Но вот снова в дорогу — на первых порах во всем теле свежесть, бодрость, а потом веки сами собой начинают слипаться, и вдруг, очнувшись от крепкого сна, слышишь цоканье подков, и мимо, точно комета, пролетает дилижанс с яркими фонарями, с кондуктором, ставшим во весь рост, чтобы размять затекшие ноги, и джентльменом в меховом картузе, который испуганно открывает глаза и дико озирается по сторонам. Остановка у заставы; сборщик давно снят, к нему стучат, и, наконец, из чердачного окошка, где еле мерцает огонек, доносится его голос, приглушенный одеялами, и вскоре он спускается вниз, озябшие, в ночном колпаке, и поднимает шлагбаум, высказывая искреннее желание, чтобы фургоны появлялись на дорогах только днем. Пронизывающий холодом час между ночью и утром — далекий просвет в небе растет, расползается вширь, из серого становится белым, из белого желтым, из желтого пламеннокрасным. Приходит день, веселый, полный жизни, — люди за плугом среди пашен, птицы на деревьях и живой изгороди, мальчишки, распугивающие их трещотками. А вот и город — рынки кишат народом, двор гостиницы уставлен двуколками и шарабанами, торговцы стоят в дверях своих лавок, барышники водят напоказ лошадей по улицам, свиньи с хрюканьем копаются в грязи, — глядишь, какая-нибудь сорвется с привязи и, волоча за собой веревку, лезет в чистенькую аптеку, откуда мальчик ученик гонит ее метлой, ночной дилижанс меняет упряжку пассажиры такие страшилища, с трехмесячной щетиной, ухитрившейся вырасти за одну ночь, прозябшие, хмурые, ничем на них не угодишь, а кучер кажется рядом с ними писаным красавцем, такой он приглаженный, чистенький, все на нем с иголочки. Суматоха, беготня, столько всяких неожиданностей! Какое счастье совершить такое восхитительное путешествие в фургоне!
Время от времени Нелл слезала и одну-две мили шла пешком, уступая место деду, а то и учителю, когда ей удавалось уговорить его хоть немножко отдохнуть. Так они добрались до большого города, куда шел фургон, и провели там ночь. Утром учитель вывел их на улицу, где стояла высокая церковь, а за ней тянулись старые дома из плитняка, укрепленные потемневшими балками, пересекающими одна другую, что придавало этим строениям причудливый вид и подчеркивало их древность. Двери везде были низкие, сводчатые, с дубовыми порталами и резными скамьями, на которых обитатели этих домишек когда-то сиживали в летних сумерках. Окна со свинцовым переплетом, выложенным мелкими ромбами, будто подмигивали прохожим, подслеповато щурясь на свету. Путники давно оставили позади дымящие трубы и горны и только в двух-трех местах видели фабрики, которые, точно огнедышащие вулканы, губили все вокруг себя. Пройдя город, они снова очутились среди полей и лугов и начали приближаться к цели своего путешествия.
Однако до нее оставалось еще порядочно, и им пришлось провести вторую ночь в дороге. Правда, особой необходимости в этом не было, но за несколько миль до деревни учитель вдруг забеспокоился и сказал, что новому причетнику не подобает показываться на людях в пыльных сапогах и смявшемся за дорогу платье. И вот, наконец, ясным осенним утром они подошли к месту, где ему была предложена такая высокая должность, и стали издали любоваться здешними красотами.
— Смотрите, вон церковь! — проговорил вполголоса восхищенный учитель. — И надо полагать, старый дом рядом с ней — это школа. Жить среди такой благодати да еще получать тридцать пять фунтов в год!
Они восторгались всем — замшелой папертью старой церкви, стрельчатыми окнами, древними могильными плитами на зеленом кладбище, ветхой колокольней и даже флюгером; восторгались темными соломенными крышами коттеджей, ферм и надворных построек, которые выглядывали из-за деревьев, речкой, струившейся вдали у водяной мельницы, цепью валлийских гор, синеющих на горизонте. Вот о таком уголке и тосковала девочка в мрачном, убогом логове труда. Засыпая на ложе из золы и видя на своем пути одну нищету, одни ужасы, она не переставала рисовать себе мысленно места, почти такие же прекрасные, — но по мере того как надежда увидеть их покидала ее, эти картины начинали таять, расплываться смутным пятном, и все же, исчезая, они становились ей еще милее, еще желаннее.
— Я с вами расстанусь ненадолго, — сказал, наконец, учитель, нарушив их благоговейное молчание. — Мне надо отнести письмо, а кстати и расспросить обо всем. Куда же вас отвести? Может, вон в ту маленькую гостиницу?
— Нет, здесь тоже хорошо, — ответила Нелл. — Калитка открыта. Мы подождем вас у церкви.
— Что ж, ты выбрала прекрасное местечко! — С этими словами учитель подошел к паперти, снял с плеч свою котомку и положил ее на каменную скамью. — Ждите меня с хорошими вестями, а я не задержусь.
И, надев пару новеньких перчаток, которые всю дорогу пролежали у него в кармане, завернутые в бумагу, учитель быстро зашагал прочь, взволнованный и довольный.
Девочка смотрела ему вслед до тех пор, пока он не скрылся за деревьями, а потом пошла бродить по кладбищу — такому торжественному и тихому, что только шорох ее платья по листьям, которые устилали тропинку и скрадывали звуки шагов, нарушал здешнее безмолвие. Кладбище было очень старое, глухое; церковь, построенная много веков назад, вероятно стояла когда-то возле монастыря, но от него сохранилась только полуразвалившаяся стена с глубокими нишами окон, тогда как остальная часть здания обрушилась, поросла бурьяном и сравнялась с землей, словно тоже требуя погребения и стремясь смешать свой прах с прахом людей. И тут же, по соседству с этой могилой былого, ютилась часть монастыря, когда-то приспособленная под жилье, — два маленьких домика с глубокими окнами и дубовыми дверями, пустые, необитаемые и тоже обреченные на гибель.
Они приковали к себе взгляд девочки. Почему — она и сама не знала. Церковь, развалины, древние могилы имели не меньшее право на внимание путника, впервые попавшего сюда, но Нелл увидела эти домики и уже не могла оторваться от них. Она обошла все кладбище, вернулась обратно, выбрала на паперти такое место, откуда они были видны, и, поджидая своего друга, словно зачарованная, не сводила с них глаз.
Глава XLVII
Мать Кита и одинокий джентльмен, по следам которых нам необходимо поспешить, чтобы нас не обвинили в непостоянстве и в том, будто мы бросаем своих героев в минуты, полные для них сомнений и неизвестности, — итак, мать Кита и одинокий джентльмен, отъехав в карете четвериком от дверей конторы мистера Уиэердена (чему мы сами были свидетелями), скоро оставили город позади и покатили по большой дороге, выбивая искры из булыжника.
Добрейшая женщина, немало смущенная столь неожиданной для нее поездкой и, подобно всякой матери, рисовавшая себе мысленно бог знает какие ужасы, — например, что Джейкоба, а то малыша, а то и обоих кто-нибудь уже успел прищемить дверью, а может, они упали в очаг, или свалились с лестницы, или же ошпарили себе все внутренности при попытке утолить жажду из носика кипящего чайника, — хранила неловкое молчание, но, встречаясь взглядом со сборщиками у застав, кучерами дилижансов и прочей публикой, проникалась важностью своего положения, подобно наемным плакальщикам на похоронах, которые, не испытывая особенной горечи при мысли об усопшем, смотрят из окошка траурного экипажа на улицу, видят там своих друзей и знакомых, однако по долгу службы выказывают приличествующую случаю торжественность и изображают на лице полное равнодушие ко всему окружающему.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173