— прошипела Мирей, схватив ребенка за руку и бросив в сторону Шахина негодующий взгляд.
Александр стоял, не в силах пошевелиться, его охватил холод.
— Этот ребенок имеет дар предвидения! — прошептал он.
— Вот пусть и использует его с толком, — фыркнула Мирей, — а не гадает о судьбах, словно старая ведьма на картах
Таро.
Подхватив Шарло, она ринулась к двери, оставив царевича в полной растерянности. Когда он повернулся и посмотрел непроницаемые глаза Шахина, до него донесся голос мальчика.
— Простите, маман, — говорил он. — Я забыл. Честное слово, я больше не буду.
По сравнению с тюрьмой в Ропше Бастилия казалась дворцом. Холодная, сырая, без единого окна, через которое мог бы проникнуть хоть лучик света, ропшинская темница была казематом, где не было место надежде. Аббатиса провела здесь два года и сумела остаться в живых, питаясь похлебкой, которая была чуть лучше свиного пойла, и отвратительной на вкус водой. И все эти два года Мирей пыталась разыскать ее.
Александр провел их в тюрьму и поговорил со стражниками, которые любили царевича куда больше, чем Павла, и готовы были сделать все, о чем он просил. Держа Шарло за руку, Мирей шагала по темным коридорам следом за стражником с фонарем. Шахин и Александр замыкали маленькую процессию.
Камера, в которой содержали аббатису, находилась глубоко в недрах тюрьмы, это была тесная нора за тяжелой железной дверью. Сердце Мирей сдавила холодная рука страха. Стражник пропустил ее, и Мирей вошла в камеру. Старая женщина лежала без движения, словно марионетка с оборванными ниточками, при бледном свете фонаря ее морщинистая кожа была желтой, как опавший сухой лист. Мирей упала на колени рядом с топчаном и обняла настоятельницу, затем приподняла ее, пытаясь посадить. Аббатиса оказалась легкой как перышко. Казалось, от малейшего прикосновения она может обратиться в пыль.
Шарло подошел ближе и взял узницу за морщинистую руку своей маленькой ручонкой.
— Маман, — прошептал он. — Эта женщина очень больна. Она хочет, чтобы мы забрали ее отсюда перед тем, как она умрет…
Мирей взглянула на него, затем посмотрела на Александра, который стоял позади нее.
— Посмотрим, что мне удастся сделать, — сказал царевич. Вместе со стражником он вышел из камеры. Щахин встал
рядом с топчаном. Собрав все силы, аббатиса попыталась открыть глаза, однако ей это не удалось. Мирей наклонила голову, чтобы уловить ее дыхание, и почувствовала, как из глаз полились горячие слезы, обжигая ей горло. Шарло положил руку ей на плечо.
— Она что-то хочет сказать, — тихонько шепнул он матери. — Я слышу ее мысли… Она не хочет, чтобы ее похоронили чужие люди… Матушка, — прошептал он, — что-то находится под ее одеждой! Что-то, что нам следует забрать, она хочет, чтобы мы забрали это.
— Боже милостивый! — пробормотала Мирей, когда Александр вернулся в камеру.
— Пойдемте, заберем ее отсюда, пока стражник не передумал, — резко произнес он.
Шахин наклонился над аббатисой и без усилий поднял ее. Вся четверка заторопилась выйти прочь из тюрьмы по длинному подземному коридору. Наконец они вышли на свет и очутились неподалеку от того места, где оставили лошадей. Шахин, одной рукой держа аббатису, легко вскочил в седло и направился в лес следом за остальными.
Отъехав достаточно далеко, чтобы можно было не опасаться чужих глаз и ушей, они остановили лошадей и спешились. Александр взял аббатису на руки. Мирей расстелила на земле свой плащ, на который и уложили умирающую женщину. Хотя глаза аббатисы все еще были закрыты, она попыталась заговорить. Александр принес в ладонях воды из ручья, однако она была слишком слаба, чтобы пить.
— Я знала…— произнесла старая женщина хриплым срывающимся голосом.
— Вы знали, что я приду за вами, — сказала Мирей, пытаясь унять дрожь, в то время как аббатиса снова попыталась заговорить. — Боюсь только, что я опоздала. Мой дорогой друг, вы покинете этот мир, как подобает христианке. Я сама исповедую вас, поскольку никого другого здесь нет.
По лицу Мирей текли слезы, когда она встала перед аббатисой на колени и взяла ее за руку. Шарло тоже опустился на колени и коснулся руками одеяния аббатисы.
— Мама, это здесь, в ее одежде, между подкладкой и тканью! — воскликнул он.
Шахин подошел ближе и достал острый нож, чтобы разрезать ткань. Мирей остановила его, тронув за руку, и в этот миг аббатиса снова открыла глаза и зашептала.
— Шахин, — произнесла она, на ее лице показалась широкая улыбка, и она попыталась поднять руку, чтобы коснуться его. — Ты наконец нашел своего пророка. Я скоро свижусь с твоим Аллахом… Совсем скоро. Я передам… твою любовь…
Ее рука бессильно упала, глаза закрылись. Мирей расплакалась, но губы аббатисы еще двигались. Шарло склонился к ней и прижался своими губами к ее лбу.
— Не разрезай… одежду…— прошептала она и затихла.
Шахин и Александр неподвижно стояли под деревьями, а Мирей бросилась на тело аббатисы и зарыдала. Через некоторое время Шарло попытался оттащить свою мать. Маленькими ручонками он приподнял одежду аббатисы. На подкладке была нарисована шахматная доска. Рисунок аббатиса делала уже в тюрьме, используя вместо чернил собственную кровь, от времени линии стали коричневыми и блеклыми. В каждую клетку был тщательно вписан символ. Шарло взглянул на Шахина, тот дал ему нож. Мальчик осторожно разрезал нитки, которыми покров был пришит к одежде. Там, под тканью с нарисованной на ней шахматной доской, оказался темно-синий покров, расшитый драгоценными камнями.
Париж, январь 1799 года
Шарль Морис Талейран вышел из здания Директории и, прихрамывая, спустился по каменным ступеням к ожидавшей его карете. У него выдался тяжелый день: пять членов Директории обвинили его в том, что он якобы получил от американской делегации солидную мзду. Гордость не позволяла Талейрану оправдываться или приносить извинения, а память о нищете была слишком свежа, чтобы признаться в своих грехах и вернуть деньги. Пока члены Директории с пеной у рта осыпали его обвинениями, он хранил ледяное молчание, а когда они иссякли, покинул Директорию, так и не проронив ни единого слова.
Спустившись со ступеней, он тяжело похромал по булыжной мостовой двора к своей карете. Сегодня он поужинает в одиночестве, откроет бутылку старого вина с острова Мадейра и примет горячую ванну. Это было единственным, о чем он мечтал, когда его возница, заметив хозяина, бросился к карете. Талейран отмахнулся от него и сам открыл дверцу. Когда он опустился на сиденье, что-то зашуршало в темноте просторной кареты. Талейран настороженно выпрямился.
— Не бойся, — произнес мягкий женский голос, от которого по его спине пробежал холодок.
Рука в перчатке коснулась его.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188
Александр стоял, не в силах пошевелиться, его охватил холод.
— Этот ребенок имеет дар предвидения! — прошептал он.
— Вот пусть и использует его с толком, — фыркнула Мирей, — а не гадает о судьбах, словно старая ведьма на картах
Таро.
Подхватив Шарло, она ринулась к двери, оставив царевича в полной растерянности. Когда он повернулся и посмотрел непроницаемые глаза Шахина, до него донесся голос мальчика.
— Простите, маман, — говорил он. — Я забыл. Честное слово, я больше не буду.
По сравнению с тюрьмой в Ропше Бастилия казалась дворцом. Холодная, сырая, без единого окна, через которое мог бы проникнуть хоть лучик света, ропшинская темница была казематом, где не было место надежде. Аббатиса провела здесь два года и сумела остаться в живых, питаясь похлебкой, которая была чуть лучше свиного пойла, и отвратительной на вкус водой. И все эти два года Мирей пыталась разыскать ее.
Александр провел их в тюрьму и поговорил со стражниками, которые любили царевича куда больше, чем Павла, и готовы были сделать все, о чем он просил. Держа Шарло за руку, Мирей шагала по темным коридорам следом за стражником с фонарем. Шахин и Александр замыкали маленькую процессию.
Камера, в которой содержали аббатису, находилась глубоко в недрах тюрьмы, это была тесная нора за тяжелой железной дверью. Сердце Мирей сдавила холодная рука страха. Стражник пропустил ее, и Мирей вошла в камеру. Старая женщина лежала без движения, словно марионетка с оборванными ниточками, при бледном свете фонаря ее морщинистая кожа была желтой, как опавший сухой лист. Мирей упала на колени рядом с топчаном и обняла настоятельницу, затем приподняла ее, пытаясь посадить. Аббатиса оказалась легкой как перышко. Казалось, от малейшего прикосновения она может обратиться в пыль.
Шарло подошел ближе и взял узницу за морщинистую руку своей маленькой ручонкой.
— Маман, — прошептал он. — Эта женщина очень больна. Она хочет, чтобы мы забрали ее отсюда перед тем, как она умрет…
Мирей взглянула на него, затем посмотрела на Александра, который стоял позади нее.
— Посмотрим, что мне удастся сделать, — сказал царевич. Вместе со стражником он вышел из камеры. Щахин встал
рядом с топчаном. Собрав все силы, аббатиса попыталась открыть глаза, однако ей это не удалось. Мирей наклонила голову, чтобы уловить ее дыхание, и почувствовала, как из глаз полились горячие слезы, обжигая ей горло. Шарло положил руку ей на плечо.
— Она что-то хочет сказать, — тихонько шепнул он матери. — Я слышу ее мысли… Она не хочет, чтобы ее похоронили чужие люди… Матушка, — прошептал он, — что-то находится под ее одеждой! Что-то, что нам следует забрать, она хочет, чтобы мы забрали это.
— Боже милостивый! — пробормотала Мирей, когда Александр вернулся в камеру.
— Пойдемте, заберем ее отсюда, пока стражник не передумал, — резко произнес он.
Шахин наклонился над аббатисой и без усилий поднял ее. Вся четверка заторопилась выйти прочь из тюрьмы по длинному подземному коридору. Наконец они вышли на свет и очутились неподалеку от того места, где оставили лошадей. Шахин, одной рукой держа аббатису, легко вскочил в седло и направился в лес следом за остальными.
Отъехав достаточно далеко, чтобы можно было не опасаться чужих глаз и ушей, они остановили лошадей и спешились. Александр взял аббатису на руки. Мирей расстелила на земле свой плащ, на который и уложили умирающую женщину. Хотя глаза аббатисы все еще были закрыты, она попыталась заговорить. Александр принес в ладонях воды из ручья, однако она была слишком слаба, чтобы пить.
— Я знала…— произнесла старая женщина хриплым срывающимся голосом.
— Вы знали, что я приду за вами, — сказала Мирей, пытаясь унять дрожь, в то время как аббатиса снова попыталась заговорить. — Боюсь только, что я опоздала. Мой дорогой друг, вы покинете этот мир, как подобает христианке. Я сама исповедую вас, поскольку никого другого здесь нет.
По лицу Мирей текли слезы, когда она встала перед аббатисой на колени и взяла ее за руку. Шарло тоже опустился на колени и коснулся руками одеяния аббатисы.
— Мама, это здесь, в ее одежде, между подкладкой и тканью! — воскликнул он.
Шахин подошел ближе и достал острый нож, чтобы разрезать ткань. Мирей остановила его, тронув за руку, и в этот миг аббатиса снова открыла глаза и зашептала.
— Шахин, — произнесла она, на ее лице показалась широкая улыбка, и она попыталась поднять руку, чтобы коснуться его. — Ты наконец нашел своего пророка. Я скоро свижусь с твоим Аллахом… Совсем скоро. Я передам… твою любовь…
Ее рука бессильно упала, глаза закрылись. Мирей расплакалась, но губы аббатисы еще двигались. Шарло склонился к ней и прижался своими губами к ее лбу.
— Не разрезай… одежду…— прошептала она и затихла.
Шахин и Александр неподвижно стояли под деревьями, а Мирей бросилась на тело аббатисы и зарыдала. Через некоторое время Шарло попытался оттащить свою мать. Маленькими ручонками он приподнял одежду аббатисы. На подкладке была нарисована шахматная доска. Рисунок аббатиса делала уже в тюрьме, используя вместо чернил собственную кровь, от времени линии стали коричневыми и блеклыми. В каждую клетку был тщательно вписан символ. Шарло взглянул на Шахина, тот дал ему нож. Мальчик осторожно разрезал нитки, которыми покров был пришит к одежде. Там, под тканью с нарисованной на ней шахматной доской, оказался темно-синий покров, расшитый драгоценными камнями.
Париж, январь 1799 года
Шарль Морис Талейран вышел из здания Директории и, прихрамывая, спустился по каменным ступеням к ожидавшей его карете. У него выдался тяжелый день: пять членов Директории обвинили его в том, что он якобы получил от американской делегации солидную мзду. Гордость не позволяла Талейрану оправдываться или приносить извинения, а память о нищете была слишком свежа, чтобы признаться в своих грехах и вернуть деньги. Пока члены Директории с пеной у рта осыпали его обвинениями, он хранил ледяное молчание, а когда они иссякли, покинул Директорию, так и не проронив ни единого слова.
Спустившись со ступеней, он тяжело похромал по булыжной мостовой двора к своей карете. Сегодня он поужинает в одиночестве, откроет бутылку старого вина с острова Мадейра и примет горячую ванну. Это было единственным, о чем он мечтал, когда его возница, заметив хозяина, бросился к карете. Талейран отмахнулся от него и сам открыл дверцу. Когда он опустился на сиденье, что-то зашуршало в темноте просторной кареты. Талейран настороженно выпрямился.
— Не бойся, — произнес мягкий женский голос, от которого по его спине пробежал холодок.
Рука в перчатке коснулась его.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188