Глава XXXI
Девочка отпрянула от двери и шагами еще более нетвердыми и робкими пробралась темным коридором к себе в комнату. Страх, терзавший ее каких-нибудь несколько минут назад, был несравним с тем, что она испытывала теперь. Ни грабители, ни вероломный трактирщик, который смотрит сквозь пальцы на то, что его постояльцев грабят и даже могут убить во сне, ни даже самый безжалостный душегуб разбойник — никто не пробудил бы в груди девочки того ужаса, в какой повергло ее только что сделанное открытие. Седовласый старик, словно призрак, скользнул к ней в комнату, украл у нее деньги, думая, что она крепко спит, и с омерзительной алчностью любовался своей добычей, — это было хуже, неизмеримо хуже и неизмеримо страшнее всего, что могло измыслить ее воображение. А вдруг он вернется — ведь дверь не запирается ни на ключ, ни на задвижку? Вдруг захочет проверить, все ли деньги взяты? Страшно подумать, что этот призрак неслышным шагом снова войдет в комнату, обратит взгляд к ее пустой кровати, а она притаится у него в ногах, чтобы он не коснулся ее руками. Она прислушалась. Вот!.. Шаги на лестнице, дверь медленно отворяется. Все это только чудилось ей, но действительность была не менее страшна — нет! еще страшнее, ибо настоящий призрак появился бы и исчез, а воображаемый мог мучить без конца.
Ее угнетало какое-то смутное, безотчетное чувство. До сих пор она не боялась деда, зная, что любовь к ней и породила в нем душевный недуг. Но старик, которого она увидела сегодня, старик, забывший все на свете ради карт, как вор пробравшийся в ее комнату и считавший деньги при тусклом свете огарка, казался совсем другим человеком, каким-то чудовищным двойником ее деда двойником, который вызывал к себе чувство отвращения и страха, потому что он напоминал того, настоящего, и, так же как тот, был неразлучен с ней. Но допустить хотя бы мысленно существование этого старика она могла бы только в том случае, если бы навеки потеряла своего прежнего доброго друга. Не так давно его вялость и безразличие доводили ее до слез. Какими же слезами оплачет она теперь свое новое горе?
Подавленная всеми этими мыслями, девочка долго сидела на кровати, не смыкая глаз, и, наконец, почувствовала, что ей надо во что бы то ни стадо отогнать от себя этот чудовищный призрак, надо услышать голос деда или хоть посмотреть на него, если он спит, — и тогда страхи ее рассеются. Она осторожно спустилась по ступенькам и снова вышла в коридор. Дверь в комнату старика была по-прежнему отворена, на столе все еще горел огарок.
Девочка захватила с собой незажженную свечу, приготовившись сказать, в случае он проснется, что тревога мешает ей уснуть, и она решила взять у него огня, если он еще не потушил своей свечки. Она заглянула в комнату, увидела, что старик спокойно лежит в постели, и только тогда осмелилась переступить порог.
Он спал крепким сном, и на лице его не осталось ни следа пагубдой страсти, алчности, волнения, лихорадочного азарта — оно было само спокойствие, сама безмятежность и мягкость. Девочка увидела перед собой не игрока, не тень, возникшую в ее комнате, и даже не того усталого, измученного человека, который в прежние дни так часто возвращался домой только на рассвете, — это был ее дорогой друг, ее кроткий спутник, ее добрый, любящий дед.
Она без страха смотрела на его овеянные сном черты, но сердце ее сжимала глубокая тоска, и тоска эта нашла себе выход в слезах.
— Господи, смилуйся над ним! — прошептала она, легко касаясь губами его щеки. — Теперь я и вправду знаю — если нас разыщут, его разлучат со мной! Он больше не увидит ни солнца, ни ясного неба. А помочь ему могу только я. Господи, смилуйся над нами обоими!
Она зажгла свою свечу, так же тихо вышла из комнаты и, вернувшись к себе, провела остаток этой бесконечно долгой, мучительной ночи без сна.
Наконец, уже на рассвете, когда огонек догорающей свечи побледнел, она задремала, но служанка вскоре разбудила ее. Она оделась и, перед тем как выйти из комнаты, опустила руку в карман. Он был пуст — в нем ничего не осталось — ни одной монеты.
Старик уже встал, и через несколько минут они снова шагали по дороге. Девочка заметила, что он избегает ее взгляда, видимо выжидая, когда она заговорит о своей пропаже. И она решилась сказать ему об этом, чтобы он не заподозрил, что ей все известно.
— Дедушка, — срывающимся голосом начала она, после того как они прошли с милю, не проронив ни слова. — Как ты думаешь, твои новые знакомые честные люди?
— Почему ты спрашиваешь? — забормотал старик, дрожа всем телом. — Честные ли они? Да, игра велась честно.
— Сейчас я тебе всю объясню, — сказала Нелл. — У меня пропали деньги ночью… пропали из комнаты. Если бы знать, что это было сделано в шутку — просто в шутку, — я бы только рассмеялась и…
— Кто же шутит с деньгами! — быстро проговорил старик. — Если уж взяли, так не вернут. Какие тут могут быть шутки!
— Значит, их украли у меня из комнаты, — сказала она, чувствуя, что такой ответ лишает ее последней надежды.
— И это все наши деньги, Нелл? — спросил старик. — Или есть еще? Неужели у тебя украли все, до последнего фартинга?
— Все, до последнего фартинга, — ответила девочка.
— Значит, надо где-то достать еще, — сказал старик. — Надо скопить, Нелл, заработать, раздобыть как-нибудь. О тех деньгах ты не жалей и никому не говори о пропаже, может быть мы вернем их. Не спрашивай как. Мы все вернем, и вернем сторицей. Только никому ничего не рассказывай, иначе нас ждет беда. Значит, их украли у тебя из комнаты, когда ты спала? — добавил он жалостливым голосом, в котором не было и следа прежней таинственности и притворства. — Бедная Нелл! Бедная маленькая Нелл!
Девочка опустила голову и заплакала. Жалость, про рвавшаяся в его словах, была искренней, в этом она ни минуты не сомневалась. И сознание, что все это делается ради нее, нелегким грузом легло на детское сердце.
— Помни, Нелл, никому ни слова, кроме меня, — продолжал старик и тут же спохватился: — Нет, даже со мной не говори, потому что словами делу не поможешь. Все наши потери не стоят ни одной твоей слезинки, родная! Не горюй, мы все, все вернем!
— Не надо нам ничего, — сказала девочка, поднимая на него глаза. — Слышишь? Не надо. Будь этих денег в тысячу раз больше, я и то не пролила бы ни одной слезы из-за них.
— Да, да… — пробормотал старик, видимо сдерживая себя, чтобы не сказать лишнего. — Она ничего не понимает! И слава богу! Тем лучше!
— Выслушай меня! — взмолилась девочка. — Ты можешь меня выслушать?
— Могу, могу, — ответил старик, по-прежнему не глядя на нее. — Милый голос… Я всегда любил его. Такой же голос был у ее матери.
— Как мне убедить тебя! — воскликнула девочка. — Как убедить, чтобы ты не думал больше о выигрыше и проигрыше и не искал другого счастья, кроме того, которое мы ищем вместе!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173