Правда на седьмом году жизни Юстас наконец заговорил, да так бойко, словно специально таился все время, не желая ни с кем общаться. Однако, клянусь венцом терновым, я в жизни не видела более безобразного ребенка, всего в коросте, сыпи, проплешинах. Поэтому, когда мы с Эдгаром навещали Стефана и Мод, я старалась не долго задерживаться и удалялась, едва в покой входило это маленькое чудовище. Которое, к тому же, так пялилось на меня.
Вообще-то на меня многие смотрели. И, тресни моя шнуровка, я никогда еще не чувствовала себя такой красивой. А ведь мне было уже двадцать пять, в этом возрасте многие женщины, располневшие и обессиленные многочисленными родами, превращались если не в старух, то в солидных матрон, каким неприлично даже принимать участие в танцах. Я же была стройна и легка как девушка, я одевалась в узкие блио по последней моде и, если кто и шептался за моей спиной, что за время супружества я не понесла от мужа, да еще и прославилась тем, что часто ссорилась с ним, то говорили они это скорее из зависти. Ибо, что я считалась красивейшей из прибывших в Нортгемптон леди — бесспорно.
И только родитель сбил с меня спесь, призвав к себе и сурово отчитав за потворство смутьянам вроде Гуго Бигода и за то, что я не показала себя доброй женой — тем более, что сама настаивала на этом браке.И спросил, почему я до сих пор не беременна.
Да, король был груб со мной, и это несмотря, что я преподнесла в подарок гобелен «Пляска смерти». Но я едко парировала выпады отца, напомнив, что и его законная дочь не беременела в своем первом браке с германским императором, да и для графа Анжу родила только на шестой год супружества. Если, конечно, не упоминать ту грязную историю с рождением у нее бастарда от некоего Гая де Шампер.
Но едва я упомянула о том деле, отец так осадил меня, что я ушла от него едва не в слезах. Хотя, я сама виновата, ведь знала же, как на короля действует упоминание имени того крестоносца. Те события держались в строжайшей тайне. Хотя шила в мешке не утаишь, и люди шептались, что король Генрих нанял специальных ловцов за людьми, обещав им огромную сумму, если они доставят к нему живого иль мертвого оного сэра Гая.
Вот так обстояли дела при дворе к тому времени, когда в сером тяжелом соборе Нортгемптона знать присягала на верность моей законнорожденной сестрице Матильде. Но я слышала и разговоры, что не все жаждут оказаться под пятой женщины, и присягают Матильде, лишь надеясь, что мой отец проживет достаточно долго, дабы его внук Генрих успел подрасти и достигнуть возраста, когда корона перейдет к нему, минуя Матильду, и за Генрихом I на престол воссядет Генрих II.
По завершении длившейся несколько дней церемонии присяги начались всевозможные развлечения, в том числе и соколиная охота, совсем недавно вошедшая в моду при дворах правителей Европы. После крестового похода рыцари переняли ее навыки у арабских эмиров, и охота с птицами стала считаться самой изысканной. Хорошо обученные пернатые хищники — сапсаны. Кречеты, ястребы — были необычайно редки и стоили баснословных денег.
У моего отца уже имелось около дюжины славных охотничьих птиц, и он проводил с ними немало времени на вересковых пустошах близ Нортгемптона, а местная знать неуклюже пыталась подражать ему в этом. По-настоящему обученных соколов найти было нелегко, и прыткие торговцы втридорога продавали желающим пернатых хищников, большинство из которых были дики и не прошли дрессировки. Часто такие птицы, спущенные с руки во время лова, попросту улетали, покидая незадачливых владельцев.
Я не раз видела, как презрительно хмыкал король, глядя на таких вот горе-охотников. Зато была приятно поражена, когда мой супруг сумел среди предоставленных на продажу птиц определить действительно пригодных, и спускал их с перчатки на дичь с ловкостью истинного знатока. Король и двор отметили это его умение, Эдгар Норфолк сразу стал очень популярен, с ним все советовались, и даже король неоднократно беседовал с ним о тонкостях соколиной охоты, обсуждал достоинства тех или иных птиц, а узнав, что мой супруг обучился лову с птицами еще в Святой Земле, неоднократно приглашал его к себе, желая узнать особенности этой забавы на Востоке.
Но что особо восхитило и обрадовало меня, так это, что и мне Эдгар преподнес в подарок прекрасную охотничью птицу. Это была великолепная длиннокрылая самка кречета, привезенная из Исландии.
— Вы моя жена, миледи, у вас все должно быть наилучшим. Я же обязуюсь обучить вас, как напускать птицу на дичь и как подзывать ее.
Порой Эдгар бывал просто очарователен. Я даже поцеловала его в щеку.
Первое время мы уезжали с ним в холмистые пустоши за городом только вдвоем. Эдгар объяснял мне все тонкости напуска, пояснял детали, объяснял, что самки кречетов крупнее и агрессивнее самцов, но легче поддаются обучению. Самцы же ценятся не так высоко, их редко используют в охоте и держат в основном для получения потомства.
— Когда мы вернемся в Гронвуд, — говорил Эдгар, поправляя на моей руке перчатку с крагой, чтобы сокол не поранил меня, — нам, душенька, непременно надо будет завести свою соколятню, разводить собственных птиц. Ведь равнинные, болотистые угодья Норфолкшира прекрасное место для охоты с соколами.
Я почти не слушала его, любуясь сидящей на запястье птицей. Да и не хотелось мне сейчас думать о возвращении в Гронвуд. Конечно Эдгар теперь возьмется за разведение птиц, как до этого занялся разведением своих лошадей, своих борзых. Он всегда находил себе какое-то занятие. Но мне хорошо было здесь, подле короля, среди равных себе. Да и на день Святой Маргариты король обещал устроить большой пир, на котором мне непременно хотелось присутствовать.
Но пока главным для меня оставалась охота. И каждое утро мы с мужем отправлялись на пустоши. Мой кречет уже неоднократно бил для меня мелкую дичь, какую слуги поднимали из вереска ударами бича — жаворонков, куропаток, бекасов. Наивысшим достижением считалось подбить на охоте цаплю. И когда моя длиннокрылая охотница забила ее, Эдгар сказал, что теперь мы смело можем примкнуть к королевской охоте.
Он не ошибся. И в положенный час исландский кречет показал себя во всей красе. Это было в день, на какой Генрих назначил пир. Но до него король решил нагулять аппетит на соколиной охоте. Мы с мужем приняли участие в этом выезде. И на охоте случилось так, что когда сокольничие спугнули из камышей большую серую цаплю, первой своего сокола на нее напустила Матильда. Однако напустила, когда птица была еще далеко, и король попенял ей за торопливость. Но и его ждала неудача. Его сокол-сапсан, когда с него сняли клобучек и подбросили, не обратил внимание на главную дичь, а понесся за пролетавшей мимо стаей грачей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178
Вообще-то на меня многие смотрели. И, тресни моя шнуровка, я никогда еще не чувствовала себя такой красивой. А ведь мне было уже двадцать пять, в этом возрасте многие женщины, располневшие и обессиленные многочисленными родами, превращались если не в старух, то в солидных матрон, каким неприлично даже принимать участие в танцах. Я же была стройна и легка как девушка, я одевалась в узкие блио по последней моде и, если кто и шептался за моей спиной, что за время супружества я не понесла от мужа, да еще и прославилась тем, что часто ссорилась с ним, то говорили они это скорее из зависти. Ибо, что я считалась красивейшей из прибывших в Нортгемптон леди — бесспорно.
И только родитель сбил с меня спесь, призвав к себе и сурово отчитав за потворство смутьянам вроде Гуго Бигода и за то, что я не показала себя доброй женой — тем более, что сама настаивала на этом браке.И спросил, почему я до сих пор не беременна.
Да, король был груб со мной, и это несмотря, что я преподнесла в подарок гобелен «Пляска смерти». Но я едко парировала выпады отца, напомнив, что и его законная дочь не беременела в своем первом браке с германским императором, да и для графа Анжу родила только на шестой год супружества. Если, конечно, не упоминать ту грязную историю с рождением у нее бастарда от некоего Гая де Шампер.
Но едва я упомянула о том деле, отец так осадил меня, что я ушла от него едва не в слезах. Хотя, я сама виновата, ведь знала же, как на короля действует упоминание имени того крестоносца. Те события держались в строжайшей тайне. Хотя шила в мешке не утаишь, и люди шептались, что король Генрих нанял специальных ловцов за людьми, обещав им огромную сумму, если они доставят к нему живого иль мертвого оного сэра Гая.
Вот так обстояли дела при дворе к тому времени, когда в сером тяжелом соборе Нортгемптона знать присягала на верность моей законнорожденной сестрице Матильде. Но я слышала и разговоры, что не все жаждут оказаться под пятой женщины, и присягают Матильде, лишь надеясь, что мой отец проживет достаточно долго, дабы его внук Генрих успел подрасти и достигнуть возраста, когда корона перейдет к нему, минуя Матильду, и за Генрихом I на престол воссядет Генрих II.
По завершении длившейся несколько дней церемонии присяги начались всевозможные развлечения, в том числе и соколиная охота, совсем недавно вошедшая в моду при дворах правителей Европы. После крестового похода рыцари переняли ее навыки у арабских эмиров, и охота с птицами стала считаться самой изысканной. Хорошо обученные пернатые хищники — сапсаны. Кречеты, ястребы — были необычайно редки и стоили баснословных денег.
У моего отца уже имелось около дюжины славных охотничьих птиц, и он проводил с ними немало времени на вересковых пустошах близ Нортгемптона, а местная знать неуклюже пыталась подражать ему в этом. По-настоящему обученных соколов найти было нелегко, и прыткие торговцы втридорога продавали желающим пернатых хищников, большинство из которых были дики и не прошли дрессировки. Часто такие птицы, спущенные с руки во время лова, попросту улетали, покидая незадачливых владельцев.
Я не раз видела, как презрительно хмыкал король, глядя на таких вот горе-охотников. Зато была приятно поражена, когда мой супруг сумел среди предоставленных на продажу птиц определить действительно пригодных, и спускал их с перчатки на дичь с ловкостью истинного знатока. Король и двор отметили это его умение, Эдгар Норфолк сразу стал очень популярен, с ним все советовались, и даже король неоднократно беседовал с ним о тонкостях соколиной охоты, обсуждал достоинства тех или иных птиц, а узнав, что мой супруг обучился лову с птицами еще в Святой Земле, неоднократно приглашал его к себе, желая узнать особенности этой забавы на Востоке.
Но что особо восхитило и обрадовало меня, так это, что и мне Эдгар преподнес в подарок прекрасную охотничью птицу. Это была великолепная длиннокрылая самка кречета, привезенная из Исландии.
— Вы моя жена, миледи, у вас все должно быть наилучшим. Я же обязуюсь обучить вас, как напускать птицу на дичь и как подзывать ее.
Порой Эдгар бывал просто очарователен. Я даже поцеловала его в щеку.
Первое время мы уезжали с ним в холмистые пустоши за городом только вдвоем. Эдгар объяснял мне все тонкости напуска, пояснял детали, объяснял, что самки кречетов крупнее и агрессивнее самцов, но легче поддаются обучению. Самцы же ценятся не так высоко, их редко используют в охоте и держат в основном для получения потомства.
— Когда мы вернемся в Гронвуд, — говорил Эдгар, поправляя на моей руке перчатку с крагой, чтобы сокол не поранил меня, — нам, душенька, непременно надо будет завести свою соколятню, разводить собственных птиц. Ведь равнинные, болотистые угодья Норфолкшира прекрасное место для охоты с соколами.
Я почти не слушала его, любуясь сидящей на запястье птицей. Да и не хотелось мне сейчас думать о возвращении в Гронвуд. Конечно Эдгар теперь возьмется за разведение птиц, как до этого занялся разведением своих лошадей, своих борзых. Он всегда находил себе какое-то занятие. Но мне хорошо было здесь, подле короля, среди равных себе. Да и на день Святой Маргариты король обещал устроить большой пир, на котором мне непременно хотелось присутствовать.
Но пока главным для меня оставалась охота. И каждое утро мы с мужем отправлялись на пустоши. Мой кречет уже неоднократно бил для меня мелкую дичь, какую слуги поднимали из вереска ударами бича — жаворонков, куропаток, бекасов. Наивысшим достижением считалось подбить на охоте цаплю. И когда моя длиннокрылая охотница забила ее, Эдгар сказал, что теперь мы смело можем примкнуть к королевской охоте.
Он не ошибся. И в положенный час исландский кречет показал себя во всей красе. Это было в день, на какой Генрих назначил пир. Но до него король решил нагулять аппетит на соколиной охоте. Мы с мужем приняли участие в этом выезде. И на охоте случилось так, что когда сокольничие спугнули из камышей большую серую цаплю, первой своего сокола на нее напустила Матильда. Однако напустила, когда птица была еще далеко, и король попенял ей за торопливость. Но и его ждала неудача. Его сокол-сапсан, когда с него сняли клобучек и подбросили, не обратил внимание на главную дичь, а понесся за пролетавшей мимо стаей грачей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178