По заводи проплыла лодка и мальчик-подросток правил ею, отталкиваясь шестом. А один раз мимо проехал целый отряд вооруженных всадников и я смутилась под взглядами откровенно разглядывавших меня мужчин. Однако чем дальше я углублялась в фэны, тем местность становилась пустыннее, оставаясь такой же прекрасной. Воистину, велик Творец, создавший такую красоту.
В эту пору над фэнами воздух чист и прозрачен, солнце ласково пригревает и вскоре мне стало даже жарко. По обе стороны тропы блестели окна заводей, морщась под кошачьими шажками легкого ветерка. Стройные тополя вскидывали к верху серебристой изнанкой свежую листву. Золотистые ветви ив плавно стекали в воды и под ними мелькали силуэты лебедей. Кричали чибисы, рядом находился их молодняк. Мимо синей молнией промелькнул зимородок. Грациозные стрекозы бороздили воды, выбирая для посадки цветы мяты. Цветов было множество — белые, ярко желтые, нежно лиловые. От них в воздухе разливалось дивное благоухание. Я замечала и множество лекарственных соцветий, каких мы собирали и сушили у нас в обители — дудник, кровохлебку, белокрыльник.
Изредка на тропе возвышались большие деревянные кресты. Я не знала что и зачем их воздвигли в столь пустынном месте — то ли чтобы определять тропу, то ли их установили тут некие поборники христианства из рвения к вере. Кресты стояли позеленевшие от мхов и влаги, но все равно величавые, вызывавшие трепет. Возле одного из них я решила даже сделать небольшую остановку, опустилась на колени и вслух прочитала «Аve» и «Раter noster». Когда встала с колен меня просто ослепил блеск солнца на заводях. Уже было далеко за полдень, все сияло. Я видела ярко изумрудные поляны, а совсем рядом, где заводь подходила к самому откосу тропы, светлели белоснежные лепестки кувшинок с ярко золотистой завязью в глубине цветка. Диво, как они были прекрасны. Но я знала и как они полезны. В этих цветах содержатся средства болеутоляющие и успокоительные, а корневища их обладают свойством лечащим желудочные колики, помогающие при боли в глазах и голове. Из кувшинок еще изготовляют отвар на эле, которым моют голову при выпадении волос, а их сок используется при выведении веснушек и для отбеливания кожи.
Уж не знаю, может я вспомнила, что в нашем лазарете на исходе их запас, а может мне в голову ударила весна и неожиданная свобода, но я решила нарвать их. Заметив неподалеку нависающий над водой ствол ивы, я оставила свою лошадку на тропе, а сама, пройдя по склоненному дереву, стала срывать плавающие среди крупных листьев молочно-белые цветы. Нарвала их уже достаточно, когда вдруг совсем рядом в камышах пронзительно закричала выпь. И тут моя лошадь испуганно заржала и, круша тростник, кинулась прочь.
Этого только не хватало! Хвала Святой Хильде, что лошадь отбежала недалеко. Я видела ее черно-белую, как у коровы, спину в зарослях. Подзывая и стараясь, чтобы мой голос звучал спокойно, стала пробираться к ней. Но нервное, напуганное животное, едва я приблизилась, вновь кинулось прочь.
А мать Бриджит говорила, какая ее лошадь спокойная. И, конечно же, она не поблагодарит меня, если я потеряю ее любимицу среди фэнов. Поэтому я вновь и вновь ходила за пегой, звала, едва не расплакалась с досады. Ноги промочила, где-то потеряла собранные кувшинки, вся измазалась в тине, даже порезала осокой руку. Господи, ну что за наказание?
Неожиданно при очередном моем приближении к лошади, я обнаружила, что она зацепилась поводьями за корягу, рвется, но не может освободиться. Я подошла и… Прости мне, Господи, но я хотела ее даже ударить. Но вместо этого обняла за шею и расплакалась. Потом отцепила повод и, таща вмиг ставшую спокойной животину, пошла назад на тропу.
Идти было трудно. Под ногами хлюпала жижа, упруго поддавались пласты мха. Крест на тропе виднелся довольно далеко, но передо мной лежало открытое, зеленое от бархатистых мхов пространство. Чтобы сократить путь, я свернула на него.
Я все еще всхлипывала, слезы застилали глаза, когда вдруг неожиданно почувствовала, как почва заколебалась у меня под ногами, и я увязла одной ногой в тине почти до колена. Я перенесла всю тяжесть на другую ногу, но вместо того, чтобы выбраться, увязла и второй.
От прикосновения холодной скользкой тины мне стало жутко, в горле застыл испуганный крик. Трясина. Как я была столь беспечна, что не подумала о них? И теперь меня начало медленно засасывать. Ногами не пошевелить, словно застряла в вязкой сметане.
Я не могла развернуться, только вцепилась покрепче в повод.
— Пошла, пошла! — шикала на лошадь в надежде, что она вытащит меня.
Пегая фыркала и топталась на месте. Я погрузилась уже до бедер и почти висела на поводе.
Болото вдруг издало какой-то глухой странный звук. Словно бы рядом вздохнуло живое существо. Моя лошадь испуганно заржала, рванулась. И в первый миг она немного вытащила меня из трясины, но тут повод выскользнул из моих мокрых ладоней и, потеряв равновесие, я шлепнулась на грудь, раскинув руки. Слышала, как, круша камыш, отбежала прочь лошадь. Сама же я лежала пластом на мягком мху. Я плакала, тихо стонала. Но одно я поняла: пока я лежу распластавшись, я не погружаюсь.
Я немного успокоилась, но ненадолго. Сколько я буду находиться так? Появиться ли кто-нибудь на тропе? Только на это я и могла уповать. Но стоило мне хоть немного пошевелиться, как холодная пасть болота тут же тянула меня в себя.
От холода я стала мелко дрожать. Ноги оледенели, я их вообще перестала чувствовать. Подо мной во мху постепенно скопилась вода. А вокруг сияло солнце, пели птицы. Совсем рядом на стебель опустилась стрекоза, я смотрела на нее, как она покачивается на стебле, легкая, искрящаяся, в любой миг готовая улететь. Как же я завидовала ее свободе!
Я принялась молиться, вспоминая все, чему меня учили в монастыре. Раз уж мне суждено погибнуть столь страшной смертью — на то Божья воля. Грешная плоть, за которую мы так цепляемся, только обременяет душу, истинная жизнь которой начинается только после смерти. И разве всякий человек не должен смиренно нести свой крест?
Святые мученики — вот в ком следует черпать мужество и твердость! И вдруг меня посетила странная мысль. Все эти великие светочи пострадали за веру, а я… я ехала для того, чтобы уберечь от греха единственно близкое мне существо. И лукавому удалось увести меня в сторону, а затем толкнуть к погибели… Теперь и Гита погибнет!
Я завопила, стала просить Создателя спасти меня. И — о, как мы слабы в минуту бедствия! — я стала кричать, что хочу жить, что мир прекрасен, я люблю его, хочу его видеть…
Я заметалась и стала погружаться.
Но тут произошло чудо.
Наверное я совсем отупела от страха, не заметила, что уже не одна.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178
В эту пору над фэнами воздух чист и прозрачен, солнце ласково пригревает и вскоре мне стало даже жарко. По обе стороны тропы блестели окна заводей, морщась под кошачьими шажками легкого ветерка. Стройные тополя вскидывали к верху серебристой изнанкой свежую листву. Золотистые ветви ив плавно стекали в воды и под ними мелькали силуэты лебедей. Кричали чибисы, рядом находился их молодняк. Мимо синей молнией промелькнул зимородок. Грациозные стрекозы бороздили воды, выбирая для посадки цветы мяты. Цветов было множество — белые, ярко желтые, нежно лиловые. От них в воздухе разливалось дивное благоухание. Я замечала и множество лекарственных соцветий, каких мы собирали и сушили у нас в обители — дудник, кровохлебку, белокрыльник.
Изредка на тропе возвышались большие деревянные кресты. Я не знала что и зачем их воздвигли в столь пустынном месте — то ли чтобы определять тропу, то ли их установили тут некие поборники христианства из рвения к вере. Кресты стояли позеленевшие от мхов и влаги, но все равно величавые, вызывавшие трепет. Возле одного из них я решила даже сделать небольшую остановку, опустилась на колени и вслух прочитала «Аve» и «Раter noster». Когда встала с колен меня просто ослепил блеск солнца на заводях. Уже было далеко за полдень, все сияло. Я видела ярко изумрудные поляны, а совсем рядом, где заводь подходила к самому откосу тропы, светлели белоснежные лепестки кувшинок с ярко золотистой завязью в глубине цветка. Диво, как они были прекрасны. Но я знала и как они полезны. В этих цветах содержатся средства болеутоляющие и успокоительные, а корневища их обладают свойством лечащим желудочные колики, помогающие при боли в глазах и голове. Из кувшинок еще изготовляют отвар на эле, которым моют голову при выпадении волос, а их сок используется при выведении веснушек и для отбеливания кожи.
Уж не знаю, может я вспомнила, что в нашем лазарете на исходе их запас, а может мне в голову ударила весна и неожиданная свобода, но я решила нарвать их. Заметив неподалеку нависающий над водой ствол ивы, я оставила свою лошадку на тропе, а сама, пройдя по склоненному дереву, стала срывать плавающие среди крупных листьев молочно-белые цветы. Нарвала их уже достаточно, когда вдруг совсем рядом в камышах пронзительно закричала выпь. И тут моя лошадь испуганно заржала и, круша тростник, кинулась прочь.
Этого только не хватало! Хвала Святой Хильде, что лошадь отбежала недалеко. Я видела ее черно-белую, как у коровы, спину в зарослях. Подзывая и стараясь, чтобы мой голос звучал спокойно, стала пробираться к ней. Но нервное, напуганное животное, едва я приблизилась, вновь кинулось прочь.
А мать Бриджит говорила, какая ее лошадь спокойная. И, конечно же, она не поблагодарит меня, если я потеряю ее любимицу среди фэнов. Поэтому я вновь и вновь ходила за пегой, звала, едва не расплакалась с досады. Ноги промочила, где-то потеряла собранные кувшинки, вся измазалась в тине, даже порезала осокой руку. Господи, ну что за наказание?
Неожиданно при очередном моем приближении к лошади, я обнаружила, что она зацепилась поводьями за корягу, рвется, но не может освободиться. Я подошла и… Прости мне, Господи, но я хотела ее даже ударить. Но вместо этого обняла за шею и расплакалась. Потом отцепила повод и, таща вмиг ставшую спокойной животину, пошла назад на тропу.
Идти было трудно. Под ногами хлюпала жижа, упруго поддавались пласты мха. Крест на тропе виднелся довольно далеко, но передо мной лежало открытое, зеленое от бархатистых мхов пространство. Чтобы сократить путь, я свернула на него.
Я все еще всхлипывала, слезы застилали глаза, когда вдруг неожиданно почувствовала, как почва заколебалась у меня под ногами, и я увязла одной ногой в тине почти до колена. Я перенесла всю тяжесть на другую ногу, но вместо того, чтобы выбраться, увязла и второй.
От прикосновения холодной скользкой тины мне стало жутко, в горле застыл испуганный крик. Трясина. Как я была столь беспечна, что не подумала о них? И теперь меня начало медленно засасывать. Ногами не пошевелить, словно застряла в вязкой сметане.
Я не могла развернуться, только вцепилась покрепче в повод.
— Пошла, пошла! — шикала на лошадь в надежде, что она вытащит меня.
Пегая фыркала и топталась на месте. Я погрузилась уже до бедер и почти висела на поводе.
Болото вдруг издало какой-то глухой странный звук. Словно бы рядом вздохнуло живое существо. Моя лошадь испуганно заржала, рванулась. И в первый миг она немного вытащила меня из трясины, но тут повод выскользнул из моих мокрых ладоней и, потеряв равновесие, я шлепнулась на грудь, раскинув руки. Слышала, как, круша камыш, отбежала прочь лошадь. Сама же я лежала пластом на мягком мху. Я плакала, тихо стонала. Но одно я поняла: пока я лежу распластавшись, я не погружаюсь.
Я немного успокоилась, но ненадолго. Сколько я буду находиться так? Появиться ли кто-нибудь на тропе? Только на это я и могла уповать. Но стоило мне хоть немного пошевелиться, как холодная пасть болота тут же тянула меня в себя.
От холода я стала мелко дрожать. Ноги оледенели, я их вообще перестала чувствовать. Подо мной во мху постепенно скопилась вода. А вокруг сияло солнце, пели птицы. Совсем рядом на стебель опустилась стрекоза, я смотрела на нее, как она покачивается на стебле, легкая, искрящаяся, в любой миг готовая улететь. Как же я завидовала ее свободе!
Я принялась молиться, вспоминая все, чему меня учили в монастыре. Раз уж мне суждено погибнуть столь страшной смертью — на то Божья воля. Грешная плоть, за которую мы так цепляемся, только обременяет душу, истинная жизнь которой начинается только после смерти. И разве всякий человек не должен смиренно нести свой крест?
Святые мученики — вот в ком следует черпать мужество и твердость! И вдруг меня посетила странная мысль. Все эти великие светочи пострадали за веру, а я… я ехала для того, чтобы уберечь от греха единственно близкое мне существо. И лукавому удалось увести меня в сторону, а затем толкнуть к погибели… Теперь и Гита погибнет!
Я завопила, стала просить Создателя спасти меня. И — о, как мы слабы в минуту бедствия! — я стала кричать, что хочу жить, что мир прекрасен, я люблю его, хочу его видеть…
Я заметалась и стала погружаться.
Но тут произошло чудо.
Наверное я совсем отупела от страха, не заметила, что уже не одна.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178