В ее голове теснились тысячи мыслей. Шахин между тем заворачивал раскаленный перстень в лоскут кожи. Девушка стала думать о ребенке в своем чреве. Она была на шестом месяце беременности и уже чувствовала, как он шевелится внутри ее. Каково будет ему, когда он родится в этом пустынном диком месте, вдали от собственного народа? Почему Шахин полагает, что он именно тот, кому суждено исполнить предсказание? Зачем Шахин рассказал ей историю о Дайе и что общего имеет эта легенда с тайной, ради которой Мирей пустилась в путешествие? Тут Шахин вручил ей завернутый в кожу перстень, и она прогнала эти мысли из головы.
— Дотронься им быстро до клюва птицы, постарайся прижать его посильней, — учил он. — Ему не будет больно, но он; запомнит…
Мирей посмотрела на нахохлившегося сокола, который доверчиво сидел у нее на запястье, впившись когтями в толстую кожу повязки. Клюв был раскрыт. Девушка подняла было перстень, но вдруг остановилась.
— Не могу…— проговорила она.
Кольцо светилось красноватым светом в прохладе ночи.
— Ты должна, — сухо произнес Шахин. — Если у тебя не хватает духа заклеймить птицу, как у тебя достанет решимости убить человека?
— Убить человека? — переспросила девушка. — Никогда! На лице Шахина появилась улыбка, глаза его засветились странным золотистым огнем. Бедуины правы, подумала Мирей, когда утверждают, что в улыбке есть нечто ужасное.
— Не говори мне, что ты не сможешь убить этого человека. — Голос Шахина стал мягким. — Ты знаешь, о ком я. Его имя ты произносишь во сне каждую ночь. Я чувствую, как от тебя исходит запах мести. Так в пустыне можно по запаху найти воду. Месть — вот что привело тебя сюда, вот что заставляет цепляться за жизнь.
— Нет, — ответила девушка, но внезапно почувствовала, как глаза наливаются слезами, а пальцы сами собой стискивают перстень. — Я пришла сюда, чтобы раскрыть тайну. Ты отлично знаешь об этом. Вместо того чтобы помочь, ты рассказываешь мне какие-то мифы о рыжеволосой женщине, которая умерла тысячи лет…
— Я не говорил, что она умерла, — резко перебил девушку Шахин. На его лице ничего нельзя было прочесть. — Она живет в пении песков пустыни, ее речи — слова древних сказаний. Легенда гласит, что ее гибель тронула сердца богов и они превратили Дайго в живой камень. Восемь тысяч лет она ждала тебя, ибо твоими руками свершится ее возмездие. Ты и твой сын исполните предначертание.
«Я восстану, как птица Феникс из пепла, в день, когда камни запоют… и пески пустыни восплачут кровавыми слезами… и этот день станет для всего земного днем воздаяния».
Мирей словно услышала вновь слова Летиции и ответ аббатисы: «В шахматах Монглана сокрыт ключ, который отомкнет немые уста Природы, и боги заговорят».
Она взглянула на пески, бледно-розовые в свете костра, они словно струились под звездным небом. В руке у девушки был раскаленный золотой перстень. Пробормотав соколу что-то ласковое, она сделала глубокий вдох и прижала раскаленный металл к клюву птицы. Сокол дернулся и задрожал, но не сдвинулся с места, пока запах паленой кости не достиг ноздрей птицы. На Мирей накатила дурнота, и девушка бросила перстень на песок. Она принялась гладить птицу по спине и крыльям, ерошить мягкие перышки. На клюве сокола теперь виднелась четкая восьмерка.
Шахин подвинулся к Мирей и положил руку ей на плечо. Она продолжала гладить птицу. Шахин коснулся ее впервые и теперь не отрываясь смотрел ей в глаза.
— Когда женщина пришла к нам из пустыни, — произнес он, — мы назвали ее Дайя. Теперь она живет в горах Тассилин-Адджер, там, куда я веду тебя. Она больше шести метров в высоту и возвышается на долиной Джаббарена на добрых полтора километра. Она выше земных гигантов и правит ими. Мой народ называет ее Белой Королевой.
Шли недели, а путешественники все шли по дюнам, останавливаясь лишь для того, чтобы дать одному из соколов возможность поохотиться. Их добыча была единственной свежей пищей в пути. Верблюжье молоко, сладковато-солоноватое на вкус, было их единственным питьем.
На восемнадцатый день пути верблюд Мирей перевалил через гребень дюны, заскользил вниз по мягкому песку, и тут она впервые увидела то, что жители пустыни называют «зауба'ах». Два песчаных вихря, словно колонны, слепленные из красно-желтого песка в сотни метров высотой, бороздили пустыню. Смерчи были довольно далеко от путешественников. Все, к чему они прикасались на земле, взмывало в воздух, словно конфетти; песок, камни, вырванные с корнем растения мелькали в безумном калейдоскопе. На высоте примерно в девятьсот метров смерчи исчезали в гигантском красном облаке, застившем солнце.
На спине верблюда было установлено легкое сооружение наподобие палатки, которое защищало Мирей от слепящего блеска пустыни. Теперь этот полог натянулся, будто парус в бурю. Только звук хлопающей на ветру ткани и слышала Мирей, когда пустыня вдалеке беззвучно рвалась в клочья.
Но потом к нему присоединился еще один звук — тягучий, низкий гул, от которого кровь стыла в жилах. Он чем-то напоминал звон восточного гонга. Верблюды встали на дыбы, закусив удила, их передние ноги бешено молотили по воздуху, задние скользили по песку.
Шахин слез со своего верблюда и натянул поводья, когда тот попытался лягаться.
— Животные боятся поющих песков, — прокричал охотник Мирей, схватив поводья ее верблюда, чтобы она могла спешиться.
Шахин завязал верблюдам глаза и повел в поводу. Животные неохотно пошли за ним, издавая мерзкие хриплые крики. Он стреножил их на туземный манер, связав передние ноги выше колен, и осторожно потянул за собой, Мирей быстро закрепила поклажу. Горячий ветер ударил им в лицо, голос поющих песков стал громче.
— Они в пятнадцати километрах отсюда! — крикнул Шахин. — Но двигаются очень быстро. Через двадцать, может, тридцать минут они накроют нас.
Он вбил колышки палатки в песок, закрепив полог. Верблюды все продолжали пронзительно реветь, расползающийся песок был ненадежной опорой для их связанных ног. Мирей перерезала сибаки — шелковые путы, которыми были привязаны к жердочкам соколы, — быстро сунула птиц в мешок и затолкала его в полощущуюся на ветру палатку. После этого они вместе с Шахином заползли под ткань, которая уже наполовину была засыпана тяжелым кирпично-красным песком.
Под тканью Шахин обернул голову девушки муслином, закрыв лицо. Даже здесь, под тентом, песчинки впивались в кожу, забивались в рот, нос и уши. Девушка распласталась на земле и старалась дышать как можно реже. Гул становился все громче и громче, теперь он напоминал рев бушующего моря.
— Хвост змеи, — пояснил Шахин, прижав руки к плечам Мирей так, чтобы создать воздушный мешок, в котором она могла бы дышать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188
— Дотронься им быстро до клюва птицы, постарайся прижать его посильней, — учил он. — Ему не будет больно, но он; запомнит…
Мирей посмотрела на нахохлившегося сокола, который доверчиво сидел у нее на запястье, впившись когтями в толстую кожу повязки. Клюв был раскрыт. Девушка подняла было перстень, но вдруг остановилась.
— Не могу…— проговорила она.
Кольцо светилось красноватым светом в прохладе ночи.
— Ты должна, — сухо произнес Шахин. — Если у тебя не хватает духа заклеймить птицу, как у тебя достанет решимости убить человека?
— Убить человека? — переспросила девушка. — Никогда! На лице Шахина появилась улыбка, глаза его засветились странным золотистым огнем. Бедуины правы, подумала Мирей, когда утверждают, что в улыбке есть нечто ужасное.
— Не говори мне, что ты не сможешь убить этого человека. — Голос Шахина стал мягким. — Ты знаешь, о ком я. Его имя ты произносишь во сне каждую ночь. Я чувствую, как от тебя исходит запах мести. Так в пустыне можно по запаху найти воду. Месть — вот что привело тебя сюда, вот что заставляет цепляться за жизнь.
— Нет, — ответила девушка, но внезапно почувствовала, как глаза наливаются слезами, а пальцы сами собой стискивают перстень. — Я пришла сюда, чтобы раскрыть тайну. Ты отлично знаешь об этом. Вместо того чтобы помочь, ты рассказываешь мне какие-то мифы о рыжеволосой женщине, которая умерла тысячи лет…
— Я не говорил, что она умерла, — резко перебил девушку Шахин. На его лице ничего нельзя было прочесть. — Она живет в пении песков пустыни, ее речи — слова древних сказаний. Легенда гласит, что ее гибель тронула сердца богов и они превратили Дайго в живой камень. Восемь тысяч лет она ждала тебя, ибо твоими руками свершится ее возмездие. Ты и твой сын исполните предначертание.
«Я восстану, как птица Феникс из пепла, в день, когда камни запоют… и пески пустыни восплачут кровавыми слезами… и этот день станет для всего земного днем воздаяния».
Мирей словно услышала вновь слова Летиции и ответ аббатисы: «В шахматах Монглана сокрыт ключ, который отомкнет немые уста Природы, и боги заговорят».
Она взглянула на пески, бледно-розовые в свете костра, они словно струились под звездным небом. В руке у девушки был раскаленный золотой перстень. Пробормотав соколу что-то ласковое, она сделала глубокий вдох и прижала раскаленный металл к клюву птицы. Сокол дернулся и задрожал, но не сдвинулся с места, пока запах паленой кости не достиг ноздрей птицы. На Мирей накатила дурнота, и девушка бросила перстень на песок. Она принялась гладить птицу по спине и крыльям, ерошить мягкие перышки. На клюве сокола теперь виднелась четкая восьмерка.
Шахин подвинулся к Мирей и положил руку ей на плечо. Она продолжала гладить птицу. Шахин коснулся ее впервые и теперь не отрываясь смотрел ей в глаза.
— Когда женщина пришла к нам из пустыни, — произнес он, — мы назвали ее Дайя. Теперь она живет в горах Тассилин-Адджер, там, куда я веду тебя. Она больше шести метров в высоту и возвышается на долиной Джаббарена на добрых полтора километра. Она выше земных гигантов и правит ими. Мой народ называет ее Белой Королевой.
Шли недели, а путешественники все шли по дюнам, останавливаясь лишь для того, чтобы дать одному из соколов возможность поохотиться. Их добыча была единственной свежей пищей в пути. Верблюжье молоко, сладковато-солоноватое на вкус, было их единственным питьем.
На восемнадцатый день пути верблюд Мирей перевалил через гребень дюны, заскользил вниз по мягкому песку, и тут она впервые увидела то, что жители пустыни называют «зауба'ах». Два песчаных вихря, словно колонны, слепленные из красно-желтого песка в сотни метров высотой, бороздили пустыню. Смерчи были довольно далеко от путешественников. Все, к чему они прикасались на земле, взмывало в воздух, словно конфетти; песок, камни, вырванные с корнем растения мелькали в безумном калейдоскопе. На высоте примерно в девятьсот метров смерчи исчезали в гигантском красном облаке, застившем солнце.
На спине верблюда было установлено легкое сооружение наподобие палатки, которое защищало Мирей от слепящего блеска пустыни. Теперь этот полог натянулся, будто парус в бурю. Только звук хлопающей на ветру ткани и слышала Мирей, когда пустыня вдалеке беззвучно рвалась в клочья.
Но потом к нему присоединился еще один звук — тягучий, низкий гул, от которого кровь стыла в жилах. Он чем-то напоминал звон восточного гонга. Верблюды встали на дыбы, закусив удила, их передние ноги бешено молотили по воздуху, задние скользили по песку.
Шахин слез со своего верблюда и натянул поводья, когда тот попытался лягаться.
— Животные боятся поющих песков, — прокричал охотник Мирей, схватив поводья ее верблюда, чтобы она могла спешиться.
Шахин завязал верблюдам глаза и повел в поводу. Животные неохотно пошли за ним, издавая мерзкие хриплые крики. Он стреножил их на туземный манер, связав передние ноги выше колен, и осторожно потянул за собой, Мирей быстро закрепила поклажу. Горячий ветер ударил им в лицо, голос поющих песков стал громче.
— Они в пятнадцати километрах отсюда! — крикнул Шахин. — Но двигаются очень быстро. Через двадцать, может, тридцать минут они накроют нас.
Он вбил колышки палатки в песок, закрепив полог. Верблюды все продолжали пронзительно реветь, расползающийся песок был ненадежной опорой для их связанных ног. Мирей перерезала сибаки — шелковые путы, которыми были привязаны к жердочкам соколы, — быстро сунула птиц в мешок и затолкала его в полощущуюся на ветру палатку. После этого они вместе с Шахином заползли под ткань, которая уже наполовину была засыпана тяжелым кирпично-красным песком.
Под тканью Шахин обернул голову девушки муслином, закрыв лицо. Даже здесь, под тентом, песчинки впивались в кожу, забивались в рот, нос и уши. Девушка распласталась на земле и старалась дышать как можно реже. Гул становился все громче и громче, теперь он напоминал рев бушующего моря.
— Хвост змеи, — пояснил Шахин, прижав руки к плечам Мирей так, чтобы создать воздушный мешок, в котором она могла бы дышать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188