«Трудись, играй и веселись!» совет совершенно правильный, поскольку речь идет о них, а «труд» означает рисование по бархату, вышиванье и вообще всякое изящное рукоделье. Что же касается этой девочки, — она показала на Нелли зонтиком, — и прочих детей, у которых родители бедные, то «Пчелку-хлопотунью» следует читать так:
Трудись, трудись, всегда трудись,
А детство пролетит,
Никто в безделии тебя,
Дитя, не укорит.
Восторженный шепот сорвался с уст не только обеих учительниц, но и всех молодых девиз, потому что они были немало поражены, услышав блестящую импровизацию мисс Монфлэтерс, которая до сих пор славилась как мудрый политик, но никогда еще не выступала в роли поэтессы. Впрочем, в эту минуту кто-то обнаружил, что Нелл плачет, и взоры всех снова обратились к ней.
Действительно, глаза у девочки были полны слез; она хотела утереть их, но уронила платок и не успела поднять его, так как ее опередила девушка лет пятнадцати шестнадцати, державшаяся поодаль от своих товарок, словно ей не полагалось стоять вместе со всеми. Подав Нелли оброненный платок, она скромно отступила назад, но директриса заставила ее вернуться.
— Я знаю, кто это сделал! Это сделала мисс Эдвардс! — тоном оракула возвестила мисс Монфлэтерс. — Разумеется, мисс Эдвардс!
Да, это сделала мисс Эдвардс, и все подтвердили, что не кто иная, как мисс Эдвардс, и сама мисс Эдвардс не стала отрицать, что это сделала именно она.
— Ваше пристрастие к низшим классам просто поразительно, мисс Эдвардс! — сказала директриса, опуская зонтик и окидывая преступницу строгим взглядом. — Вы так и тянетесь к ним! Но еще более удивительно, что все мои попытки искоренить в вас эти вульгарные склонности, которыми вы обязаны своему происхождению, ни к чему не приводят!
— Я не хотела сделать ничего дурного, сударыня, — послышался чистый нежный голос. — Это был мгновенный порыв.
— Порыв! — насмешливо повторила мисс Монфлэтерс. — Не понимаю, как вы смеете говорить в моем присутствии о каких-то порывах! (Обе учительницы тоже не понимали.) Меня это просто изумляет! (Обе учительницы тоже изумились.) Я полагаю, что, повинуясь именно таким порывам, вы берете под свою защиту любое жалкое и презренное существо, которое попадается вам на глаза! (Обе учительницы полагали то же самое.) — Но знайте, мисс Эдвардс! — еще более строго заключила директриса свою речь. — Вам никто не позволит — хотя бы потому, что дурные примеры в нашем пансионе недопустимы и мы всячески заботимся о соблюдении в нем хорошего тона, — вам никто никогда не позволит оскорблять своим недостойным поведением людей, стоящих выше вас. Если вы не испытываете законного чувства гордости, сравнивая себя со всякими девчонками из паноптикума, то вот этим молодым леди оно присуще в полной мере, и вам придется посчитаться с ними, а в противном случае будьте любезны покинуть мой пансион.
Эта молодая девушка, бедная сирота, ничего не платила за обучение, ничего не платила за стол, ничего не платила за жилье, ничего не получала за репетирование младших школьниц и в глазах всех обитательниц пансиона ровным счетом ничего не стоила. Служанки чувствовали свое превосходство перед ней, потому что с ними обращались гораздо лучше, их в какой-то мере уважали и они были вольны в любой день взять расчет и уйти. Учительницы держались с ней заносчиво, потому что в свое время они платили мисс Монфлэтерс, а теперь мисс Монфлэтерс платила им. Воспитанницы пренебрегали такой товаркой — ведь она не могла щегольнуть ни увлекательными рассказами о доме, ни знакомыми, которые приезжали бы к ней в собственном экипаже и вкушали вино с печеньем в апартаментах подобострастной директрисы, не могла похвалиться почтительной горничной, которая возила бы ее на каникулы домой, — словом, ничем таким, чем любят похвастаться, о чем любят поболтать молодые девицы. Но почему же эта бедная воспитанница так раздражала и выводила из себя мисс Монфлэтерс? Чем это объяснить?
Да тем, что главным козырем мисс Монфлэтерс и украшением пансиона мисс Монфлэтерс служила дочка баронета — настоящая живая дочка настоящего живого баронета, — которая, противно всем законам природы, была не только дурнушкой, но и тупицей, тогда как эта жалкая репетиторша блистала острым умом, красотой н стройной фигурой. Просто невероятно! Какое-то убожество, внесшее в пансион при поступлении буквально гроши (от них, кстати сказать, уже давно ничего не осталось), опережает в науках и совершенно затмевает собой дочь титулованного джентльмена, которая проходит все дополнительные предметы (успешно или безуспешно — это особая статья) и счета которой за полугодие в два раза превышают счета любой другой пансионерки. А какая честь для учебного заведения, как вырастает его репутация, когда в нем воспитывается такая благородная девица! Вот почему мисс Монфлэтерс терпеть не могла мисс Эдвардс, находившуюся в полной от нее зависимости, вечно ее попрекала и шпыняла, и вот отчего она накинулась на эту девушку, когда та, как мы уже видели, сжалилась над Нелли.
— Вы лишаетесь прогулки, мисс Эдвардс, — сказала мисс Монфлэтерс. — Будьте любезны удалиться к себе в комнату и не покидайте ее без моего разрешения.
Несчастная девушка быстрыми шагами устремилась к дому, но сдавленный возглас мисс Монфлэтерс заставил ее «лечь в дрейф», как говорят моряки.
— Прошла мимо, будто так и надо, будто меня нет Здесь! — воскликнула директриса, закатывая глаза. — Даже не сочла нужным проститься со мной!
Девушка повернулась и низко присела перед мисс Монфлэтерс. Нелл увидела ее темные глаза и прочла в них немую, но трогательную мольбу, обращенную к жестокосердной наставнице. Мисс Монфлэтерс без слов мотнула ей головой, и широкая калитка захлопнулась за этой страдалицей.
— Что же касается тебя, дрянная девчонка, — сказала мисс Монфлэтерс, обращаясь к Нелли, — то передай своей хозяйке следующее: если она еще хоть раз осмелится подослать ко мне кого-нибудь, я обращусь к властям, и ей набьют на ноги колодки и выставят к позорному столбу в белой простыне. А ты, моя милая, только сунься сюда, и тебе не миновать ступального колеса, можешь быть к этом совершенно уверена. Вперед, сударыни!
Девицы с зонтами и книжками попарно двинулись дальше, а мисс Монфлэтерс подозвала к себе дочку баронета, чтобы та пролила в ее душу умиротворяющий бальзам, и, отпустив обеих учительниц, уже успевших сменить подобострастные улыбки на сочувственные взгляды, предоставила им шествовать бок о бок в самом хвосте процессии, отчего они воспылали еще большей ненавистью друг к другу.
Глава XXXII
Ярость миссис Джарли, узнавшей, что ей грозят колодками и публичным покаянием, не выразишь никакими словами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173
Трудись, трудись, всегда трудись,
А детство пролетит,
Никто в безделии тебя,
Дитя, не укорит.
Восторженный шепот сорвался с уст не только обеих учительниц, но и всех молодых девиз, потому что они были немало поражены, услышав блестящую импровизацию мисс Монфлэтерс, которая до сих пор славилась как мудрый политик, но никогда еще не выступала в роли поэтессы. Впрочем, в эту минуту кто-то обнаружил, что Нелл плачет, и взоры всех снова обратились к ней.
Действительно, глаза у девочки были полны слез; она хотела утереть их, но уронила платок и не успела поднять его, так как ее опередила девушка лет пятнадцати шестнадцати, державшаяся поодаль от своих товарок, словно ей не полагалось стоять вместе со всеми. Подав Нелли оброненный платок, она скромно отступила назад, но директриса заставила ее вернуться.
— Я знаю, кто это сделал! Это сделала мисс Эдвардс! — тоном оракула возвестила мисс Монфлэтерс. — Разумеется, мисс Эдвардс!
Да, это сделала мисс Эдвардс, и все подтвердили, что не кто иная, как мисс Эдвардс, и сама мисс Эдвардс не стала отрицать, что это сделала именно она.
— Ваше пристрастие к низшим классам просто поразительно, мисс Эдвардс! — сказала директриса, опуская зонтик и окидывая преступницу строгим взглядом. — Вы так и тянетесь к ним! Но еще более удивительно, что все мои попытки искоренить в вас эти вульгарные склонности, которыми вы обязаны своему происхождению, ни к чему не приводят!
— Я не хотела сделать ничего дурного, сударыня, — послышался чистый нежный голос. — Это был мгновенный порыв.
— Порыв! — насмешливо повторила мисс Монфлэтерс. — Не понимаю, как вы смеете говорить в моем присутствии о каких-то порывах! (Обе учительницы тоже не понимали.) Меня это просто изумляет! (Обе учительницы тоже изумились.) Я полагаю, что, повинуясь именно таким порывам, вы берете под свою защиту любое жалкое и презренное существо, которое попадается вам на глаза! (Обе учительницы полагали то же самое.) — Но знайте, мисс Эдвардс! — еще более строго заключила директриса свою речь. — Вам никто не позволит — хотя бы потому, что дурные примеры в нашем пансионе недопустимы и мы всячески заботимся о соблюдении в нем хорошего тона, — вам никто никогда не позволит оскорблять своим недостойным поведением людей, стоящих выше вас. Если вы не испытываете законного чувства гордости, сравнивая себя со всякими девчонками из паноптикума, то вот этим молодым леди оно присуще в полной мере, и вам придется посчитаться с ними, а в противном случае будьте любезны покинуть мой пансион.
Эта молодая девушка, бедная сирота, ничего не платила за обучение, ничего не платила за стол, ничего не платила за жилье, ничего не получала за репетирование младших школьниц и в глазах всех обитательниц пансиона ровным счетом ничего не стоила. Служанки чувствовали свое превосходство перед ней, потому что с ними обращались гораздо лучше, их в какой-то мере уважали и они были вольны в любой день взять расчет и уйти. Учительницы держались с ней заносчиво, потому что в свое время они платили мисс Монфлэтерс, а теперь мисс Монфлэтерс платила им. Воспитанницы пренебрегали такой товаркой — ведь она не могла щегольнуть ни увлекательными рассказами о доме, ни знакомыми, которые приезжали бы к ней в собственном экипаже и вкушали вино с печеньем в апартаментах подобострастной директрисы, не могла похвалиться почтительной горничной, которая возила бы ее на каникулы домой, — словом, ничем таким, чем любят похвастаться, о чем любят поболтать молодые девицы. Но почему же эта бедная воспитанница так раздражала и выводила из себя мисс Монфлэтерс? Чем это объяснить?
Да тем, что главным козырем мисс Монфлэтерс и украшением пансиона мисс Монфлэтерс служила дочка баронета — настоящая живая дочка настоящего живого баронета, — которая, противно всем законам природы, была не только дурнушкой, но и тупицей, тогда как эта жалкая репетиторша блистала острым умом, красотой н стройной фигурой. Просто невероятно! Какое-то убожество, внесшее в пансион при поступлении буквально гроши (от них, кстати сказать, уже давно ничего не осталось), опережает в науках и совершенно затмевает собой дочь титулованного джентльмена, которая проходит все дополнительные предметы (успешно или безуспешно — это особая статья) и счета которой за полугодие в два раза превышают счета любой другой пансионерки. А какая честь для учебного заведения, как вырастает его репутация, когда в нем воспитывается такая благородная девица! Вот почему мисс Монфлэтерс терпеть не могла мисс Эдвардс, находившуюся в полной от нее зависимости, вечно ее попрекала и шпыняла, и вот отчего она накинулась на эту девушку, когда та, как мы уже видели, сжалилась над Нелли.
— Вы лишаетесь прогулки, мисс Эдвардс, — сказала мисс Монфлэтерс. — Будьте любезны удалиться к себе в комнату и не покидайте ее без моего разрешения.
Несчастная девушка быстрыми шагами устремилась к дому, но сдавленный возглас мисс Монфлэтерс заставил ее «лечь в дрейф», как говорят моряки.
— Прошла мимо, будто так и надо, будто меня нет Здесь! — воскликнула директриса, закатывая глаза. — Даже не сочла нужным проститься со мной!
Девушка повернулась и низко присела перед мисс Монфлэтерс. Нелл увидела ее темные глаза и прочла в них немую, но трогательную мольбу, обращенную к жестокосердной наставнице. Мисс Монфлэтерс без слов мотнула ей головой, и широкая калитка захлопнулась за этой страдалицей.
— Что же касается тебя, дрянная девчонка, — сказала мисс Монфлэтерс, обращаясь к Нелли, — то передай своей хозяйке следующее: если она еще хоть раз осмелится подослать ко мне кого-нибудь, я обращусь к властям, и ей набьют на ноги колодки и выставят к позорному столбу в белой простыне. А ты, моя милая, только сунься сюда, и тебе не миновать ступального колеса, можешь быть к этом совершенно уверена. Вперед, сударыни!
Девицы с зонтами и книжками попарно двинулись дальше, а мисс Монфлэтерс подозвала к себе дочку баронета, чтобы та пролила в ее душу умиротворяющий бальзам, и, отпустив обеих учительниц, уже успевших сменить подобострастные улыбки на сочувственные взгляды, предоставила им шествовать бок о бок в самом хвосте процессии, отчего они воспылали еще большей ненавистью друг к другу.
Глава XXXII
Ярость миссис Джарли, узнавшей, что ей грозят колодками и публичным покаянием, не выразишь никакими словами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173