Когда я взял руки матери в свои, они показались мне очень маленькими и хрупкими. Три тяжелых года, прошедшие со смерти Серхио, давали о себе знать. Она все еще носила траур. Мне пришлось помочь ей подняться с колен и дойти до стула — ее спина была сгорблена, глаза устремлены в пол.
Я рассказал ей, что мне приснился Серхио, рассказал все об этом сне и о своем намерении отправиться в крестовый поход. Она слушала, не произнося ни слова, будто знала заранее, что я скажу. Когда я замолчал, она коснулась сухими губами моего лба и вышла из комнаты.
Обмениваясь письмами, мы с Андре решили, что поедем в Калатраву — военный центр ордена — из семейного поместья Андре в Жироне. Я никогда не бывал в замке кузена, хотя несколько раз встречался с его отцом, братом моей матери; отправляясь в Барселону для участия в заседаниях королевского совета, дядя часто останавливался у нас в Монкаде. Когда я был ребенком, он сажал меня на плечи и бегал по саду. Одной рукой я крепко держался за его белокурые волосы, а другой отгонял палкой воображаемых врагов, срубая головы неверным. Мама всегда прекращала эти наши игры, отчитывая брата за то, что тот истоптал цветы. Дядя называл меня «сэр Франциско, странствующий рыцарь».
Однако барон Корреа не бывал в Монкаде уже очень давно, он со все большей неохотой оставлял детей и даже ко двору короля вместо себя отправлял сенешаля.
Дядя послал одного из своих вассалов, Пере де Жирона, чтобы тот проводил меня в поместье Корреа.
Путешествие до Жироны заняло два дня, и в последнюю ночь перед прибытием, когда до поместья осталось всего полдня пути, мы с Пере сделали привал в сосновой роще. Мы сидели и грелись у потрескивающего костра. Мы так устали после дневного переезда, что у нас не было даже сил отвязать котомки, где лежало взятое в дорогу копченое мясо. Так мы и улеглись спать, голодные и замерзшие, завернувшись в шерстяные одеяла и мечтая о теплом приеме, ожидающем нас в поместье.
Помню, как захрустел снег под мягкими шагами, когда олениха с двумя оленятами подошла и посмотрела на нас и на костер. Наверное, мы с Пере были похожи на странных пилигримов, дрожащих, брошенных в этом белом лесу. Одним выстрелом я мог бы оставить оленят сиротами, но у меня не было на это ни сил, ни желания. Я натянул одеяло на голову, а когда через некоторое время высунулся из-под него, наши гости уже ушли, растворились в темноте леса. Я лежал, глядя на огонь, и слушал скрип замерзших ветвей. Если пламя и предсказывало мою судьбу в Сирии, я не сумел разгадать предсказание. То было путешествие в неведомое, Лукас, в неведомое и непознанное.
К рассвету свежевыпавший снег скрыл остывшие угли. Мы сели на лошадей и двинулись к Жироне; скакали мы без отдыха и уже к полудню добрались до поместья Корреа.
Когда мы подъезжали к замку, ветер наконец-то стих. Мы остановились перед рвом, окружавшим поместье, — он больше походил на канаву, и я верхом на Панчо вполне мог бы через него перепрыгнуть. У моего дяди не было ни такого богатства, ни таких врагов, какие были у нас, Монкада.
Пере поднялся в стременах и кричал до тех пор, пока шаркающими шагами не появился седовласый слуга, задремавший на конюшне, и не опустил подъемный мост.
К поместью примыкал небольшой внутренний двор, а сам замок представлял собой потемневшее от времени бревенчатое строение с двумя рядами окон с цветными стеклами. На крыше, на одинаковом расстоянии друг от друга, высились четыре каменные башенки; одна из них наклонилась вперед, будто вглядываясь в прибывших.
Старый слуга придержал Панчо и помог мне слезть.
— Добро пожаловать, дон Франциско, — сказал он. — Мы ожидали вас только к вечеру. Барон Корреа и Андре еще охотятся, но скоро вернутся. Молодой хозяин с нетерпением ожидал вашего приезда.
Пере повел мою лошадь на конюшню, а слуга помог мне стряхнуть снег с одежды и пригласил в замок. Я забрал у старика свой дорожный сундук и не без усилий взвалил на правое плечо. Старый слуга проводил меня по лестнице на второй этаж, потом повернул направо и прошел по коридору к открытой двери, где посторонился, пропуская меня внутрь.
Несколько секунд я стоял на пороге. Комната была большой и светлой, с двойными окнами, выходившими в сад; справа от двери стояла большая деревянная кровать с двумя зелеными одеялами, сложенными в ногах.
Я приблизился к тлеющему камину, вдыхая сладкий дым, и стоял так, пока лицо мое не защипало от жара.
Дуя на сложенные руки, чтобы согреть замерзшие пальцы, я стал осматривать вторую половину комнаты. В углу, над маленькой молитвенной скамеечкой, висел белый мраморный крест, на котором в агонии застыл Иисус. Лицо Христа была горестно запрокинуто, глаза широко раскрыты, словно Он удивлялся, что Его приколотили к кресту. Возможно, человеческий сын думал, что в последний момент Отец сжалится над ним, что роковое пророчество не сбудется. «Боже мой, Боже, почему ты покинул меня?»
Я подошел к окну. Сквозь затуманенное стекло ничего не было видно, поэтому я открыл одну створку и выглянул наружу.
Землю запорошил ровный белый снег. В нескольких милях от поместья виднелась горная гряда, а прямо под окном раскинулся ухоженный сад — кусты, которые, должно быть, доходили мне до пояса, росли в несколько рядов вокруг фонтана со статуей Девы Марии. Глаза Богоматери были закрыты, руки покорно сложены.
Я подошел к висящему в углу комнаты зеркалу и стал изучать свое отражение. Я не очень-то изменился, однако меня насторожили строгое выражение лица, резко выдающиеся скулы, нечеткие вертикальные линии обветренных губ, темные круги под глазами и плещущая в глазах океанская зелень. Я завесил зеркало зимним плащом.
Дверь медленно отворилась: на пороге стоял Андре с широкой озорной улыбкой. Во время охоты его плащ испачкался в грязи, волосы спутались на ветру.
В последний раз мы виделись всего три месяца назад, но я заметил в нем кое-какие перемены. Его стать, его широкие плечи и сильные руки уже не казались слегка неуместными для юнца-переростка — они стали сложением истинного воина. Подобно тому как прекрасная девушка перестает смущаться своего расцвета и учится с радостью принимать знаки внимания взрослых, так и Андре в девятнадцать лет наслаждался своей грубой силой.
Он уверенно зашагал ко мне, как бы демонстрируя свою власть над собственными конечностями. Я не заметил, как он взрослел, — и это говорило о нашей близости, о том, что нам было хорошо друг с другом. Андре закинул руку мне на шею и принялся внимательно рассматривать мое лицо.
— Франциско, друг мой, тебя опять посещали призраки. В доме Корреа это непозволительно! — Андре с упреком покачал головой. — Отец, — продолжал он, — иди поздоровайся с племянником, доном Франциско де Монкада.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94