И снова Виталий услышал женский голос и перезвон гитары. Девушка пела:
Гляжу, как безумный, на чёрную шаль.
И хладную душу терзает печаль…
Звуки неслись из вагона, под которым Виталий только что пролез. Он постучал в стенку вагона.
— Скажите, это Рабочая улица?
— Самая что ни на есть она! — отозвался мужской голос. — Пролетарский бульвар, улица Жертв японских интервентов…
— Тише! — сказал другой голос. — Ведь не знаешь, кто там, а треплешься!
Заскрипела дверь, на пороге показалась женская фигура.
— Вам кого надо? — Наклонив голову, женщина всматривалась в Виталия.
— Мне надо слесаря Пужняка Алёшу. Он в депо работает.
Рядом с женской фигурой появился мужчина.
— Вот он — я! Потомственный, почётный. Весь на виду!
— Да перестань ты паясничать, Алёшка! — с сердцем сказала женщина, отступая в глубь вагона. — Проходите. Пужняк здесь живёт.
Виталий поднялся по скрипучей лесенке и вошёл в вагон.
4
Остановившись на пороге, Виталий осмотрелся.
Десятилинейная керосиновая лампочка освещала неярким светом внутренность вагона. Ничто не напоминало здесь теплушку. Перегородки внутри делили её на две небольшие комнатки. Первая была кухней и столовой. Тут стояли: стол, покрытый полотняной скатертью, стулья-самоделки, крашенные белой краской, откидной диван, устроенный из полки вагона, жестяной умывальник, за чистой занавеской подобие шкафа — прилаженный на стене ящик, в котором аккуратно были сложены тарелки и другие предметы обеденного обихода. Полочки были покрыты бумагой, опущенные края которой выстрижены замысловатым узором. Весёленькая ситцевая занавеска в зелёный горошек отделяла первую комнату от второй. Так как в первой комнате не было ни зеркала, ни туалетного стола, а также кроватей, Виталий догадался, что вторая комната служила спальней.
— Проходи, проходи, товарищ! — сказал хозяин.
Хозяйка предупреждающе кашлянула, и хотя Виталий в этот момент не смотрел на неё, почувствовал, что она сделала какой-то знак.
— Что ты мне сигналы делаешь? — простодушно сказал хозяин. — Что я, не вижу, кому можно, кому нельзя говорить! Это тебе не Семеновский огрызок, где за «товарища» башку оторвут…
Виталий обернулся. Хозяйка, смущённая замечанием, сделала вид, что оно её не касается. Виталий рассмотрел, что это совсем молодая девушка. Вряд ли ей исполнилось семнадцать. Русые волосы её отливали золотом, полная грудь была обтянута дешёвенькой шёлковой кофточкой с простенькой брошкой. Серые, навыкате глаза, чуточку озорные, какие часто бывают у девчонок-подростков, больше похожих на мальчуганов, освещали простое, миловидное лицо. Длинные косы свешивались тяжёлыми жгутами почти до пояса. Девушка держала руки за спиной, поспешно спрятав их после услышанного замечания. Виталий протянул ей руку:
— Будем знакомы! Антонов!
Не слишком ласково девушка протянула и свою руку:
— Таня Пужнякова.
Затем Виталий поздоровался с хозяином. Тот тоже оказался молодым пареньком, чуть старше Виталия. Светлые волосы, зачёсанные назад, делали его похожим на девушку. Та же приятная их волнистость, тот же оттенок спелой пшеницы, что и у новой знакомой Виталия. Юноша невольно посмотрел ещё раз на девушку. Если бы не косы, да пухлые губы, да женское платье, парня и девушку можно было бы спутать, так сильно походили они друг на друга. Парень сказал, перехватив взгляд Виталия:
— Сеструха моя! Вместе живём. Похожа? Вся в меня!
— Похожа!
— Ну, это ещё посмотреть, кто на кого! — недовольно передёрнула плечами Таня. — Скорее ты на меня похож, шалопут!
Оставив без внимания её замечания, Пужняк подставил стул гостю и сел сам, выжидательно глядя на него.
— Я от дяди Коли! — осторожно сказал Виталий, искоса поглядывая на девушку.
Алёша понимающе кивнул головой и тотчас же подмигнул сестре:
— Таньча! Поди погляди, каша бы не подгорела на «буржуйке»!..
— Хватился! — развела руками Таня. — Уж давно сняла. Ужинать можно.
Алёша виновато покосился на Виталия.
— M-м… — промычал он, ища предлог. — Ну, поди погуляй, что ли.
— Спасибочки вам! — взметнула девушка своими озорными глазами. — Сказал бы прямо: надо, мол, поговорить с человеком. А то выдумывает. Ах, Алёшка, ты Алексей! — С этими словами Таня взяла гитару и вмиг исчезла за дверями.
— Комсомолка? — спросил Виталий.
— Нет, где ей, — снисходительно ответил Пужняк.
— Чего так?
— Несознательная ещё. Все хиханьки строит да на гитаре играет…
— Ну вот что, товарищ Пужняк, надо нам поговорить по делу…
…Через час Таня просунула голову в дверь и взяла несколько ожесточённых аккордов на гитаре, чуть не оборвав струны.
— Эй, господа-товарищи, на сегодня хватит. Лето летом, а на этом кладбище вечером сыро, как в погребе. Я больше не могу. Зуб на зуб не попадает… Честное слово! Бр-р-р! — Она демонстративно застучала зубами и вскочила в вагон. — А потом… я есть хочу до чёртиков. Алёшка, кончай турусы разводить. Каша поди уже заледенела!
Повесив гитару на стену петлёй пышного розового банта, украшавшего гриф, Таня засуетилась, собирая на стол. Загремели ложки и тарелки. Из-под толстого солдатского одеяла, сложенного на табурете, достала она чугунок, с насторожённым вниманием поглядела под крышку и вся расцвела.
— Дошла каша, братка! Будто в русской печи сварена! А похвалить некому… Первый сорт! Вы, Антонов, будете с нами ужинать? Конечно, что за вопрос!.. Вы такой каши в жизни не ели!.. Её, знаете, надо сначала прокалить на сковороде, потом варить, а воды должно быть только вполовину больше, чем крупы… А потом в тепло…
— Перестань, Таня! Неинтересно товарищу про кашу… — заметил с досадой Алёша.
Но Таня невозмутимо продолжала:
— …чтобы упрела! А потом сдобрить её свиными шкварками. И получится такая, что пальчики оближешь!
От упревшей каши, и верно, шёл такой аппетитный запах, что Виталий, почувствовав, как он голоден, невольно проглотил слюну. Таня, следившая за гостем, по-детски восторжествовала:
— Ага! Что? Это ещё есть не начали! — и она причмокнула пухлыми губами.
Все трое принялись за еду. Таня каждому налила в эмалированную кружку чаю. На некоторое время все разговоры прекратились. Уплетая хвалёную кашу, Таня подмигивала то брату, то гостю, ничуть не смущаясь тем, что видит его впервые.
Утолив голод, Алёша сказал сестре:
— Таньча, товарищ будет у нас жить.
Девушка состроила гримасу.
— Удивил, смотри! Да я слышала, как вы тут распределяли, что куда поставить!
Алёша поперхнулся.
— Ты что? Подслушивала?
— Немножко. Ничего, кроме этого, не слыхала. Только когда вы громко заговорили…
— Таньча! — сердито сказал Алёша, силясь придать своему простому, открытому лицу суровое выражение.
— Что «Таньча»? Гром не из тучи? — фыркнула девушка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172
Гляжу, как безумный, на чёрную шаль.
И хладную душу терзает печаль…
Звуки неслись из вагона, под которым Виталий только что пролез. Он постучал в стенку вагона.
— Скажите, это Рабочая улица?
— Самая что ни на есть она! — отозвался мужской голос. — Пролетарский бульвар, улица Жертв японских интервентов…
— Тише! — сказал другой голос. — Ведь не знаешь, кто там, а треплешься!
Заскрипела дверь, на пороге показалась женская фигура.
— Вам кого надо? — Наклонив голову, женщина всматривалась в Виталия.
— Мне надо слесаря Пужняка Алёшу. Он в депо работает.
Рядом с женской фигурой появился мужчина.
— Вот он — я! Потомственный, почётный. Весь на виду!
— Да перестань ты паясничать, Алёшка! — с сердцем сказала женщина, отступая в глубь вагона. — Проходите. Пужняк здесь живёт.
Виталий поднялся по скрипучей лесенке и вошёл в вагон.
4
Остановившись на пороге, Виталий осмотрелся.
Десятилинейная керосиновая лампочка освещала неярким светом внутренность вагона. Ничто не напоминало здесь теплушку. Перегородки внутри делили её на две небольшие комнатки. Первая была кухней и столовой. Тут стояли: стол, покрытый полотняной скатертью, стулья-самоделки, крашенные белой краской, откидной диван, устроенный из полки вагона, жестяной умывальник, за чистой занавеской подобие шкафа — прилаженный на стене ящик, в котором аккуратно были сложены тарелки и другие предметы обеденного обихода. Полочки были покрыты бумагой, опущенные края которой выстрижены замысловатым узором. Весёленькая ситцевая занавеска в зелёный горошек отделяла первую комнату от второй. Так как в первой комнате не было ни зеркала, ни туалетного стола, а также кроватей, Виталий догадался, что вторая комната служила спальней.
— Проходи, проходи, товарищ! — сказал хозяин.
Хозяйка предупреждающе кашлянула, и хотя Виталий в этот момент не смотрел на неё, почувствовал, что она сделала какой-то знак.
— Что ты мне сигналы делаешь? — простодушно сказал хозяин. — Что я, не вижу, кому можно, кому нельзя говорить! Это тебе не Семеновский огрызок, где за «товарища» башку оторвут…
Виталий обернулся. Хозяйка, смущённая замечанием, сделала вид, что оно её не касается. Виталий рассмотрел, что это совсем молодая девушка. Вряд ли ей исполнилось семнадцать. Русые волосы её отливали золотом, полная грудь была обтянута дешёвенькой шёлковой кофточкой с простенькой брошкой. Серые, навыкате глаза, чуточку озорные, какие часто бывают у девчонок-подростков, больше похожих на мальчуганов, освещали простое, миловидное лицо. Длинные косы свешивались тяжёлыми жгутами почти до пояса. Девушка держала руки за спиной, поспешно спрятав их после услышанного замечания. Виталий протянул ей руку:
— Будем знакомы! Антонов!
Не слишком ласково девушка протянула и свою руку:
— Таня Пужнякова.
Затем Виталий поздоровался с хозяином. Тот тоже оказался молодым пареньком, чуть старше Виталия. Светлые волосы, зачёсанные назад, делали его похожим на девушку. Та же приятная их волнистость, тот же оттенок спелой пшеницы, что и у новой знакомой Виталия. Юноша невольно посмотрел ещё раз на девушку. Если бы не косы, да пухлые губы, да женское платье, парня и девушку можно было бы спутать, так сильно походили они друг на друга. Парень сказал, перехватив взгляд Виталия:
— Сеструха моя! Вместе живём. Похожа? Вся в меня!
— Похожа!
— Ну, это ещё посмотреть, кто на кого! — недовольно передёрнула плечами Таня. — Скорее ты на меня похож, шалопут!
Оставив без внимания её замечания, Пужняк подставил стул гостю и сел сам, выжидательно глядя на него.
— Я от дяди Коли! — осторожно сказал Виталий, искоса поглядывая на девушку.
Алёша понимающе кивнул головой и тотчас же подмигнул сестре:
— Таньча! Поди погляди, каша бы не подгорела на «буржуйке»!..
— Хватился! — развела руками Таня. — Уж давно сняла. Ужинать можно.
Алёша виновато покосился на Виталия.
— M-м… — промычал он, ища предлог. — Ну, поди погуляй, что ли.
— Спасибочки вам! — взметнула девушка своими озорными глазами. — Сказал бы прямо: надо, мол, поговорить с человеком. А то выдумывает. Ах, Алёшка, ты Алексей! — С этими словами Таня взяла гитару и вмиг исчезла за дверями.
— Комсомолка? — спросил Виталий.
— Нет, где ей, — снисходительно ответил Пужняк.
— Чего так?
— Несознательная ещё. Все хиханьки строит да на гитаре играет…
— Ну вот что, товарищ Пужняк, надо нам поговорить по делу…
…Через час Таня просунула голову в дверь и взяла несколько ожесточённых аккордов на гитаре, чуть не оборвав струны.
— Эй, господа-товарищи, на сегодня хватит. Лето летом, а на этом кладбище вечером сыро, как в погребе. Я больше не могу. Зуб на зуб не попадает… Честное слово! Бр-р-р! — Она демонстративно застучала зубами и вскочила в вагон. — А потом… я есть хочу до чёртиков. Алёшка, кончай турусы разводить. Каша поди уже заледенела!
Повесив гитару на стену петлёй пышного розового банта, украшавшего гриф, Таня засуетилась, собирая на стол. Загремели ложки и тарелки. Из-под толстого солдатского одеяла, сложенного на табурете, достала она чугунок, с насторожённым вниманием поглядела под крышку и вся расцвела.
— Дошла каша, братка! Будто в русской печи сварена! А похвалить некому… Первый сорт! Вы, Антонов, будете с нами ужинать? Конечно, что за вопрос!.. Вы такой каши в жизни не ели!.. Её, знаете, надо сначала прокалить на сковороде, потом варить, а воды должно быть только вполовину больше, чем крупы… А потом в тепло…
— Перестань, Таня! Неинтересно товарищу про кашу… — заметил с досадой Алёша.
Но Таня невозмутимо продолжала:
— …чтобы упрела! А потом сдобрить её свиными шкварками. И получится такая, что пальчики оближешь!
От упревшей каши, и верно, шёл такой аппетитный запах, что Виталий, почувствовав, как он голоден, невольно проглотил слюну. Таня, следившая за гостем, по-детски восторжествовала:
— Ага! Что? Это ещё есть не начали! — и она причмокнула пухлыми губами.
Все трое принялись за еду. Таня каждому налила в эмалированную кружку чаю. На некоторое время все разговоры прекратились. Уплетая хвалёную кашу, Таня подмигивала то брату, то гостю, ничуть не смущаясь тем, что видит его впервые.
Утолив голод, Алёша сказал сестре:
— Таньча, товарищ будет у нас жить.
Девушка состроила гримасу.
— Удивил, смотри! Да я слышала, как вы тут распределяли, что куда поставить!
Алёша поперхнулся.
— Ты что? Подслушивала?
— Немножко. Ничего, кроме этого, не слыхала. Только когда вы громко заговорили…
— Таньча! — сердито сказал Алёша, силясь придать своему простому, открытому лицу суровое выражение.
— Что «Таньча»? Гром не из тучи? — фыркнула девушка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172