— Пакет из городу. И товарищ… — сказал Чекерда, поднося к козырьку руку с плетью у кисти.
Он посторонился. Приезжий выступил вперёд. К удивлению и радости своей, Виталий узнал Алёшу Пужняка.
Алёша подмигнул Виталию, лихо козырнул и обратился к командиру:
— Пужняк Алексей! Железнодорожник. Мастер по ремонту бронепоездов у белых. Прибыл по распоряжению областкома, чтобы избежать благодарности белых.
По обыкновению Алёша балагурил. Виталий подскочил к нему, обнял. Они поцеловались. Пужняк познакомился с Топорковым. Уселись.
Чекерда отдал пакет.
Дядя Коля сообщал, что время настало. О подробностях поручений областкома должен был рассказать Пужняк. Тот не заставил себя ждать.
Областком приказывал занимать села, прилегающие к железным дорогам и шоссе, рвать пути, ведущие на фронт. Главная задача — не дать бронепоездам белых дойти до расположения фронтовых частей.
Загоревшимися глазами Виталий посмотрел на командира. Топорков многозначительно поднял брови.
Дело начиналось…
В отряде ждали новостей. Услыхав, что вернулся Чекерда, партизаны стали подходить к шалашу командира. Перешёптывание, покашливание, отдельные слова ясно слышались в шалаше:
— С Чекердой-то кто?
— Не знаю, с городу какой-то. Бравый парень.
— Деревенский?
— Городской, говорю!
— Эка заколготились! — усмехнулся Топорков. — Не терпится! Ну ладно! Что касается дела — молчок! Как уговоримся, все узнают, а сейчас ни слова. Идите пока, расскажите новости. А то ишь табунятся ребята. Алёха! Поди познакомься с ребятами! — обратился он к Алёше запросто. — А мы тут потолкуем.
Когда Чекерда и Алёша вышли, Топорков сказал:
— Ну, как ты, Виталий, теперь думаешь?
— Я полагаю связных предупредить, чтобы не пропустили бронепоезда в Раздольном. Отряд разбить на несколько групп. Следить за полотном. Установить связь с отрядами Великанова и Говорухи…
Топорков поглядел на Бонивура.
— Да ты постой, не тараторь! — сказал он наконец. — Эка зачастил! Мне уж и говорить нечего. Ишь навострился! Я думаю, Наседкино надо брать всем отрядом, затем уже очистить все вокруг, а уж потом за дороги приниматься.
Они проговорили до рассвета. Алёша ввалился в шалаш, уставший до изнеможения от рассказов, в которых и «итальянка», и Земская рать, и «ремонт» первого бронепоезда, выпущенного белыми, и многое другое, уснащённое Алёшиными шутками, — все нашло место. Партизаны слушали Алёшу, одобрительными восклицаниями прибавляя жару, Алёша успевал рассказывать и отшучиваться.
— Ну, ушлый ты, корешок! — сказал ему Олесько, влюбившийся в остроязыкого мастерового.
Алёша отшутился:
— Первореченский: девять месяцев в топке лежал, через дымогарную трубу рождён, в сучанском угольке вместо водицы купан, шлаком пересыпан, мазутом вспоен, антрацитом вскормлен — на всех воин.
— Язык, брат, у тебя — чистая бритва!
— Десять лет о хозяина точил! — отозвался Алёша под взрыв хохота.
Поселился Алёша у Виталия. Разбираясь в своих вещах, он спохватился:
— Тебе от Таньчи посылка: рубаха, мыло, полотенчико и прочие хурды-мурды. Бери да помни, носи да не снашивай.
Виталий взял посылку.
— Спасибо сестрёнке. Помнит, значит?
— Помнит, — сказал со вздохом Алёша.
— Как она?
Алёша посмотрел на Виталия. Оживление его пропало.
— Худеет все, а так — ничего.
— Отчего же худеет?
— Не знаю! Дядя Коля велел ей в город перебраться. Живёт теперь у Устиньи Петровны. Работает на военном телеграфе. А что делает — сам понимаешь.
— Опасное дело! — сказал Виталий, представив себе Таню, ежеминутно рискующую жизнью.
— Ты благословил! — сказал Алёша, укладываясь. — Поздно теперь думать об этом. Не такая она, чтобы назад пятиться! — Алёша помолчал и совсем невесело добавил: — Вся в меня!
Глава восемнадцатая
ДЕВУШКА С ПЕРВОЙ РЕЧКИ

1
Алёша не все рассказал Виталию, не желая огорчать его.
Таня была арестована и немало натерпелась.
В тот вечер, когда Алёша с Квашниным ушли дежурить возле броневого тупика, Таня легла рано спать. Целый день у неё мучительно болела голова, она долго ходила по вагону с компрессом, потом прилегла в ожидании брата и незаметно уснула.
Подпольщики пустили бронепоезд, вышедший из тупика, на занятый путь. Грохот крушения разнёсся по всей Первой Речке, подняв на ноги все население узла. Гудки паровозов, звон набата на каланче, шум огня, пожиравшего разбитые вагоны, шипение воды, вонзающейся в пламя, ржание лошадей пожарного выезда, многоголосый гул толпы, отовсюду сбежавшейся на пожар, — все это не доходило до сознания Тани, погруженной в глубокий сон. Она услышала какой-то стук, но не могла проснуться. От стука все вокруг дрожало. Потом кто-то схватил Таню за руки.
Таня застонала, и сон пропал. Она открыла глаза — и обомлела: около кровати стояли казаки и Караев. Ротмистр направлял ей в глаза луч электрического фонаря. Таня вскочила, но её тотчас же схватили.
— Не торопитесь! — сказал ей Караев.
Таня испуганно смотрела на офицера, глянула на дверь и все поняла. Дверь была сорвана с крючка. Видимо, казаки стучали в дверь, потом высадили. Их стук и чудился Тане во сне. Она испугалась за брата: «Где Алёшка? Что с ним? Арестовали?»
— Где ваш брат Алексей Пужняк? — спросил Караев.
У Тани отлегло от сердца. «Ушёл Алёшка?» — с облегчением вздохнула она и сказала:
— Не знаю! Как с утра ушёл, так и не приходил ещё!
Караев вынул из-за спины руку и сунул Тане под нос фланелевую рубаху, которую Алёша только утром надел на себя.
— А чьё это, ты знаешь?
— Что «это»? — спросила Таня.
— Что, что? — грубо передразнил её Караев. — Не видишь, рубаха! Твоего брата рубаха! Да?
— Не знаю! — сказала Таня, которая поняла, что какими бы путями ни попала рубаха к белым, Алексея им не удалось захватить. — Мало ли чья!
Казаки принялись выворачивать сундучки и постели. В три минуты все в вагоне было перевёрнуто вверх дном. Глаженое бельё валялось на полу. Иванцов с торжеством поднял и передал Караеву вторую рубаху из фланели. Караев уставился на Таню злыми глазами.
— Одинаковые! — с ударением сказал он.
Но Таню не так-то легко было сбить.
— Эка штука! — сказала она. — Да мастеровые-то шьют из того, что в потребиловке есть. Таких рубах у каждого деповского по паре, наши ребята очень уважают их, они ноские.
— Ну ты! Разговорилась! — сказал Караев, озадаченный находчивостью Тани.
В самом деле, одна рубаха, сама по себе, ещё ничего не доказывала. Надо было найти доказательства того, что именно на Алексее Пужняке была эта фланелевая рубаха. Никаких доказательств того, что крушение устроил Пужняк, не было. Когда суматоха первых минут, вызванная крушением бронепоезда, прошла, контрразведка кинулась по квартирам членов стачкома. Но у неё не было точных данных о составе его.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172