Похоже, Бэртрада оправдала оказанное ей доверие. Что ж, она всегда любила повелевать, власть была ее пунктиком. Пожалуй, ей неплохо жилось в мое отсутствие. Как, впрочем, и мне без нее.
Король перехватил мой взгляд на «Пляску смерти».
— Сэр Эдгар, как в дальнейшем сложатся ваши отношения с Бэртрадой?
— Как и должно. Мы обвенчаны перед алтарем, и нам предстоит до конца дней жить под одной крышей.
— Дай-то Бог. Но… это несчастье с вашим сыном… Наверняка оно наложит отпечаток на ваше супружество…
В его голосе звучало сочувствие.
Я мог быть польщен. По пальцам можно было перечесть людей, с которыми король говорил столь проникновенно. И он согласился с тем, что я был просто обязан провести дознание по делу о гибели моего сына. Сам Генрих также имел внебрачных детей и любил их. Бэртрада входила в их число. Поэтому он и попросил меня изложить события того дня, если, конечно, воспоминания не причинят мне боли.
Время и странствия вселили в мою душу нечто новое — созерцательное спокойствие. Именно оно и позволило мне спокойно поведать о случившемся.
Действительно, дознание, проведенное по всем правилам, показало, что Бэртрада не желала зла моему сыну. Время было вечернее, и слуга еще не успел зажечь светильники в переходе и вдоль лестницы, а Адам торопился. Многие видели, как он промчался бегом через главный зал и исчез в переходе. Лестницу окутывал сумрак, графиня как раз покинула соляр, чтобы отдать распоряжения в отношении ужина, и они столкнулись с Адамом на лестнице. Бэртрада оступилась, но удержала равновесие, а мальчик сорвался. Падение оказалось неудачным.
Я произнес все это ровным, совершенно бесстрастным тоном. Но умолчал вот о чем: с тех пор я не мог даже представить, что когда-либо снова смогу прикоснуться к этой женщине, зачать с ней детей и продолжить род Армстронгов.
Словно подслушав мои мысли, король заговорил именно об этом. Признав, что Бэртрада и впрямь не была мне доброй супругой, он заметил, что со временем все меняется. Примером тому могут служить отношения у Матильды и Жоффруа, которые резко улучшились за последние год-два. Господь милосерден — и все еще может случиться.
Именно это мне и оставалось — уповать на Божье милосердие. Однако сейчас я не хотел даже думать о супруге. Я и на гобелен, вытканный рукою Бэртрады, не мог взглянуть без содрогания.
Я вздохнул с облегчением, когда король вновь перевел разговор на другое и поведал, что после того, как я закончил строительство Гронвуд Кастла, многие лорды в Восточной Англии принялись возводить каменные цитадели: дўОбиньи строит замок у залива Уош, Стефан и Мод поднимают ввысь Хэдингем в графстве Эссекс, ведет строительство и аббат Ансельм из Бэри-Сент-Эдмунс, и даже Гуго Бигод в Саффолкшире закладывает фундамент, дабы возвести цитадель близ старой башни в Фрамлингеме.
При последних словах король досадливо поморщился, поймав себя на ошибке. Не стоило ему хвалить этого человека мне в лицо. Словно извиняясь, он поведал о том, как молодой Бигод явился ко двору вымаливать прощение, неся на спине седло в знак покорности и полного признания своих ошибок. Такое случается нечасто, к тому же отец Гуго много лет верой и правдой служил при дворе, и этим невозможно было пренебречь. Все верно. Но когда я вышел от короля, мне понадобилось не меньше часа упражняться с метательными ножами, чтобы буря в моей душе улеглась. В тот же день я покинул Ле-Ман.
С делами Ордена я покончил быстро, и в начале лета мой корабль благополучно бросил якорь в порту Ярмута. Меня встречал шериф Роб де Чени, толковый малый, на которого я возложил большую часть дел по управлению графством.
Де Чени мог гордиться: зима прошла без голода и мятежей, а теплые и влажные весна и начало лета сулили прекрасный урожай. Мелкие стычки между норманнами и саксами ограничивались бранью и злословием. Даже Хорса из Фелинга как будто угомонился, с головой уйдя в торговлю охотничьими соколами. Он и прежде баловался с птицами, эта традиция в их роду шла еще от датчан, но с тех пор, как с легкой руки леди Бэртрады соколиная охота вошла в Норфолке в моду, его соколы стали пользоваться большим спросом. Теперь Хорса слывет знатоком, и даже семейства де Кларов и Ридверсов приобретают у него птиц.
Наконец я спросил, как идут дела у Бэртрады. Оказалось, что моя супруга гостит в Бэри-Сент-Эдмундс — она в последнее время сблизилась с преподобным Ансельмом, и даже ссужает его деньгами на постройку новой колокольни в монастыре.
Вскоре я получил два письма. Одно от графини, а другое — от Риган, с другого конца королевства. Письмо жены я отложил, не вскрывая, зато письмо свояченицы прочел сразу же. В свое время мы условились, что будем поддерживать переписку, и с тех пор не прерывали связи, сообщая друг другу новости, делясь сомнениями и планами, а порой просто изливая на пергаменте душу — как раньше в задушевных беседах. Последнее свое послание я отправил Риган перед самым отъездом из Англии, и оно была настолько пропитано горечью и чувством утраты, что ответ на него дышал искренним состраданием… Дочитав, я прикрыл глаза, вслушиваясь, как в глубине души заныла зарубцевавшаяся было рана.
Однако, кроме соболезнования и сочувствия, были в этом письме и иные известия. Риган, проведя положенный срок в послушницах обители Девы Марии Шрусберийской, наконец-то приняла постриг и отныне носит имя сестра Бенедикта — в честь святого покровителя монашества. Однако денежный вклад, который она внесла при поступлении в монастырь, показался недостаточным аббату, патрону обители сестер в Шрусбери, и теперь он настаивает, чтобы сестра Бенедикта отписала аббатству также и свои маноры в Шропшире — Орнейль, Тависток и Круэл. Знатной даме, удалившейся от мира, так и следовало бы поступить, однако в случае с Риган все обстояло сложнее. Права на эти владения имел также и Гай де Шампер, ее брат, объявленный вне закона рыцарь. И хотя никто не ведал, где он, известий о смерти сэра Гая не поступало, а раз он жив, эти владения должны достаться ему — разумеется, если опальному рыцарю будет даровано прощение.
В этом я весьма сомневался, ибо уже знал причину, по которой Гай де Шампер впал в немилость. Поистине этот человек был рожден, чтобы притягивать к себе неприятности. Раз восстановив свое положение, он снова угодил в немилость, став любовником императрицы и врагом короля. Поэтому особой надежды на то, что сэр Гай предъявит права на родовые маноры, не было.
Риган просила совета, как ей поступить, но я находился в затруднении. Здесь нужно было отыскать лазейку, позволяющую обойти закон. Я невольно вспомнил о Бэртраде, которая отменно разбиралась во всех этих тонкостях и могла предложить что-нибудь дельное.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178
Король перехватил мой взгляд на «Пляску смерти».
— Сэр Эдгар, как в дальнейшем сложатся ваши отношения с Бэртрадой?
— Как и должно. Мы обвенчаны перед алтарем, и нам предстоит до конца дней жить под одной крышей.
— Дай-то Бог. Но… это несчастье с вашим сыном… Наверняка оно наложит отпечаток на ваше супружество…
В его голосе звучало сочувствие.
Я мог быть польщен. По пальцам можно было перечесть людей, с которыми король говорил столь проникновенно. И он согласился с тем, что я был просто обязан провести дознание по делу о гибели моего сына. Сам Генрих также имел внебрачных детей и любил их. Бэртрада входила в их число. Поэтому он и попросил меня изложить события того дня, если, конечно, воспоминания не причинят мне боли.
Время и странствия вселили в мою душу нечто новое — созерцательное спокойствие. Именно оно и позволило мне спокойно поведать о случившемся.
Действительно, дознание, проведенное по всем правилам, показало, что Бэртрада не желала зла моему сыну. Время было вечернее, и слуга еще не успел зажечь светильники в переходе и вдоль лестницы, а Адам торопился. Многие видели, как он промчался бегом через главный зал и исчез в переходе. Лестницу окутывал сумрак, графиня как раз покинула соляр, чтобы отдать распоряжения в отношении ужина, и они столкнулись с Адамом на лестнице. Бэртрада оступилась, но удержала равновесие, а мальчик сорвался. Падение оказалось неудачным.
Я произнес все это ровным, совершенно бесстрастным тоном. Но умолчал вот о чем: с тех пор я не мог даже представить, что когда-либо снова смогу прикоснуться к этой женщине, зачать с ней детей и продолжить род Армстронгов.
Словно подслушав мои мысли, король заговорил именно об этом. Признав, что Бэртрада и впрямь не была мне доброй супругой, он заметил, что со временем все меняется. Примером тому могут служить отношения у Матильды и Жоффруа, которые резко улучшились за последние год-два. Господь милосерден — и все еще может случиться.
Именно это мне и оставалось — уповать на Божье милосердие. Однако сейчас я не хотел даже думать о супруге. Я и на гобелен, вытканный рукою Бэртрады, не мог взглянуть без содрогания.
Я вздохнул с облегчением, когда король вновь перевел разговор на другое и поведал, что после того, как я закончил строительство Гронвуд Кастла, многие лорды в Восточной Англии принялись возводить каменные цитадели: дўОбиньи строит замок у залива Уош, Стефан и Мод поднимают ввысь Хэдингем в графстве Эссекс, ведет строительство и аббат Ансельм из Бэри-Сент-Эдмунс, и даже Гуго Бигод в Саффолкшире закладывает фундамент, дабы возвести цитадель близ старой башни в Фрамлингеме.
При последних словах король досадливо поморщился, поймав себя на ошибке. Не стоило ему хвалить этого человека мне в лицо. Словно извиняясь, он поведал о том, как молодой Бигод явился ко двору вымаливать прощение, неся на спине седло в знак покорности и полного признания своих ошибок. Такое случается нечасто, к тому же отец Гуго много лет верой и правдой служил при дворе, и этим невозможно было пренебречь. Все верно. Но когда я вышел от короля, мне понадобилось не меньше часа упражняться с метательными ножами, чтобы буря в моей душе улеглась. В тот же день я покинул Ле-Ман.
С делами Ордена я покончил быстро, и в начале лета мой корабль благополучно бросил якорь в порту Ярмута. Меня встречал шериф Роб де Чени, толковый малый, на которого я возложил большую часть дел по управлению графством.
Де Чени мог гордиться: зима прошла без голода и мятежей, а теплые и влажные весна и начало лета сулили прекрасный урожай. Мелкие стычки между норманнами и саксами ограничивались бранью и злословием. Даже Хорса из Фелинга как будто угомонился, с головой уйдя в торговлю охотничьими соколами. Он и прежде баловался с птицами, эта традиция в их роду шла еще от датчан, но с тех пор, как с легкой руки леди Бэртрады соколиная охота вошла в Норфолке в моду, его соколы стали пользоваться большим спросом. Теперь Хорса слывет знатоком, и даже семейства де Кларов и Ридверсов приобретают у него птиц.
Наконец я спросил, как идут дела у Бэртрады. Оказалось, что моя супруга гостит в Бэри-Сент-Эдмундс — она в последнее время сблизилась с преподобным Ансельмом, и даже ссужает его деньгами на постройку новой колокольни в монастыре.
Вскоре я получил два письма. Одно от графини, а другое — от Риган, с другого конца королевства. Письмо жены я отложил, не вскрывая, зато письмо свояченицы прочел сразу же. В свое время мы условились, что будем поддерживать переписку, и с тех пор не прерывали связи, сообщая друг другу новости, делясь сомнениями и планами, а порой просто изливая на пергаменте душу — как раньше в задушевных беседах. Последнее свое послание я отправил Риган перед самым отъездом из Англии, и оно была настолько пропитано горечью и чувством утраты, что ответ на него дышал искренним состраданием… Дочитав, я прикрыл глаза, вслушиваясь, как в глубине души заныла зарубцевавшаяся было рана.
Однако, кроме соболезнования и сочувствия, были в этом письме и иные известия. Риган, проведя положенный срок в послушницах обители Девы Марии Шрусберийской, наконец-то приняла постриг и отныне носит имя сестра Бенедикта — в честь святого покровителя монашества. Однако денежный вклад, который она внесла при поступлении в монастырь, показался недостаточным аббату, патрону обители сестер в Шрусбери, и теперь он настаивает, чтобы сестра Бенедикта отписала аббатству также и свои маноры в Шропшире — Орнейль, Тависток и Круэл. Знатной даме, удалившейся от мира, так и следовало бы поступить, однако в случае с Риган все обстояло сложнее. Права на эти владения имел также и Гай де Шампер, ее брат, объявленный вне закона рыцарь. И хотя никто не ведал, где он, известий о смерти сэра Гая не поступало, а раз он жив, эти владения должны достаться ему — разумеется, если опальному рыцарю будет даровано прощение.
В этом я весьма сомневался, ибо уже знал причину, по которой Гай де Шампер впал в немилость. Поистине этот человек был рожден, чтобы притягивать к себе неприятности. Раз восстановив свое положение, он снова угодил в немилость, став любовником императрицы и врагом короля. Поэтому особой надежды на то, что сэр Гай предъявит права на родовые маноры, не было.
Риган просила совета, как ей поступить, но я находился в затруднении. Здесь нужно было отыскать лазейку, позволяющую обойти закон. Я невольно вспомнил о Бэртраде, которая отменно разбиралась во всех этих тонкостях и могла предложить что-нибудь дельное.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178