— Ой, Алёшка! С саблей, с наганом.
Освободившись от объятий Тани, Пужняк представил своих спутников:
— Чекерда! Разведчик. На три аршина сквозь землю видит…
Чекерда застенчиво посмотрел на Таню и, не зная, куда деваться от смущения, так сжал её руку, что девушка вспыхнула.
— А это — Цыган, прошу убедиться, единственный из белых, оставшийся в этом городе. Будем за деньги показывать: по полтиннику с носа, а у кого короткий — с того рубль, чтобы не хитрил и на даровщину не зарился!
Цыган укоризненно посмотрел на Алёшу, в тёмных глазах его промелькнуло неудовольствие.
— Что, всю жизнь глаза колоть будешь, побратим?
— Больше не буду! — сказал Алёша. — Бывший белый, Таньча! А за этот месяц он лихим партизаном стал. Так и знай: смелый партизан Сева Цыганков!.. А это — Нина, подрывник и… хорошая девушка в общем!
Зардевшаяся девушка поздоровалась со всеми.
Таня многозначительно посмотрела на брата и, ожидая, что Алёша приготовил сюрприз, на цыпочках подошла к двери, быстро открыла её и заглянула в сени. Там никого не было.
Оживление её упало. Она посмотрела на Алёшу. Устинья Петровна тоже вопросительно уставилась на него.
— А где Виталий? Я в его комнате ничего не изменила: все, как было! Мы-то с тобой в вагон опять переедем, а ему — у Устиньи Петровны жить. Заждалась она.
Алёша переглянулся с Ниной и Чекердой. Значит, дядя Коля ничего не сообщил о гибели Виталия?
— Разве вы ничего не знаете? — медленно спросил он у Тани.
Девчата встревоженно переглянулись. Машенька побледнела, почуяв что-то в тоне Алёши.
— Нет. А что?
— Виталя погиб семнадцатого сентября… Мы через Михайлова сообщали.
У Тани задрожал подбородок.
Устинья Петровна устало опустилась на стул, впервые почувствовав, как стара она и как плохо у неё работает сердце. Столпились вокруг неё девушки, поражённые этим известием, и одна тоска и боль отразились на их лицах — словно стало в комнате темнее.
6
Алёша тронул рукой Чекерду:
— Ты море видал, партизан? Нет? Пойдём, покажу!
— Виталя рассказывал о море хорошо, — сказал Чекерда.
Они пошли к заливу. Таня с Чекердой, Цыган с Устиньей Петровной и Борисом, Нина с Алёшей, Соня, Лена, Катя и Машенька шли за ними нестройной стайкой. Машенька переводила влюблённые глаза с Алёши то на Цыгана, то на Чекерду и дёргала Катю за руку, шептала:
— Ну, Катька, бесчувственная ты. Посмотри, какие ребята наши-то, а! Красавцы, правда?
Катя одёргивала её и, гордясь своей близостью к партизанам, ещё теснее прижималась к Соне и Леночке.
Расступалась толпа перед ними, давая дорогу. Восхищённые и насторожённые, открытые и исподлобья взгляды провожали партизан. Мальчишки увязались за ними, но отстали, когда Алёша сделал свирепое лицо.
В губернаторском доме кто-то по-хозяйски ходил по залам. Часовые стояли у дверей. В одном из них узнали друзья старика Жилина. С бебутом у пояса, с винтовкой в руках, стоял канонир у дверей губернаторского дома и важно поглядывал на прохожих и на подчаска — бывшего посыльного Народного собрания, который с винтовкою стоял на часах напротив него.
Приколотая одним концом к филёнке фигурной двери большая афиша трепалась по ветру.
— Эка, сколько бумаги! — сказал Алёша, подходя к афише и готовясь оторвать её.
— Стой! Может, нужное что-нибудь. Прочитай раньше! — сказал Чекерда.
Алёша, придерживая афишу растопыренными пальцами, вслух прочёл кривые, торопливо написанные кистью строки:
— «Господа! Граждане!
Сегодня ночью правительство генерала Дитерихса пало. Кабинет министров сложил с себя полномочия. Памятуя, сколь пагубно безвластие, мы, нижеподписавшиеся, образовали новое, крепкое правительство на демократической платформе, в составе…»
— Ну, в составе! Читай дальше! — сказала Катя.
— А состава — нету. Ветер оборвал. Удул, поди, за границу! — сказал Алёша и стал срывать афишу. — Пригодится! — Он бережно сложил её в несколько раз и сунул в карман.
Свернув налево, они спустились по переулку в порт.
— Вот здесь мы с Семёном шли, когда нас освободили Степанов и Виталий! — тихо сказала Нина, указывая на памятный приступочек, за которой положили они тогда рябого казака.
…Мысли о Виталии не покидали их…
Пустынен был рейд.
Зеленые волны разгуливали по простору залива. Ничто не мешало им гулять вдосталь. Все, что было в порту, угнали с собой белые. В просвете Золотых Ворот курился дымок. Машенька указала на него:
— Смотрите, какой-то пароход идёт!
Веснушчатый мальчишка, из тех портовых мальчишек, которые всегда все знают, покосился на девушку.
— И вовсе не идёт, а деру дал!.. Американец. «Сакраменто»… Он у двенадцатого причала стоял…
…Последним из кораблей интервентов покинул владивостокский порт американский крейсер «Сакраменто».
Интервенция кончилась!..
На борту «Сакраменто» находился мистер Мак-Гаун. Ему было приказано оставить русский берег. Попыхивая сигаретой, Мак всматривался в уходящие берега, так и не давшие ему миллиона. Он ясно видел красные флаги, реявшие над городом. Рядом с ним стоял сержант технической службы. Не отрываясь, он тоже провожал взглядом русский берег. Взгляд его был напряжён, челюсти плотно сжаты. Мак — уже не консул — взглянул на сержанта. Ему казалось, что в глазах этого чужого ему парня он видит отблески своих чувств. Он хлопнул сержанта по плечу:
— Ничего! Мы ещё переиграем эту проклятую игру!
Сержант повернулся к Мак-Гауну.
— Я бы не стал! Русские — крепкие парни. С ними следовало бы жить в мире! — сказал он.
— Заткните ваш рот, сержант! — свирепо сказал Мак. — Ваше проклятое мнение никого не интересует!..
Молчаливо глядели партизаны на залив.
— Мертво как… словно пустыня! — повела плечами Нина. — А бывало тут каких только судов не увидишь.
— Ничего, Нина! Оживёт! — весело сказал Алёша. — Будет кораблей ещё больше… Виталий говорил…
Алёша остановился: они условились не говорить о погибшем друге. Но как было не вспоминать о нем, когда он был все время незримо с ними. И Алёша докончил:
— Виталя говорил: «Все флаги будут в гости к нам, Алёша! Верю, будет время такое: входит в порт пароход, флаги на нем чужие, а люди свои, родные, едут учиться к нам!» Так и будет!
Вдруг на лице Чекерды выразилось удивление и волнение. Он торопливо сорвал шапку с головы и с силою хлопнул ею о каменную кладку причала. Все с недоумением посмотрели на него, а Чекерда отчаянно-радостно сказал:
— А ведь, братцы вы мои, конец войне-то!.. А? Конец! Все! До края земли дошли. Дальше некуда… Все чисто! Как Виталя говорил…
Чекерда, поражённый величием залива, озирал его широко раскрытыми глазами. Изумление не сходило с его лица. Он никогда не видал моря. И теперь с жадностью смотрел вдоль Золотого Рога, словно взор его мог увидеть море за Золотыми Воротами, раскинувшееся привольно, а дальше — необозримые пространства Великого океана…
Хабаровск
1940-1952

1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172