Казак захрипел. Но в ту же секунду и белые и мать Вовки бросились разнимать сцепившихся. Забайкалец тяжело приподнялся, жилистыми руками схватил Вовку за плечи и оторвал от себя. Размахнулся, закинув руку с нагайкой за спину.
— Ах ты, змеёныш!
Свистнула ремённая плеть. Вовка схватился за лицо. Кровь брызнула меж пальцев из рассечённого лба.
Станичник, ощеря зубы, дрожащими руками потянулся за винтовкой. Верхотуриха кинулась к Вовке, заслонила его собой.
— Не тронь, дядя, а то двух решай! Не дам!
Вовка рвался из её рук. Но мать сжала его со всей силой отчаяния. Марья тихо сказала бородатому, остановившись перед ним:
— Не марайся ребячьей кровью, казак!
Тот, тяжело дыша, взбешённый, все ещё шарил за спиной, ловя приклад винтовки. Тогда Цыган толкнул его плечом.
— Митрохин! Брось, станичник… Тебе и волк глотку не перервёт, куда ж мальчонке.
Митрохин овладел собой.
— Мальчонка?! Я б ему показал! Ах ты, варнак! Мало дых не сломал. И откуль они такие?
Он неудобно поводил головой и откашливался. Марья сказала ему:
— Оттуль, казак, что сами вы их делаете.
Цыган оглянулся на неё.
— Помолчи, девка, — сказал он негромко, потом заторопил: — Пошли, пошли, станичники!
Марья окликнула мать:
— Мамынька! — И головой кивнула на Вовку: — Уведи братку!
Та потащила сына домой. Марья стала за Настенькой, сестра — за ней. Шествие тронулось. Марья нагнулась к Настеньке и тихонько спросила:
— Перевязывать будем?
И ответ пришёл Настеньке сам собой:
— Будем. И слухать будем.
— Не разговаривать! — крикнул Митрохин.
3
Через некоторое время все девушки, указанные Кузнецовым, были приведены на площадь. Они стояли тесной кучкой, прижавшись друг к другу, точно эта близость могла защитить их от белых. Последние же, убедившись, что партизан в селе не осталось, осмелели. Они окружили девушек широким кольцом и принялись разглядывать их.
Настенька высоко подняла голову. Глядя на неё и Ксюшка Беленькая тянулась изо всех сил. Сестры Шлыковы, как в детстве, взялись за руки, и лишь побелевшие пальцы их показывали, что они не просто держатся, а крепко сжимают руки. Старшая. Пава, побледневшая от страха, закрыла глаза, младшая, Дарьюшка, смотрела в одну точку, уставившись в землю. По лицу её нельзя было заметить, что она испугана. Но полные губы её, непрестанно дрожавшие, выдавали её страх. Девки Верхотуровы, обе в мать, высокие, дородные, с большими руками и широкими плечами, похожие на переодетых парней, казалось, не особенно волновались. Марья подпёрла щеку кулаком и покусывала кончик головного платка. Словно только и дела было у неё, что это занятие. Она не отрывала взгляда от сестры, будто видела её в первый раз. А Степанида тяжёлым взором, нахмурив густые брови и сморщив лоб, глядела на белых. Не то чтобы злоба светилась в этом взоре — просто смотрела она на столпившихся, будто на пустое место. Но тот, на ком останавливался этот тяжёлый, немигающий взгляд, как-то поёживался. Она же неотступно смотрела, и было непонятно, видит ли она того, на ком останавливала взор, или не видит.
Белые все сужали круг. Задние напирали на передних, толкали их и пялили глаза на девчат. Непристойные шуточки, смех неслись из круга. Но девчата молчали, потому что перед ними были чужие, против которых воевали их братья и отцы.
— Глянь-ка, паря, какая стоговина стоит!
— Не стоговина, а девка. Разуй глаза, вишь — в юбке!
Хохот заставлял девушек вздрагивать. Беляки не унимались:
— Барышни, а чего вы скушные? Улыбнитеся, зубки покажите… Мы ребята весёлые…
— Вот эта, с косичками, мине бы впору пришлась…
Рябой гоголем прошёлся перед девушками. Остановился возле Ксюшки, подмигнул ей и ущипнул за грудь. Побледнев, девушка отшатнулась. Настенька защитила её своим телом от второго щипка. А старшая Верхотурова вдруг наотмашь хватила казака по лицу. Рябой, не ожидавший удара, отлетел и схватился за щеку. Степанида сказала ему строго:
— Вояка!.. На печи с бабой тебе воевать. Ишь, на девок храбрый нашёлся! Посмотрела бы я на тебя, как ты с партизанами дерёшься!
Казак подскочил к ней и взмахнул нагайкой. Степанида погрозила пальцем:
— Не балуй, парень. Отыму эту кисточку да тебя же и выдеру. Не хорохорься! Чего же не бьёшь? Мы привычные к битью.
Марья опустила платок и встала рядом с сестрой. Рябой, выругавшись, отошёл в сторону. Степанида напутствовала его:
— О, так-то лучше. Языком болтай, а рукам воли не давай. Много вас, щипальщиков, найдётся. Не стыдно? Гляди, девка аж зашлась. Герой!..
Казаки хохотали.
— Да, паря, эта девка на чёрном хлебе рощена!
— Белый господа кушали, которым вы защитниками приходитесь, — сказала Марья, — а мы и на чёрном малость выросли…
Урядник растолкал круг.
— Чего на девок уставились? Не видали? — напустился он на белоказаков. — А ну, готовить коней марш, нечего балясы точить… А ты бы, девка, тоже не шибко кулаками-то помахивала: не ровен час оторвутся, не найдёшь, куды и приставлены были! — огрызнулся он на Верхотурову.
— Наши руки известно к чему приставлены, — неторопливо сказала Степанида. — А вот на чем они у вас растут, не знаю. Больно на чужое заритесь.
— Помолчи, — сердито сказал урядник, — а то у нас найдётся, чем тебе рот заткнуть. Шибко говорливая!
Настенька тронула Степаниду за руку и шепнула:
— Не связывайся с ними, Степушка, не роняй себя.
— И то… — сказала Верхотурова.
Урядник вдруг гаркнул:
— Смирно!
К кругу подошёл войсковой старшина и поздоровался:
— Здравствуйте!
Девушки не отвечали. Старшина сказал:
— Ну вот, девушки… Партизаны ваши удрали, стоило показаться правительственным войскам. Только попущение божье даёт большевикам держаться, но чаша терпения его будет скоро переполнена. Вы помогали партизанам, и за это надо бы вас наказать, но христолюбивое воинство великодушно. Вы можете загладить свою вину, оказав помощь воинам, пострадавшим в боевой схватке. Урядник, отведите девушек к раненым!
Он ушёл в штаб, Ксюшка спросила Настеньку шёпотом:
— Насть… это кто… поп?
— Нет, Ксюшка.
— А чего это он про бога-то?
Верхотурова ответила ей громко:
— А не за што боле держаться-то, вот за бога и цепляется.
Белые, услыхавшие её слова, расхохотались. Рябой крикнул:
— Вот девка так девка! Мне бы таку зубату жену!
Степанида опять не осталась в долгу:
— А на што ты мне такой? Я б те в одну ночь сгрызла да на утро косточки бы собакам отдала!
Настя опять шепнула Верхотуровой:
— Степушка, не связывайся с ними.
— Ладно, — сказала Степанида, — не буду.
Заметив девушек, Суэцугу подошёл к ним. Он слышал обращение Грудзинского и наблюдал за всей сценой молча. Когда Грудзинский отвернулся, Суэцугу, поразмыслив, решил, что старшина говорил не так, как следовало. Он взялся за саблю и выступил вперёд.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172
— Ах ты, змеёныш!
Свистнула ремённая плеть. Вовка схватился за лицо. Кровь брызнула меж пальцев из рассечённого лба.
Станичник, ощеря зубы, дрожащими руками потянулся за винтовкой. Верхотуриха кинулась к Вовке, заслонила его собой.
— Не тронь, дядя, а то двух решай! Не дам!
Вовка рвался из её рук. Но мать сжала его со всей силой отчаяния. Марья тихо сказала бородатому, остановившись перед ним:
— Не марайся ребячьей кровью, казак!
Тот, тяжело дыша, взбешённый, все ещё шарил за спиной, ловя приклад винтовки. Тогда Цыган толкнул его плечом.
— Митрохин! Брось, станичник… Тебе и волк глотку не перервёт, куда ж мальчонке.
Митрохин овладел собой.
— Мальчонка?! Я б ему показал! Ах ты, варнак! Мало дых не сломал. И откуль они такие?
Он неудобно поводил головой и откашливался. Марья сказала ему:
— Оттуль, казак, что сами вы их делаете.
Цыган оглянулся на неё.
— Помолчи, девка, — сказал он негромко, потом заторопил: — Пошли, пошли, станичники!
Марья окликнула мать:
— Мамынька! — И головой кивнула на Вовку: — Уведи братку!
Та потащила сына домой. Марья стала за Настенькой, сестра — за ней. Шествие тронулось. Марья нагнулась к Настеньке и тихонько спросила:
— Перевязывать будем?
И ответ пришёл Настеньке сам собой:
— Будем. И слухать будем.
— Не разговаривать! — крикнул Митрохин.
3
Через некоторое время все девушки, указанные Кузнецовым, были приведены на площадь. Они стояли тесной кучкой, прижавшись друг к другу, точно эта близость могла защитить их от белых. Последние же, убедившись, что партизан в селе не осталось, осмелели. Они окружили девушек широким кольцом и принялись разглядывать их.
Настенька высоко подняла голову. Глядя на неё и Ксюшка Беленькая тянулась изо всех сил. Сестры Шлыковы, как в детстве, взялись за руки, и лишь побелевшие пальцы их показывали, что они не просто держатся, а крепко сжимают руки. Старшая. Пава, побледневшая от страха, закрыла глаза, младшая, Дарьюшка, смотрела в одну точку, уставившись в землю. По лицу её нельзя было заметить, что она испугана. Но полные губы её, непрестанно дрожавшие, выдавали её страх. Девки Верхотуровы, обе в мать, высокие, дородные, с большими руками и широкими плечами, похожие на переодетых парней, казалось, не особенно волновались. Марья подпёрла щеку кулаком и покусывала кончик головного платка. Словно только и дела было у неё, что это занятие. Она не отрывала взгляда от сестры, будто видела её в первый раз. А Степанида тяжёлым взором, нахмурив густые брови и сморщив лоб, глядела на белых. Не то чтобы злоба светилась в этом взоре — просто смотрела она на столпившихся, будто на пустое место. Но тот, на ком останавливался этот тяжёлый, немигающий взгляд, как-то поёживался. Она же неотступно смотрела, и было непонятно, видит ли она того, на ком останавливала взор, или не видит.
Белые все сужали круг. Задние напирали на передних, толкали их и пялили глаза на девчат. Непристойные шуточки, смех неслись из круга. Но девчата молчали, потому что перед ними были чужие, против которых воевали их братья и отцы.
— Глянь-ка, паря, какая стоговина стоит!
— Не стоговина, а девка. Разуй глаза, вишь — в юбке!
Хохот заставлял девушек вздрагивать. Беляки не унимались:
— Барышни, а чего вы скушные? Улыбнитеся, зубки покажите… Мы ребята весёлые…
— Вот эта, с косичками, мине бы впору пришлась…
Рябой гоголем прошёлся перед девушками. Остановился возле Ксюшки, подмигнул ей и ущипнул за грудь. Побледнев, девушка отшатнулась. Настенька защитила её своим телом от второго щипка. А старшая Верхотурова вдруг наотмашь хватила казака по лицу. Рябой, не ожидавший удара, отлетел и схватился за щеку. Степанида сказала ему строго:
— Вояка!.. На печи с бабой тебе воевать. Ишь, на девок храбрый нашёлся! Посмотрела бы я на тебя, как ты с партизанами дерёшься!
Казак подскочил к ней и взмахнул нагайкой. Степанида погрозила пальцем:
— Не балуй, парень. Отыму эту кисточку да тебя же и выдеру. Не хорохорься! Чего же не бьёшь? Мы привычные к битью.
Марья опустила платок и встала рядом с сестрой. Рябой, выругавшись, отошёл в сторону. Степанида напутствовала его:
— О, так-то лучше. Языком болтай, а рукам воли не давай. Много вас, щипальщиков, найдётся. Не стыдно? Гляди, девка аж зашлась. Герой!..
Казаки хохотали.
— Да, паря, эта девка на чёрном хлебе рощена!
— Белый господа кушали, которым вы защитниками приходитесь, — сказала Марья, — а мы и на чёрном малость выросли…
Урядник растолкал круг.
— Чего на девок уставились? Не видали? — напустился он на белоказаков. — А ну, готовить коней марш, нечего балясы точить… А ты бы, девка, тоже не шибко кулаками-то помахивала: не ровен час оторвутся, не найдёшь, куды и приставлены были! — огрызнулся он на Верхотурову.
— Наши руки известно к чему приставлены, — неторопливо сказала Степанида. — А вот на чем они у вас растут, не знаю. Больно на чужое заритесь.
— Помолчи, — сердито сказал урядник, — а то у нас найдётся, чем тебе рот заткнуть. Шибко говорливая!
Настенька тронула Степаниду за руку и шепнула:
— Не связывайся с ними, Степушка, не роняй себя.
— И то… — сказала Верхотурова.
Урядник вдруг гаркнул:
— Смирно!
К кругу подошёл войсковой старшина и поздоровался:
— Здравствуйте!
Девушки не отвечали. Старшина сказал:
— Ну вот, девушки… Партизаны ваши удрали, стоило показаться правительственным войскам. Только попущение божье даёт большевикам держаться, но чаша терпения его будет скоро переполнена. Вы помогали партизанам, и за это надо бы вас наказать, но христолюбивое воинство великодушно. Вы можете загладить свою вину, оказав помощь воинам, пострадавшим в боевой схватке. Урядник, отведите девушек к раненым!
Он ушёл в штаб, Ксюшка спросила Настеньку шёпотом:
— Насть… это кто… поп?
— Нет, Ксюшка.
— А чего это он про бога-то?
Верхотурова ответила ей громко:
— А не за што боле держаться-то, вот за бога и цепляется.
Белые, услыхавшие её слова, расхохотались. Рябой крикнул:
— Вот девка так девка! Мне бы таку зубату жену!
Степанида опять не осталась в долгу:
— А на што ты мне такой? Я б те в одну ночь сгрызла да на утро косточки бы собакам отдала!
Настя опять шепнула Верхотуровой:
— Степушка, не связывайся с ними.
— Ладно, — сказала Степанида, — не буду.
Заметив девушек, Суэцугу подошёл к ним. Он слышал обращение Грудзинского и наблюдал за всей сценой молча. Когда Грудзинский отвернулся, Суэцугу, поразмыслив, решил, что старшина говорил не так, как следовало. Он взялся за саблю и выступил вперёд.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172