И конечно я смогла позволить себе кое-что из роскоши.
Сейчас оглядывая покой, я уже с трудом могла припомнить, какие некогда здесь были разгром и запустение. Теперь здесь было уютно, даже богато. Холодный камень пола покрывали овчины, вдоль стен стояли сундуки с резьбой, на крышках которых лежали вышитые подушки. Столь же ярко было вышито и покрывало на моей широкой кровати. Да и сама кровать — ее делал не местный кустарь, а привезли из городской мастерской — была из заморского черного дерева, ее изголовье украшала мозаика из перламутра и раковин, а ложе представляло собой не просто ящик с соломой, а мягкий матрас, наполненный шерстью, сеном и лавандой, а сверху лежала перина мягчайшего пуха. Даже Эдгар с его любовью к роскоши и удобствам не нашел бы ее непригодной.
Но тут мой взгляд упал на лежавшую у стены сломанную прялку. И вспомнилось, как давеча ее в ярости швырнул о стену Хорса. Увы, Хорса имел все основания для гнева. Я была виновна перед ним, что так долго таилась, не могла сразу объяснить почему не могу ответить на его ухаживания. А так я только что-то мямлила, уходя от прямого разговора, твердила о добрососедских отношениях. Я ведь прекрасно понимала, что он ждет, но не находила в себе сил объяснить, что беременна от другого.
Почему я не порвала с Хорсой изначально? Он не был мне мил, я даже побаивалась его. Но положа руку на сердце, сознаюсь — мне было приятно его внимание, его упорство добиться меня. Это было как доказательство графу, что я не просто оставленная любовница, что и я нужна кому-то. Но как я могла давать Хорсе надежду, когда мое тело все больше выдавало мое бесчестье?
Конечно для восьми месяцев у меня весьма маленький живот. Хотя заметила же еще ранее мое положение Риган, замечали и другие. А вот Хорса не видел. Да и я всячески скрывала от него беременность, куталась в шали, плащи, таилась. Порой думала, что Хорса сам все понял, просто не говорит и готов взять меня и такой. И все же мне надо было откровенно объясниться с ним, а не посылать к опекуну. Как оказалось, для Хорсы это обернулось болью и несчастьем. В Гронвуде его избили, бросили в застенок, обвинив в нападении на графиню. Позже Хорсу освободил Эдгар, и тан явился ко мне сам не свой от гнева. Весь в синяках, одежда изодрана, а в глазах столько люти… Я испугалась, хотела укрыться от него, но он ворвался даже в этот покой, в гневе все крушил, пока, слава Богу, не подоспел Утрэд и выставил его. Хорса уехал, проклиная и меня, и графа, и дитя… А я весь день простояла на коленях, моля защитить от его злых слов то что жило во мне.
Горьким мыслям нет конца. А уже наступает утро. В отдалении прокричал петух, где-то блеяли овцы. Я поднялась и, стараясь не разбудить спавшую на лежанке Труду, начала разводить огонь, убирать постель. Но Труда все же уловила движение, кряхтя стала подниматься, откинула дверцу-люк, что вела на нижние этажи башни. Я спустилась, стала будить слуг, отдавать указания.
Осень в хозяйстве — хлопотное время. К повседневным делам добавляются еще и заботы об урожае. Необходимо рассортировать и отложить про запас яблоки и груши; прочие фрукты и ягоды следовало засушить или наварить из них варенья, разлить по горшкам в виде соков и настоев. Надо так же подготовиться к осеннему забою скота, заготовить рыбу, сушенную, консервированную, соленую, маринованную; убрать на хранение яйца, позаботиться об овощах, запастись дровами, сложив их в штабеля таким образом, чтобы они оставались сухими и не обрушивались, когда поленья станут вытаскивать для топки.
Целые дни я проводила в беспрестанной беготне между Тауэр-Вейк и хозяйственными постройками на берегу. Моя беременность не причиняла мне неудобств, двигалась я легко. И когда вернулся с охоты Утрэд, привезя целую связку беличьих шкурок — мне так хотелось сшить к зиме беличий плащ с большим капюшоном! — мы с ним решили съездить взглянуть, как идут ремонтные работы на дамбах, защищающие дороги от паводков.
Вся в хлопотах, я металась от Тауэр-Вейк к хозяйственным постройкам на берегу. Моя беременность не причиняла мне неудобств, двигалась я легко. И когда прибыл с охоты Утрэд (охота была удачной, я видела это по связке беличьих шкурок у него на поясе. А мне так хотелось сшить себе на зиму беличий плащ с большим капюшоном!), мы с ним договорились съездить проверить, как идут ремонтные работы на дамбах вдоль дороги.
Утрэд помог мне сесть в лодку, отпихнул ее от берега. Плоскодонка легко скользила по узким протокам среди островков. Утрэд направлял ее шестом. Я заметила некую грусть в его взгляде.
— В чем дело, солдат?
— Ох, леди Гита, как вспомню, как точно так же я вез вас некогда из монастыря. Порой я виню себя за то, что забрал вас тогда из обители, да еще и направил к эрлу Эдгару… Как же вы теперь будете жить?
Я отворачивалась. Как бы я жила, если бы осталась в обители? Сейчас мне это казалось невероятным. Жизнь в миру была полна тревог и волнений, однако более интересна чем однотонное существование в монастыре, где дни так схожи и их течение замедлено, как течение речушки по какой мы плыли. Меня же словно подхватил какой-то бурный поток: мятеж, осада, схватки, моя страстная безудержная любовь к Эдгару, мой позор… И теперь дитя, что ношу в себе.
Я украдкой положила руку на живот. Ребеночек словно почувствовал, ответил мягким толчком. Говорят, что незаконнорожденные дети еще в утробе чувствуют свою нежелательность. Но я желала этого ребенка и буду так любить! Если у меня родится сын, я назову его Эдмундом, в честь святого короля Восточной Англии. А если родится дочь — то назову Отилией, в честь моей подруги по монастырю, или Аделиной, как звали маму. Но я никогда не назову ее Бэртрадой. И что за нелепый обычай давать детям имена в честь правителей края? Я уже знала около полудюжины малюток, каким дали это имя. Вон и Эйвота, забеременевшая примерно в то же время что и я, хочет так назвать свою дочь. Она по каким-то приметам определила, что дитя под ее сердцем девочка. Да и мне пророчит то же. Чтож, посмотрим.
— Миледи, мы почти прибыли, а наших людей не видно, — отвлек меня от размышлений Утрэд. Он оглядывался по сторонам. — Ничего не пойму. Вон земля для насыпи, вон инструменты, но где же работники. Э-ге-гей! — громко позвал он.
Мы услышали ответный окрик. Потом затрещал тростник и первой на насыпь выбралась Эйвота. Живот, не чета моему, так и выпирал под пелериной. Ее золотистые волосы завитками выбивались во все стороны из под шапочки. Поспешила к лодке, вся в земле, но возбужденная, хорошенькая неимоверно.
— Миледи, пойдемте скорее. Там такое… Наши люди нашли бесчувственного человека в тростниках.
На насыпи появился Цедрик, еще несколько крестьян, тоже говорили, что обнаружили мужчину у обочины в зарослях.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178