Все сидело на нем ладно, пригнано так, что невозможно было и представить себе Топоркова расстёгнутым, расхлестнутым. Он был невысок, но статен, ступал легко, но твёрдо, говорил скупо, но к месту, и не любил лишних слов, умел выслушать человека с душой, с сердцем, но умел и приказать! Иногда сквозь твёрдость в его лице проскальзывала такая хорошая усмешка, что сразу становилось ясным, что Топорков за острым словцом в карман не полезет, знает цену и слову и делу, и думалось, что любит он и спеть и сплясать, если выдастся для этого час… Такой человек в бою — опора, в работе — подмога, в горе — утеха. «Товарищ!» — подумал о Топоркове Виталий, разглядев командира. Все в Топоркове — широкий, упрямый лоб, прямой нос с расширенными ноздрями, небольшой, твёрдо очерченный рот с крепкими, полными губами, крупный, тяжеловатый подбородок, ясный взгляд голубых внимательных глаз, скупость движений и точность их — все показывало, что командир не привык попусту тратить ни слов, ни времени. Почтительное «Афанасий Иванович», как называли в отряде командира, показывало, что его любят и уважают, а когда боевые товарищи испытывают такие чувства к командиру, то, не задумываясь, готовы отдать за него свою жизнь и по первому слову его пойдут в огонь и в воду.
— Я думал, ты постарше будешь! — сказал Топорков Виталию напрямик.
— Состарюсь, успею, — ответил Виталий, не обидевшись.
— Ой ли? — сказал тот. — В нашем деле на это не надейся.
— А чего смерти бояться?
— Я-то её не боюсь, — молвил Топорков, — и тебе не советую. Только у нас в отряде народ разный… В деревне до сих пор по старинке живут, молодёжи не шибко верят, говорят: молодо-зелено! Вот тебе молодость и помеха… Если что не так сделаешь, смеяться будут… Может, трудно спервоначалу придётся…
— Я не белоручка, Афанасий Иванович!
— А ты не дрейфь! — продолжал Топорков, будто не слыша замечания Виталия. — Сразу характер покажь, твёрдость и к старичкам уважительность, что тоже надо.
— Попробую! — сказал Виталий.
Отцовское наставление Топоркова показало юноше, что он понравился командиру отряда и тот готовится работать с ним.
Помолчав, Топорков добавил:
— Коли чего не знаешь, спроси. В деревне-то, поди, многое тебе в диковину покажется. Не дай бог, коли уличат, что только делаешь вид, будто знаешь. Сразу из доверия выйдешь. А ворочать его трудно. Иной раз и знаешь, да помолчи, дай другим сказать: не любят у нас всезнаек да попрыгунчиков. Не сердись, что с первого раза осекаю тебя! Лучше предупредить, чем потом на ходу стреноживать. Человек ты городской, к деревне не привычный. Городским не форси, деревенским не гнушайся… На вкус да на цвет товарищей нет!
Виталий, со вниманием слушавший Топоркова, негромко сказал:
— Я понимаю, Афанасий Иванович!
— Боле-то докучать тебе не буду, а то, о чем сегодня речь шла, на примётку возьми. Я сам рабочий, шахтёр. Революция сюда поставила. Спервоначалу тоже все непривычно казалось, пока во вкус не вошёл, пока не освоился со здешними порядками да обычаями.
— За науку спасибо!
Топорков пристально поглядел на комсомольца: не с сердца ли говорит, не обиделся ли? Увидев, что Виталий серьёзен и искренен, закончил:
— И ты меня поучишь, коли придётся.
2
Виталий приглядывался к отряду. Кое-что ему не понравилось. Посты выставлялись, но бойцы ходили в наряд неохотно, препирались из-за очерёдности. Вечерние поверки обнаруживали иной раз отсутствие многих партизан.
Дядя Коля предупредил Виталия, что в отряде Топоркова, который держали в резерве, люди привыкли друг к другу, мирились с недостатками окружающих и сами были не особенно исправными.
…Как-то, оставшись наедине с Топорковым, Виталий сказал потихоньку:
— Афанасий Иванович! У меня создалось впечатление, что мы тут живём, как на даче, вольготно.
— А что? — нахмурился Топорков.
— Смотри, сегодня сколько людей в расходе.
— На уборку ушли: хлеба осыпаются. Дома хозяйство рушится. Со спросу ушли, — ответил Топорков, недовольный не то замечанием Виталия, не то большим расходом людей.
Виталий помолчал и сказал:
— Представь себе, что сегодня отряд бросят в дело. Нас ведь врасплох застанут, Афанасий Иванович!.. Вот смотри, что я нашёл сегодня. — С этими словами Бонивур вынул из кармана винтовочный затвор. — В траве валялся… Чей? Я прошу тебя помнить предупреждение Михайлова, что события развернутся со дня на день.
Топорков хлопнул Виталия по плечу. Морщины на его лбу разгладились. Он улыбнулся:
— Ты меня не агитируй! Насчёт готовности — ты рано цыплят считаешь, у нас не казарма. А что до прочего, давай поговорим… Может, пригляделся я, кой-чего и не замечаю. Но за затвор со света сживу. Вот до чего же, черти, зажились, за оружием не смотрят! Это плохо!
Упрёк Виталия встревожил Топоркова. Он никак не мог успокоиться.
— Врасплох нас не застанут. У меня во всех сёлах окрестных свои люди сидят. Чуть закопошатся где япошки да белые — мигом уведомят. Нина в Раздольном до сих пор…
На вечерней поверке Топорков приказал всем партизанам стать в строй с оружием. После переклички он скомандовал:
— А ну, винтовки на пле-чо!
Топорков с Виталием стали обходить строй. Они шли мимо партизан. Виталий смотрел на их лица. Здесь были люди всех возрастов, от семнадцати до шестидесяти лет. Многие носили усы, кое-кто красовался пушистой бородой, а рядом стояли и совсем юноши, подбородка которых ещё не касалась бритва. Виталий отметил про себя, что в строю партизаны выглядели лихо, совсем не такими, какими казались они в будничной суёте лагеря, готовя пищу, валяясь в шалашах или бесцельно сидя на пеньке. «Народ-то боевой! — невольно подумал он. — Но как это вяжется с утерянным затвором?»
Возле одного из партизан Топорков остановился и сказал, пронзительно глянув на парня:
— А затвор где, Тебеньков?
Партизан переступил с ноги на ногу. Топорков показал на винтовку:
— Это что такое?
— Ну, винтовка.
— Это с затвором — винтовка. А без затвора — палка! — резко сказал командир. — Ты знаешь, потерял затвор — потерял винтовку! А знаешь, сколько она стоит?
Партизан опустил глаза. На лице его было написано смущение.
— Я заплачу! — сказал он.
— Чем заплатишь? — презрительно произнёс Топорков. — Мы оружие в бою добываем, кровью платим за него. Ты мне за винтовку кровью своей заплатишь?
Тебеньков густо покраснел. Отряд притих. Молодой партизан оглянулся. Но в укоризненных взглядах товарищей он прочёл то же осуждение, которое выразил Топорков. Спустя мгновение он, однако, оправился, поднял голову.
— За куст не спрячусь… — сказал он. — На то и в партизаны шёл.
Топорков прищурился, бросив искоса взгляд на Виталия. Тебеньков добавил:
— А затвор найду!
— Черта лысого ты найдёшь!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172