Однако ей казалось, будто прошла уже сотня лет с того дня, когда они с Валентиной перелезли через стену, возбужденно хихикая, в восторге от собственного безрассудства, и отправились в квартал францисканцев на встречу с сестрой Клод. Прогнав эти воспоминания, ДОирей снова потянула за веревку от колокольчика.
Наконец появился престарелый слуга Давида Пьер, он прошаркал к воротам, где, укрывшись в тени разросшихся каштанов, молча стояла Мирей.
— Мадам, — сказал он, не узнав ее, — хозяин никого не принимает до завтрака, и еще он никогда не принимает без предварительной договоренности.
— Но, Пьер, меня он захочет принять, — сказала Мирей, убирая с лица вуаль.
Глаза Пьера широко раскрылись, подбородок старика мелко задрожал. Слуга принялся торопливо перебирать связку ключей, чтобы открыть ворота.
— Мадемуазель, — шептал он, — мы каждый день молились о вас.
Когда он наконец открыл ворота, в его глазах стояли слезы радости. Мирей быстро обняла старика, и они поспешно зашагали через двор к дому.
Давид работал в своей студии: обтесывал большую деревянную колоду — будущую статую Атеизма, которая должна была быть открыта на празднике в честь Верховного существа. В воздухе витал запах свежего дерева, пол был усыпан стружками. Опилки налипли даже на бархатный жакет Давида. Он обернулся на звук открывающейся двери и вскочил на ноги, опрокинув табурет и инструменты.
— Я сплю! А может, сошел с ума! — закричал художник. Подняв облако опилок, он промчался через комнату и крепко обнял Мирей. — Благодарение Господу, ты жива! — Он отступил назад, чтобы лучше рассмотреть ее. — Когда ты исчезла, здесь появился Марат с целой толпой, они принялись рыться саду, словно свиньи в сточной канаве в поисках трюфелей! А я и вообразить не мог, что эти шахматы существуют ца самом деле! Если бы ты мне сказала, я мог бы помочь тебе.,
— Вы можете помочь мне теперь, — сказала Мирей, в изнеможении падая на стул. — Кто-нибудь приходил, разыскивая меня? Я жду посланца от аббатисы.
— Мое дорогое дитя, — взволнованно произнес Давид, — За время твоего отсутствия в Париж приезжали несколько женщин, они писали, что хотят встретиться с тобой или Валентиной. Я сходил с ума от страха за тебя, поэтому отдал записки Робеспьеру в надежде, что это поможет мне найти тебя,
— Робеспьеру! Бог мой, что же вы наделали? — воскликнула Мирей.
— Он мой самый близкий друг, ему можно доверять, — торопливо проговорил Давид. — Его называют Робеспьером Неподкупным, потому что никакая мзда не заставит его поступиться долгом. Мирей, я рассказал ему, что ты вовлечена в эту историю с шахматами Монглана. Он тоже искал тебя…
— Нет! — простонала Мирей. — Никто не должен знать, что я здесь или что вы видели меня! Вы не понимаете: Валентина была убита из-за этих фигур. Моя жизнь тоже в опасности. Скажите, сколько монахинь здесь было, тех, чьи письма вы отдали Робеспьеру?
Давид задумался и побледнел от ужаса. А вдруг Мирей права? Возможно, он просчитался…
— Пятеро, — сказал он. — Я записал их имена в студии.
— Пять монахинь, — прошептала молодая женщина. — Еще пять смертей на моей совести. Это я виновата, что уехала.
Ее глаза невидящим взором уставились в пустоту. — Смертей! — воскликнул Давид. — Но Робеспьер не допрашивал их. Он обнаружил, что все они пропали — все до одной.
— Мы можем только молиться, чтобы это оказалось правдой, — сказала Мирей. Взгляд ее снова стал осмысленным. — Дядюшка, эти фигуры опасней, чем вы можете себе представить. Мы должны как можно больше узнать о вмешательстве Робеспьера, не говоря ему, что я здесь. А Марат — где он? Если этот человек узнает обо мне, никакие молитвы нам не помогут.
— Он сидит дома, смертельно больной, — сказал Давид. — Больной, однако более могущественный, чем когда-нибудь.
Три месяца назад жирондисты обвинили его в том, что он поощряет убийства и что у него замашки диктатора, что он собирается предать принципы революции — свободу, равенство, братство. Однако запуганное жюри оправдало Марата, чернь увенчала его лаврами, толпы пронесли его по улицам Парижа на руках и избрали президентом клуба якобинцев. Теперь он сидит дома и мстит жирондистам. Большинство из них арестовано, некоторые сбежали в провинцию. Он управляет государством, лежа в ванне, и орудие его — страх. Похоже, правы были те, кто говорил о нашей революции, что уничтожающее пламя не может созидать.
— Однако это пламя может быть поглощено еще более сильным, — сказала Мирей. — Пламенем шахмат Монглана. Собранные воедино, они поглотят и самого Марата. Я вернулась в Париж, чтобы освободить эту силу, и надеюсь, вы поможете мне в этом.
— Ты не слышала, что я говорил? — воскликнул Давид. — Именно отмщение и предательство раздирают на части нашу страну. Будет ли этому конец? Если мы веруем в Господа, то должны верить и в Божий промысел, который со временем вернет людям здравомыслие.
— У меня нет времени, — ответила Мирей. — Я не могу ждать Бога.
11 июля 1793 года
Другая монахиня, у которой тоже не было времени ждать, спешила в Париж.
Шарлотта Корде прибыла в Париж почтовой каретой в десять часов утра. После того как она зарегистрировалась в маленьком отеле, она отправилась в Национальный конвент.
Письмо аббатисы, которое тайно привез в Кан посол Жене, шло долго, но смысл его не оставлял сомнений. Фигуры, отправленные в Париж прошлым сентябрем с сестрой Клод, исчезли. Еще одна монахиня погибла при терроре вместе с ней — юная Валентина. Ее кузина исчезла без следа. Шарлотта связалась с жирондистами — бывшими делегатами, которых сослали в Кан, — в надежде, что они знают тех, кто был в тюрьме Аббатской обители. Это было последнее место, где видели Мирей.
Жирондисты ничего не знали о рыжеволосой девушке, исчезнувшей во время этого безумия. Помощь оказал лишь их лидер, красавец Барбару, который симпатизировал бывшей монахине и считал ее своим другом. Он дал ей разрешение на тайную встречу с депутатом Лозом Дюпре, и тот ждал ее в приемной Конвента.
— Я приехала из Кана, — начала Шарлотта, как только нужный депутат уселся напротив нее за полированным столом. — Я разыскиваю подругу, которая исчезла во время сентябрьских событий в тюрьме. Как и я, она была бывшей монахиней, ее монастырь был закрыт.
— Шарль Жан Мари Барбару оказал мне плохую услугу, прислав вас сюда, — заявил депутат, приподняв бровь. — Его разыскивают, вы не слыхали? Он что, добивается, чтобы и меня арестовали? У меня полно собственных забот, вы можете сообщить ему об этом, когда вернетесь в Кан, а я очень надеюсь, что вернетесь вы туда скоро.
Он стал вставать из-за стола.
— Прошу вас, — умоляюще сказала Шарлотта. — Моя подруга была в тюрьме Аббатской обители, когда началась резня.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188
Наконец появился престарелый слуга Давида Пьер, он прошаркал к воротам, где, укрывшись в тени разросшихся каштанов, молча стояла Мирей.
— Мадам, — сказал он, не узнав ее, — хозяин никого не принимает до завтрака, и еще он никогда не принимает без предварительной договоренности.
— Но, Пьер, меня он захочет принять, — сказала Мирей, убирая с лица вуаль.
Глаза Пьера широко раскрылись, подбородок старика мелко задрожал. Слуга принялся торопливо перебирать связку ключей, чтобы открыть ворота.
— Мадемуазель, — шептал он, — мы каждый день молились о вас.
Когда он наконец открыл ворота, в его глазах стояли слезы радости. Мирей быстро обняла старика, и они поспешно зашагали через двор к дому.
Давид работал в своей студии: обтесывал большую деревянную колоду — будущую статую Атеизма, которая должна была быть открыта на празднике в честь Верховного существа. В воздухе витал запах свежего дерева, пол был усыпан стружками. Опилки налипли даже на бархатный жакет Давида. Он обернулся на звук открывающейся двери и вскочил на ноги, опрокинув табурет и инструменты.
— Я сплю! А может, сошел с ума! — закричал художник. Подняв облако опилок, он промчался через комнату и крепко обнял Мирей. — Благодарение Господу, ты жива! — Он отступил назад, чтобы лучше рассмотреть ее. — Когда ты исчезла, здесь появился Марат с целой толпой, они принялись рыться саду, словно свиньи в сточной канаве в поисках трюфелей! А я и вообразить не мог, что эти шахматы существуют ца самом деле! Если бы ты мне сказала, я мог бы помочь тебе.,
— Вы можете помочь мне теперь, — сказала Мирей, в изнеможении падая на стул. — Кто-нибудь приходил, разыскивая меня? Я жду посланца от аббатисы.
— Мое дорогое дитя, — взволнованно произнес Давид, — За время твоего отсутствия в Париж приезжали несколько женщин, они писали, что хотят встретиться с тобой или Валентиной. Я сходил с ума от страха за тебя, поэтому отдал записки Робеспьеру в надежде, что это поможет мне найти тебя,
— Робеспьеру! Бог мой, что же вы наделали? — воскликнула Мирей.
— Он мой самый близкий друг, ему можно доверять, — торопливо проговорил Давид. — Его называют Робеспьером Неподкупным, потому что никакая мзда не заставит его поступиться долгом. Мирей, я рассказал ему, что ты вовлечена в эту историю с шахматами Монглана. Он тоже искал тебя…
— Нет! — простонала Мирей. — Никто не должен знать, что я здесь или что вы видели меня! Вы не понимаете: Валентина была убита из-за этих фигур. Моя жизнь тоже в опасности. Скажите, сколько монахинь здесь было, тех, чьи письма вы отдали Робеспьеру?
Давид задумался и побледнел от ужаса. А вдруг Мирей права? Возможно, он просчитался…
— Пятеро, — сказал он. — Я записал их имена в студии.
— Пять монахинь, — прошептала молодая женщина. — Еще пять смертей на моей совести. Это я виновата, что уехала.
Ее глаза невидящим взором уставились в пустоту. — Смертей! — воскликнул Давид. — Но Робеспьер не допрашивал их. Он обнаружил, что все они пропали — все до одной.
— Мы можем только молиться, чтобы это оказалось правдой, — сказала Мирей. Взгляд ее снова стал осмысленным. — Дядюшка, эти фигуры опасней, чем вы можете себе представить. Мы должны как можно больше узнать о вмешательстве Робеспьера, не говоря ему, что я здесь. А Марат — где он? Если этот человек узнает обо мне, никакие молитвы нам не помогут.
— Он сидит дома, смертельно больной, — сказал Давид. — Больной, однако более могущественный, чем когда-нибудь.
Три месяца назад жирондисты обвинили его в том, что он поощряет убийства и что у него замашки диктатора, что он собирается предать принципы революции — свободу, равенство, братство. Однако запуганное жюри оправдало Марата, чернь увенчала его лаврами, толпы пронесли его по улицам Парижа на руках и избрали президентом клуба якобинцев. Теперь он сидит дома и мстит жирондистам. Большинство из них арестовано, некоторые сбежали в провинцию. Он управляет государством, лежа в ванне, и орудие его — страх. Похоже, правы были те, кто говорил о нашей революции, что уничтожающее пламя не может созидать.
— Однако это пламя может быть поглощено еще более сильным, — сказала Мирей. — Пламенем шахмат Монглана. Собранные воедино, они поглотят и самого Марата. Я вернулась в Париж, чтобы освободить эту силу, и надеюсь, вы поможете мне в этом.
— Ты не слышала, что я говорил? — воскликнул Давид. — Именно отмщение и предательство раздирают на части нашу страну. Будет ли этому конец? Если мы веруем в Господа, то должны верить и в Божий промысел, который со временем вернет людям здравомыслие.
— У меня нет времени, — ответила Мирей. — Я не могу ждать Бога.
11 июля 1793 года
Другая монахиня, у которой тоже не было времени ждать, спешила в Париж.
Шарлотта Корде прибыла в Париж почтовой каретой в десять часов утра. После того как она зарегистрировалась в маленьком отеле, она отправилась в Национальный конвент.
Письмо аббатисы, которое тайно привез в Кан посол Жене, шло долго, но смысл его не оставлял сомнений. Фигуры, отправленные в Париж прошлым сентябрем с сестрой Клод, исчезли. Еще одна монахиня погибла при терроре вместе с ней — юная Валентина. Ее кузина исчезла без следа. Шарлотта связалась с жирондистами — бывшими делегатами, которых сослали в Кан, — в надежде, что они знают тех, кто был в тюрьме Аббатской обители. Это было последнее место, где видели Мирей.
Жирондисты ничего не знали о рыжеволосой девушке, исчезнувшей во время этого безумия. Помощь оказал лишь их лидер, красавец Барбару, который симпатизировал бывшей монахине и считал ее своим другом. Он дал ей разрешение на тайную встречу с депутатом Лозом Дюпре, и тот ждал ее в приемной Конвента.
— Я приехала из Кана, — начала Шарлотта, как только нужный депутат уселся напротив нее за полированным столом. — Я разыскиваю подругу, которая исчезла во время сентябрьских событий в тюрьме. Как и я, она была бывшей монахиней, ее монастырь был закрыт.
— Шарль Жан Мари Барбару оказал мне плохую услугу, прислав вас сюда, — заявил депутат, приподняв бровь. — Его разыскивают, вы не слыхали? Он что, добивается, чтобы и меня арестовали? У меня полно собственных забот, вы можете сообщить ему об этом, когда вернетесь в Кан, а я очень надеюсь, что вернетесь вы туда скоро.
Он стал вставать из-за стола.
— Прошу вас, — умоляюще сказала Шарлотта. — Моя подруга была в тюрьме Аббатской обители, когда началась резня.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188