно бросил Нифонтов. — И мне, пожалуйста, дай.
— Ты же бросил, — напомнил Голубков.
— Тут бросишь! — Нифонтов закурил и через плечо Голубкова заглянул в досье.
Посоветовал:
— Расшифровку разговора на даче сейчас прочитай. Она в приложении.
Остальные потом изучишь, а эту — сейчас.
Давненько уж не видел Голубков своего начальника в таком раздраженно-взвинченном состоянии. Они работали вместе уже почти три года, хорошо понимали друг друга и едва ли не с первых месяцев перешли на «ты», хотя и называли друг друга по имени-отчеству. Нифонтов никогда не раздражался по пустякам и старался без крайней нужды не отвлекать сотрудников управления от порученных им дел. А тут вдруг срочно вызвал, усадил в свое кресло, сунул это досье и заставил немедленно в своем присутствии прочитать. Содержание аналитической записки было важным, но все же, по мнению полковника Голубкова, не настолько, чтобы генерал-лейтенант бегал по своему кабинету как какой-нибудь неврастеник.
Но Голубков не стал возражать. Он отыскал в приложении к аналитической записке нужный листок.
В вводной, как обычно, было отмечено число, место и время записи и обозначены участники разговора: К. — корреспондент ежемесячника «Совершенно секретно», О. — объект наблюдения.
Голубков углубился в текст.
"О. Замечательно у вас, Игорь Сергеевич, все просто очень здорово. Рационально и с большим вкусом.
К. Игорь Сергеевич? Вы меня знаете? Не помню, чтобы нас знакомили.
О. Мы знакомы. Заочно. Я — тот человек, который звонил вам в пятницу и встречу с которым вы назначили на понедельник. Разрешите представиться: Генрих Струде, московский корреспондент «Таген блатт». Вот моя аккредитационная карточка.
К. Наша встреча случайна, господин Струде? Мне не нравятся такие случайности.
О. Генрих. Просто Генрих. Я не настолько старше вас. И мы коллеги, так что давайте запросто, как это принято в нашем цеху. Вы правы, наша встреча далеко не случайна. Скажу больше — она мной очень тщательно подготовлена.
К. В том числе и этот садово-огородный маскарад?
О. Да, в том числе.
К. Я хорошо знаю журналистский корпус Москвы. И наш, и иностранный. Не помню, чтобы хоть раз видел вас в Доме журналистов или на пресс-конференциях.
О. Я сравнительно недавно в Москве, до этого работал в Таллине. У меня мать эстонка. А еще раньше я работал в Испании и Германии. Я не люблю журналистских тусовок и не хожу на пресс-конференции. Настоящие сенсации добываются не на брифингах. И вы, Игорь, знаете это не хуже меня. Вы позволите мне называть вас просто по имени?
К. Меня не волнует, как вы меня называете. Меня гораздо больше волнует таинственность этой нашей не случайной встречи.
О. Предосторожность никогда не бывает излишней.
К. Предосторожность от чего?
О. Не думаю, Игорь, что вы такой беспечный человек, каким хотите казаться. Ваше интервью с Султаном Рузаевым очень многим не понравилось. И в Москве, и в Грозном. Вас удивит, если я скажу, что после публикации за вами и вашим коллегой-соавтором установлено довольно плотное наружное наблюдение? Ваши телефоны прослушиваются. Возможно, прослушиваются и квартиры.
К. Откуда вы это знаете?
О. Я обнаружил это случайно. Ну, не совсем случайно. У меня есть некоторый опыт еще со времен Испании и Германии.
К. Вы не эстонец. У меня много знакомых прибалтов. Как бы хорошо они ни говорили по-русски, прибалтийский акцент практически неистребим.
О. Я и не утверждал, что я эстонец. Я всего лишь сказал, что моя мать эстонка.
К. Ваш русский язык тоже кажется мне слишком дистиллированным, чтобы быть родным.
О. Вы наблюдательны. Да, мой родной язык — испанский. Моего отца вывезли ребенком из Барселоны после победы Франко в гражданской войне 37-го года. Вместе с другими детьми испанских коммунистов. Здесь отец познакомился с матерью, и они поженились. Отец был очень озабочен тем, чтобы я не забыл свою родину. Дома мы говорили только по-испански. И хотя я кончил русскую школу в Таллине, русский язык так и не стал моим родным языком. Вам не кажется, что мы ушли от основной темы?
К. Для чего кому-то нужно за нами следить?
О. Чтобы через вас выйти на Рузаева. При всех его декларациях он вынужден тщательно скрывать свое местонахождение. Он понимает, что мешает слишком многим.
И как только его обнаружат, он будет ликвидирован.
К. На него уже было семь покушений. Во всяком случае, так он говорит. Не думаю, что всему, что он сказал в интервью, можно верить.
О. Восьмое покушение может стать последним. Какое впечатление он на вас произвел? Он сумасшедший?
К. Он фанатик. Возможно. Возможно, это одна из форм сумасшествия. Для чего вы искали встречи со мной?
О. Мне нужен выход на Рузаева.
К. Зачем?
О. Вы сделали свою сенсацию. Я хочу сделать свою. Я хочу получить у Рузаева эксклюзивное интервью. В том ключе, который интересует западного читателя.
Рузаев заинтересован в паблисити. Он даст мне интервью, если вы поможете мне на него выйти.
К. Не понимаю, почему я должен вам помогать. О. На этот вопрос я отвечу. Мы с вами деловые люди. Информация стоит денег. Я не спрашиваю, сколько заплатил вам Рузаев. Полагаю, много больше, чем могу предложить я. Три тысячи долларов.
Тысяча — немедленно. Остальные две после того, как я установлю контакт с Рузаевым.
К. А сколько вы получите за свою сенсацию? О. Если повезет — порядка десяти тысяч. Я отдаю вам треть. Согласитесь, Игорь, что это справедливо.
К. У меня нет связи ни с Рузаевым, ни с его людьми. Они сами выходят на меня, когда им нужно. Не уверен, что я им понадоблюсь. А тем более — в ближайшее время.
О. Может — да, может — нет. Вы сами можете выйти с ними на связь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97