Больше ощупью, чем взглядом, она откопала флягу, в которой еще булькала жидкость, и вытащила ее на свет.
— Мы вообще ни разу не говорили. Мы с тобой. Всегда мешало что-то еще.
Визиготка сидела как статуя. Вытертый кафтан покрывал ее мешковатый камзол и белые от холода руки. Почувствовав на себе взгляд Аш, она шевельнулась, протянула пальцы к теплу.
— Тебе следовало давно приказать меня убить, — наконец сказала она на карфагенской латыни.
Аш плеснула мутноватую воду в две более или менее чистые кружки и привстала на колени, чтобы протянуть одну Фарис. Женщина добрую минуту смотрела на нее, прежде чем неуклюже протянуть навстречу сразу две скованные руки.
— А герцогине, твоей женщине-мужчине, — добавила Фарис, — теперь следовало бы убить тебя.
Аш сказала:
— Я знаю.
Почему-то ее встревожила необходимость вести себя так, словно Флориан все еще в городе.
Огарок замигал и выпустил густую струйку черного дыма. Аш, не желая звать пажа, поднялась, морщась от боли в затекших ногах, и, прихрамывая, потащилась через комнату искать новую свечу-маканку и обратно — зажигать ее от огня в камине. Всего в ярде от огня стоял стылый холод.
От красного пламени волосы Фарис казались не серебряными, а красновато-золотистыми. «И мои, должно быть, мои тоже», — сообразила Аш. Грязь на лице в этом освещении казалась выпуклой. «Войди сейчас кто-нибудь, сумел бы он разобрать, где она, а где я?»
— Слишком уж много времени мы потратили, спасая друг другу жизни, когда обстоятельства этого не требовали, — усмехнулась Аш. — Флориан, ты, да и я… Хотела бы я знать, зачем?
Фарис ответила, словно давно обдумала этот вопрос:
— Потому что у моего квахида Лебрии один брат погиб на войне, а другой живет в Александрии, и еще сестра замужем за кузеном амира Чильдерика. Потому что бургундский лорд де Ла Марш через браки породнился с половиной Франции. А у меня только ты, а у тебя, Джунд Аш, только я. — Она помедлила и невыразительно договорила: — Аделиза, и Виоланта.
«Это и есть семья?» — спросила себя Аш.
— Я так и не смогла решиться убить тебя. Хотя должна была, — Аш вставила свечу в подсвечник и снова уставилась в огонь камина. — А Флориан… не смогла убить меня. Она рискнула тысячами жизней, чтобы спасти одну. Тысячами тысяч.
— Плохо. — Фарис быстро вскинула взгляд. — Я была не права. Когда ты во время охоты оказалась среди моих людей, я не хотела смириться с тем, что должен умереть один человек. Мой отец Леофрик, machina rei militaris — они могли бы сказать мне, насколько это неправильно, — и были бы правы.
— Ты это говоришь, но сама себе не веришь, верно?
— Верю. Иначе разве я могла бы посылать людей в бой? Даже если я побеждаю, люди-то умирают.
У Аш выступили слезы на глазах. Она закашлялась, отмахиваясь руками от тонкой струйки свечной копоти, подняла чашку, отхлебнула. Кисловатая вода смыла комок в горле.
«Люди-то умрут…»
— Как ты с этим живешь? — спросила Аш и вдруг тряхнув головой, рассмеялась. — Господи! Вальзачи спрашивал меня тогда в Карфагене: «Как ты живешь со своим ремеслом?», а я ответила: «Меня это не беспокоит». Меня это не беспокоит!
— Аш…
— Ты здесь, — резко проговорила Аш, — потому что я не могу спать. И напиться не могу — вина не осталось. Так что можешь, черт тебя возьми, посидеть здесь и ответить в конце концов: как я живу со своим ремеслом?
Она ожидала задумчивого молчания, но голос Фарис без промедления отозвался из тени:
— Если Господь будет к нам милостив, то жить с этим нам осталось недолго. Гелимер казнит тебя завтра утром, едва ты сложишь оружие. Я только молю бога успеть добраться до него раньше — или чтоб успел мой отец, лорд-амир Леофрик, — и убедить подождать с казнью герцогини Флоры, пока ты не будешь мертва.
Фарис склонилась вперед, в освященный пламенем круг; ее глаза спокойно смотрели на Аш.
— Ты могла бы, по крайней мере, послать меня к нему завтра рано утром. И молиться, чтоб он выслушал меня, прежде чем казнить.
У Аш вырвался короткий смешок. Она вытерла рукавом лицо и снова присела на корточки, покачивая в ладонях пустую чашку.
— Ты, стало быть, слышала, что мы сдаемся. Что с осадой покончено.
— Люди разговорчивы. И священники тоже люди. Фер… брат Фернандо говорил с монахами.
Аш, уловив запинку в голосе собеседницы, пробормотала себе под нос:
— Можно было ожидать! — И добавила вслух, не дожидаясь вопроса: — Плевать мне, что будет завтра! Пока еще не кончилось сегодня. И я хочу понять, как я живу, когда люди, которых я знаю… друзья… умирают.
— А что, — встрепенулась Фарис, — ты не собираешься сдаваться без боя?
Холод кусал за пальцы, колол иглами ступни, и Аш обрадовалась предлогу хоть ненадолго уклониться от пристального невеселого взгляда Фарис, скорчившись, чтобы снова натянуть скукоженные холодные сапоги. На мгновенье она словно в первый раз ощутила все это: слабое тепло нагретых огнем подошв, боль в сведенных мышцах, тупое сосание голода под ложечкой…
— Может, и не собираюсь, — отозвалась она, чувствуя, что ей не хочется лгать, пусть даже молчанием. «Да и все равно: все будет кончено раньше, чем ты успеешь проговориться кому-нибудь».
— Может быть, — повторила она.
Фарис аккуратно сложила скованные руки на коленях. Не отводя глаз от бледного подобия пламени, сказала:
— Ты ведь живешь, зная, что будешь убита на войне.
— Это другое дело!
— И в мирное время многое могло бы убить их: пьянство, чума, лихорадка, тяжелая работа…
— Я знаю этих людей… — Аш запнулась, начала сначала: — Я знаю этих людей. Многих знаю долгие годы. Я знала Герена аб Моргана совсем сопливым. Я знала Томаса Рочестера, когда он не понимал ни одного языка, кроме английского, и парни убедили его, что его имя по-фламандски значит «задница». Я встречала в Англии двух внебрачных сыновей Роберта — хрен знает, живы ли они теперь и вспоминает ли он о них! Он ничего не говорит, просто держится, и все. И эти парни на лестнице и внизу — чуть ли не всех я помню еще с Англии, с поля под Туксборо. Если я отдам приказ атаковать, они умрут.
Хладнокровно, словно и не была она пленницей, Фарис посоветовала:
— Не думай об этом.
— Интересно, каким образом?
Неуверенно, после секундной паузы, Фарис прошептала:
— Может быть, это не для нас. Брат Фернандо сказал…
— Что? Что он сказал?
— Он сказал женщине намного труднее быть воином, чем мужчине: женщина дает жизнь, и потому ей много труднее отнимать ее.
Аш схватилась за живот, поймала взгляд Фарис и закашлялась в приступе сухого пронзительного смеха. Визиготка прижала ладонь к губам, широко распахнула темные глаза и вдруг откинула голову и тоже взвизгнула.
— Он с-сказал…
—…да…
— Сказал…
— Да!
— Во дает! Ты сказала ему, какое дерьмо?..
— Нет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211
— Мы вообще ни разу не говорили. Мы с тобой. Всегда мешало что-то еще.
Визиготка сидела как статуя. Вытертый кафтан покрывал ее мешковатый камзол и белые от холода руки. Почувствовав на себе взгляд Аш, она шевельнулась, протянула пальцы к теплу.
— Тебе следовало давно приказать меня убить, — наконец сказала она на карфагенской латыни.
Аш плеснула мутноватую воду в две более или менее чистые кружки и привстала на колени, чтобы протянуть одну Фарис. Женщина добрую минуту смотрела на нее, прежде чем неуклюже протянуть навстречу сразу две скованные руки.
— А герцогине, твоей женщине-мужчине, — добавила Фарис, — теперь следовало бы убить тебя.
Аш сказала:
— Я знаю.
Почему-то ее встревожила необходимость вести себя так, словно Флориан все еще в городе.
Огарок замигал и выпустил густую струйку черного дыма. Аш, не желая звать пажа, поднялась, морщась от боли в затекших ногах, и, прихрамывая, потащилась через комнату искать новую свечу-маканку и обратно — зажигать ее от огня в камине. Всего в ярде от огня стоял стылый холод.
От красного пламени волосы Фарис казались не серебряными, а красновато-золотистыми. «И мои, должно быть, мои тоже», — сообразила Аш. Грязь на лице в этом освещении казалась выпуклой. «Войди сейчас кто-нибудь, сумел бы он разобрать, где она, а где я?»
— Слишком уж много времени мы потратили, спасая друг другу жизни, когда обстоятельства этого не требовали, — усмехнулась Аш. — Флориан, ты, да и я… Хотела бы я знать, зачем?
Фарис ответила, словно давно обдумала этот вопрос:
— Потому что у моего квахида Лебрии один брат погиб на войне, а другой живет в Александрии, и еще сестра замужем за кузеном амира Чильдерика. Потому что бургундский лорд де Ла Марш через браки породнился с половиной Франции. А у меня только ты, а у тебя, Джунд Аш, только я. — Она помедлила и невыразительно договорила: — Аделиза, и Виоланта.
«Это и есть семья?» — спросила себя Аш.
— Я так и не смогла решиться убить тебя. Хотя должна была, — Аш вставила свечу в подсвечник и снова уставилась в огонь камина. — А Флориан… не смогла убить меня. Она рискнула тысячами жизней, чтобы спасти одну. Тысячами тысяч.
— Плохо. — Фарис быстро вскинула взгляд. — Я была не права. Когда ты во время охоты оказалась среди моих людей, я не хотела смириться с тем, что должен умереть один человек. Мой отец Леофрик, machina rei militaris — они могли бы сказать мне, насколько это неправильно, — и были бы правы.
— Ты это говоришь, но сама себе не веришь, верно?
— Верю. Иначе разве я могла бы посылать людей в бой? Даже если я побеждаю, люди-то умирают.
У Аш выступили слезы на глазах. Она закашлялась, отмахиваясь руками от тонкой струйки свечной копоти, подняла чашку, отхлебнула. Кисловатая вода смыла комок в горле.
«Люди-то умрут…»
— Как ты с этим живешь? — спросила Аш и вдруг тряхнув головой, рассмеялась. — Господи! Вальзачи спрашивал меня тогда в Карфагене: «Как ты живешь со своим ремеслом?», а я ответила: «Меня это не беспокоит». Меня это не беспокоит!
— Аш…
— Ты здесь, — резко проговорила Аш, — потому что я не могу спать. И напиться не могу — вина не осталось. Так что можешь, черт тебя возьми, посидеть здесь и ответить в конце концов: как я живу со своим ремеслом?
Она ожидала задумчивого молчания, но голос Фарис без промедления отозвался из тени:
— Если Господь будет к нам милостив, то жить с этим нам осталось недолго. Гелимер казнит тебя завтра утром, едва ты сложишь оружие. Я только молю бога успеть добраться до него раньше — или чтоб успел мой отец, лорд-амир Леофрик, — и убедить подождать с казнью герцогини Флоры, пока ты не будешь мертва.
Фарис склонилась вперед, в освященный пламенем круг; ее глаза спокойно смотрели на Аш.
— Ты могла бы, по крайней мере, послать меня к нему завтра рано утром. И молиться, чтоб он выслушал меня, прежде чем казнить.
У Аш вырвался короткий смешок. Она вытерла рукавом лицо и снова присела на корточки, покачивая в ладонях пустую чашку.
— Ты, стало быть, слышала, что мы сдаемся. Что с осадой покончено.
— Люди разговорчивы. И священники тоже люди. Фер… брат Фернандо говорил с монахами.
Аш, уловив запинку в голосе собеседницы, пробормотала себе под нос:
— Можно было ожидать! — И добавила вслух, не дожидаясь вопроса: — Плевать мне, что будет завтра! Пока еще не кончилось сегодня. И я хочу понять, как я живу, когда люди, которых я знаю… друзья… умирают.
— А что, — встрепенулась Фарис, — ты не собираешься сдаваться без боя?
Холод кусал за пальцы, колол иглами ступни, и Аш обрадовалась предлогу хоть ненадолго уклониться от пристального невеселого взгляда Фарис, скорчившись, чтобы снова натянуть скукоженные холодные сапоги. На мгновенье она словно в первый раз ощутила все это: слабое тепло нагретых огнем подошв, боль в сведенных мышцах, тупое сосание голода под ложечкой…
— Может, и не собираюсь, — отозвалась она, чувствуя, что ей не хочется лгать, пусть даже молчанием. «Да и все равно: все будет кончено раньше, чем ты успеешь проговориться кому-нибудь».
— Может быть, — повторила она.
Фарис аккуратно сложила скованные руки на коленях. Не отводя глаз от бледного подобия пламени, сказала:
— Ты ведь живешь, зная, что будешь убита на войне.
— Это другое дело!
— И в мирное время многое могло бы убить их: пьянство, чума, лихорадка, тяжелая работа…
— Я знаю этих людей… — Аш запнулась, начала сначала: — Я знаю этих людей. Многих знаю долгие годы. Я знала Герена аб Моргана совсем сопливым. Я знала Томаса Рочестера, когда он не понимал ни одного языка, кроме английского, и парни убедили его, что его имя по-фламандски значит «задница». Я встречала в Англии двух внебрачных сыновей Роберта — хрен знает, живы ли они теперь и вспоминает ли он о них! Он ничего не говорит, просто держится, и все. И эти парни на лестнице и внизу — чуть ли не всех я помню еще с Англии, с поля под Туксборо. Если я отдам приказ атаковать, они умрут.
Хладнокровно, словно и не была она пленницей, Фарис посоветовала:
— Не думай об этом.
— Интересно, каким образом?
Неуверенно, после секундной паузы, Фарис прошептала:
— Может быть, это не для нас. Брат Фернандо сказал…
— Что? Что он сказал?
— Он сказал женщине намного труднее быть воином, чем мужчине: женщина дает жизнь, и потому ей много труднее отнимать ее.
Аш схватилась за живот, поймала взгляд Фарис и закашлялась в приступе сухого пронзительного смеха. Визиготка прижала ладонь к губам, широко распахнула темные глаза и вдруг откинула голову и тоже взвизгнула.
— Он с-сказал…
—…да…
— Сказал…
— Да!
— Во дает! Ты сказала ему, какое дерьмо?..
— Нет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211