Неверный рухнул лицом вниз, но слева другой сарацин целился в меня из арбалета. Я поднял щит, он выпустил болт, и тот медленно полетел ко мне. Прошло, кажется, несколько секунд, прежде чем болт достиг моего щита и легко пробил дерево насквозь. Наконечник остановился, почти коснувшись моей груди. Я отбросил щит и кинулся на врага. Он потянулся за своим кинжалом, но я уже пронзил его мечом: острое как бритва лезвие вошло в его тело так легко, как вошло бы в воду.
Вытащить меч оказалось гораздо труднее. Я попытался вытянуть его одной рукой, но внутренности убитого цеплялись за оружие, словно не хотели его отпускать. Отчаянно борясь с непослушным мечом, я заметил краем глаза, что один из сарацин мчится ко мне с секирой в руках. Я понял, что лучше оставить меч и отразить нападение кинжалом, однако кинжал — слабая защита против секиры, и я понадеялся, что все же сумею высвободить меч прежде, чем враг нанесет удар. Взявшись за эфес обеими руками, я поставил ногу на плечо убитого и потянул изо всех сил.
Сарацин оказался проворнее, чем я ожидал. Он подскочил ко мне раньше, чем я успел высвободить меч, и секира неверного уже готова была обрушиться на мою голову. Я весь напрягся в ожидании удара, будто мои мускулы могли противостоять острому лезвию. Мне не было страшно. Больше нет. Страх не исчез — он просто отступил, для него сейчас не было места.
Однако удара так и не последовало. Мой противник пошатнулся, выронил оружие и упал вперед, обхватив меня руками. Когда его объятия ослабли, а тело сползло вниз, через плечо мертвеца я увидел рукоять кинжала в его спине. Футах в десяти от нас стоял Рамон, вытянув вперед правую руку, словно указывая на эти странные объятия. Когда сарацин упал, я продолжал бороться, чтобы вытащить меч, и наконец высвободил ярко-красное лезвие.
Передо мной не осталось ни одного врага. Я обернулся и посмотрел на выход из осадного сооружения. То было славное зрелище.
Стрелы сарацин больше не угрожали ему. Наши рыцари бесстрашно выбегали из башни и вскоре расправились с несколькими сарацинами, еще остававшимися в живых. Одних зарубили мечами, других сбросили со стен башни. Крики обреченных эхом разлетались по долине, словно неистовый клич чаек.
Я упал на колени и закрыл глаза. Повсюду раздавались победные возгласы моих товарищей.
Блаженный Серхио. Я жив. Благодарю тебя, Господи. Спасибо, что дал мне смелости служить тебе.
Открыв глаза, я увидел дядюшку Рамона, опустившегося на одно колено. Он ласково гладил по голове одного из упавших рыцарей. То был Роберто, его охранник. Мертвый.
Рядом с телом Роберто лежал Энрике.
Он дышал тяжело и неровно, и вскоре его стоны привлекли внимание Рамона. Две стрелы торчали из его живота, кишки просачивались сквозь кольчугу, оставляя пятна на одежде. Он лежал в луже своих внутренностей и экскрементов, от которой исходил ужасающий тошнотворный запах!
Я тихо подошел, глядя в его мертвенно-бледное лицо.
Рамон взял его за руку.
— Кажется, Энрике, — мягко сказал магистр, — ты попадешь в гарем раньше меня. Оставь немного красавиц и на мою долю.
Энрике закашлялся, обрызгав лицо Рамона кровью.
Рамон наклонился над ним и крепко сжал его руку.
— Я горжусь тобой, — сказал он. — Ты дрался доблестно, Энрике. Я навещу твою семью и расскажу им о твоем героизме и самопожертвовании.
Не думаю, что Энрике слышал эти слова утешения. Он тяжело дышал и смотрел куда-то в облака, парившие над головой Рамона.
— Пожалуйста, попрощайтесь за меня с Эсмеральдой, — произнес умирающий. — Дайте ей пару монет. Я так с ней и не расплатился.
Рот Энрике открылся, лицо застыло, в глазах появилось отсутствующее выражение. Воистину, смерть мученика. Его последние слова уважения были обращены к шлюхе, сам же он лежал в собственном дерьме, таком вонючем, что мне пришлось отвернуться.
Рамон коснулся моей руки.
— Франциско, а где Андре? — спросил он.
Меня словно ударили обухом по голове, мое сердце бешено заколотилось. Я совсем позабыл об Андре. В последний раз я видел его, когда он бежал по трапу, крепко сжав зубы и подняв над головой меч.
Что, если он ранен? Или убит? Что я буду делать? Что скажу Изабель?
Я стал проталкиваться сквозь толпу рыцарей, хватая товарищей за белые туники. Я поворачивал их, вглядываясь в лица. Они что-то говорили мне, возможно рассказывали о битве, но их слова звучали словно издалека, так что невозможно было разобрать смысл. Я смотрел на тела, лежащие на башне.
«Нет, не может быть. Пожалуйста, Господи».
Я звал Андре, но никто не отвечал. Потом я поднял голову и увидел его.
Андре стоял на парапете, устремив взгляд на север, как будто рассматривал утесы далеких гор, подыскивая подходящий путь, по которому можно будет подняться и уйти за горизонт, подальше от кровопролития в Тороне. Порыв ветра словно наполнил пустоту у меня в животе.
Я снова позвал Андре. Он обернулся и посмотрел мне в глаза отрешенным взглядом. Его мускулистые руки были залиты кровью, белая накидка и лицо испачканы гарью.
— Франциско, — произнес он наконец.
Это обращение больше походило на вопрос, будто он с трудом узнал меня.
Мир переменился — ярость схватки; товарищи, забитые словно скот; легкость и самонадеянность, с которой мы убивали других; бурная радость победы. Надежда и страх, вырвавшиеся на свободу.
— Да, — ответил я. — Я здесь.
Я оставил Андре на парапете и направился к центру башни, туда, где Рамон с несколькими офицерами госпитальеров стояли тесным кружком на коленях. Они подсчитывали потери и обсуждали план дальнейших действий.
Рамон на окровавленных пальцах подсчитывал число убитых товарищей. Тридцать девять рыцарей ордена Калатравы погибли или были серьезно ранены при штурме. Сорок восемь из нас уцелели.
— Христос был милостив к нам, — сказал Рамон.
Сначала он велел нескольким офицерам из числа госпитальеров с помощью пехотинцев унести мертвых и раненых. Потом переключил внимание на битву. Рамон начертил импровизированную карту на каменном полу башни и стал разрабатывать план защиты. Каждый тыкал пальцем в невидимую диаграмму, словно она была нарисована на пергаменте.
— Сарацинам придется бросить основные силы на то, чтобы сдержать наше продвижение, — сказал Рамон. — Мы же не дадим им покоя, чтобы дону Фернандо было легче проникнуть в крепость с востока.
Прежде чем отдать необходимые распоряжения, Рамон еще раз обратил внимание на то, как устроена замковая башня. Он сказал, что в ней есть три входа — три точки, из которых сарацины могут контратаковать. Один вход представляет собой витую лестницу, высеченную в камне, она ведет в недра замка. Два других — лестницы-туннели по обеим сторонам башни, они ведут вниз к галереям, откуда сарацины патрулируют стены и поддерживают связь с другими башнями.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94