— Слова его прозвучали недвусмысленно резко.
— Ни в коем случае! — поспешила заверить его Элоиза. — Я люблю детей, у меня у самой бесчисленное множество племянников и племянниц, и, смею вас заверить, все они, в свою очередь, без ума от меня. Тем не менее, сэр, — прищурилась она, — вам следовало бы упомянуть об этом в своих письмах.
— Неужели я не упоминал? — удивился теперь уже он. — Вы, должно быть, просто пропустили это, мисс!
Элоиза резко, даже, пожалуй, немного с вызовом, вскинула подбородок:
— Уверяю вас, сэр, этого бы я не пропустила!
Филипп в ответ лишь молча пожал плечами.
— Вы ни разу не упомянули о своих детях, — продолжала она. — Если сомневаетесь, я могу доказать вам это!
Филипп с недоверчивым видом скрестил руки на груди.
— Где мой багаж? — Элоиза решительно направилась к дверям.
— Одно из двух, мисс, — предположил он, — либо там, где вы его оставили, либо — что вероятнее — мои слуги уже о нем позаботились и он в вашей комнате.
Элоиза обернулась на пороге:
— Все ваши письма при мне, сэр. Если вы там найдете хотя бы одно упоминание о ваших детях, можете делать со мной что угодно!
Филипп изумленно уставился на нее:
— Вы сохранили мои письма, мисс Бриджертон?
— Разумеется, — кивнула она. — А вы мои разве нет?
— Видите ли… м-м-м… — замялся он.
— Все ясно! — укоризненно покачала головой Элоиза.
Филиппу часто казалось, что он никогда не сможет понять женщин, и, вопреки всем научным классификациям, он готов был отнести мужчин и женщин к двум разным видам, если не типам, живых существ. Филиппу часто приходилось испытывать растерянность перед женщинами, но такой сильной, как сейчас, пожалуй, еще ни разу.
— Кое-что, кажется, сохранил… — промямлил он. Элоиза смотрела на него все с тем же выражением.
— По-моему, даже большую часть, — поспешил добавить он.
Судя по виду Элоизы, она ему не очень-то поверила. “Да, у этой девицы, кажется, непростой характер!”
— Не то чтобы я их выбросил, — поспешно забормотал Филипп, — просто запамятовал, куда положил…
Элоиза еле сдерживалась, чтобы не сказать сэру Филиппу что-нибудь колкое.
— Ничего страшного, — произнесла, наконец, она. — В конце концов, это всего лишь письма…
По тону Элоизы, однако, чувствовалось, что она сильно обижена.
Филипп молчал.
Еще один пронзительный крик сверху, затем оглушительный грохот. Филипп поморщился. Неужели его отпрыски дошли уже до того, что начали крушить мебель?
Элоиза покосилась на потолок, словно боясь, что с него начнет сыпаться штукатурка.
— Может быть, вам стоит пойти к ним? — осторожно предположила она.
Филипп и сам понимал, что стоит, но, Бог свидетель, идти и выяснять, что же, собственно, натворили его чада, ему ужасно не хотелось. Когда дети выходили из-под контроля, справиться с ними не мог никто. Во всяком случае, ни один мужчина. Чтобы справиться с этими дьяволятами, нужно было ангельское — или женское — терпение. По крайней мере, Филипп чувствовал, что его собственное терпение истощилось уже давно — где-то с полгода назад.
— Сэр Филипп? — все так же осторожно проговорила Элоиза.
— Да-да, конечно, вы правы… — отрешенно пробормотал он, еще не окончательно очнувшись от забытья. Да, он должен пойти к ним. Толку от этого, скорее всего, будет мало, но не следует показывать мисс Бриджертон, что он не знает, что ему делать с собственными детьми — тем более, если он рассчитывает, что она заменит им мать.
— Извините, — произнес он и, пройдя мимо Элоизы, высунулся в коридор: — Оливер! Аманда!
Может быть, Филиппу это только показалось, но он слышал, как мисс Бриджертон издала саркастический смешок.
Филипп сердито посмотрел на нее, хотя это было и не очень вежливо с его стороны. Мисс Бриджертон явно давала ему понять, что она бы на его месте справилась с детьми гораздо лучше.
Стараясь не думать о ней, Филипп выбежал в коридор.
— Оливер! Аманда! — снова позвал он.
“Впрочем, — неожиданно пришло Филиппу в голову, — оно было бы и неплохо, если бы мисс Бриджертон действительно умела обращаться с детьми лучше, чем я”. Да что уж там — если бы это было так, Филипп был бы готов целовать пыль под ее ногами…
Дети, как ни странно, откликнулись на его зов, ибо уже сбегали по лестнице навстречу ему.
— В чем дело? — сердито потребовал отчета Филипп.
— Ты о чем, папа? — с невиннейшим видом спросил Оливер.
— По-моему, я слышал крик? — Брови Филиппа сошлись на переносице.
— Это Аманда кричала, — объяснил Оливер.
— Да, это я, — тем же невинным тоном, что и брат, призналась девочка.
Филипп ждал дальнейших признаний, но дети молчали. Поняв, что без наводящих вопросов они ничего не расскажут, Филипп проговорил, обращаясь к дочери:
— Я и сам понял, что это ты! Я хочу знать, почему ты кричала?
— Из-за лягушки, — пожал плечиками белокурый ангел.
— Какой еще лягушки, черт побери?
— У меня в кровати была лягушка, — сообщила она.
— Потрясающе! А как вышло, что в постели Аманды оказалась лягушка? — Вопрос был обращен к Оливеру — Филипп не сомневался, что это его рук дело.
— Я сама ее туда положила, — заявила вдруг дочь. Филипп перевел взгляд на Аманду:
— Сама? — Изумлению его не было предела. — Зачем?
— Я так хотела, — пожала плечами девочка.
— Хотела, чтобы в твоей постели была лягушка? — Этот разговор уже начал напоминать Филиппу бред сумасшедшего.
— Да.
— Господи, зачем?!
— Мне хотелось, чтобы она принесла лягушат.
— В твоей постели?
— А что? — не моргнув глазом, проговорила Аманда. — По-моему, там для нее хорошее место — тепло и уютно!
— Я помогал ей, — вставил Оливер.
— Не сомневаюсь, — усмехнулся Филипп. — Но зачем же тогда было визжать?
— Я не визжал, — уточнил Оливер. — Это Аманда завизжала!
— Я, кажется, и спрашиваю Аманду! — сурово произнес отец.
— Когда ты задавал вопрос, то смотрел на меня, — заявил Оливер.
“Пошли мне, Господи, терпения!”
— Итак, Аманда, — повторил Филипп свой вопрос, подчеркнуто обращаясь к дочери, — если ты, как утверждаешь, положила ее в свою постель сама, почему же ты тогда завизжала?
— Я успела забыть, что в моей постели лягушка.
— Я думал, она умрет! — воскликнул Оливер.
— Аманда? — встревожился Филипп.
— Лягушка. Она была какая-то больная… Потому мы и взяли ее в дом.
— Я, кажется, уже говорил вам, — тон Филиппа был суров, — никаких лягушек в доме!
— Ты говорил о жабах, папа, — поправил отца Оливер и посмотрел на сестру. Та подтверждающе кивнула.
— Не важно. Ни лягушек, ни жаб, никаких земноводных! Ясно?
— Даже если она умирает? — В глазах Аманды стояли искренние слезы.
— Даже если умирает.
— Но, папа… Разве тебе ее не жалко?
— Ты можешь лечить своих лягушек на улице, — смягчился он.
— На улице холодно. Она могла замерзнуть.
— Наверное, лягушки умеют как-то спасаться от холодов, иначе бы они не жили в нашем климате.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81
— Ни в коем случае! — поспешила заверить его Элоиза. — Я люблю детей, у меня у самой бесчисленное множество племянников и племянниц, и, смею вас заверить, все они, в свою очередь, без ума от меня. Тем не менее, сэр, — прищурилась она, — вам следовало бы упомянуть об этом в своих письмах.
— Неужели я не упоминал? — удивился теперь уже он. — Вы, должно быть, просто пропустили это, мисс!
Элоиза резко, даже, пожалуй, немного с вызовом, вскинула подбородок:
— Уверяю вас, сэр, этого бы я не пропустила!
Филипп в ответ лишь молча пожал плечами.
— Вы ни разу не упомянули о своих детях, — продолжала она. — Если сомневаетесь, я могу доказать вам это!
Филипп с недоверчивым видом скрестил руки на груди.
— Где мой багаж? — Элоиза решительно направилась к дверям.
— Одно из двух, мисс, — предположил он, — либо там, где вы его оставили, либо — что вероятнее — мои слуги уже о нем позаботились и он в вашей комнате.
Элоиза обернулась на пороге:
— Все ваши письма при мне, сэр. Если вы там найдете хотя бы одно упоминание о ваших детях, можете делать со мной что угодно!
Филипп изумленно уставился на нее:
— Вы сохранили мои письма, мисс Бриджертон?
— Разумеется, — кивнула она. — А вы мои разве нет?
— Видите ли… м-м-м… — замялся он.
— Все ясно! — укоризненно покачала головой Элоиза.
Филиппу часто казалось, что он никогда не сможет понять женщин, и, вопреки всем научным классификациям, он готов был отнести мужчин и женщин к двум разным видам, если не типам, живых существ. Филиппу часто приходилось испытывать растерянность перед женщинами, но такой сильной, как сейчас, пожалуй, еще ни разу.
— Кое-что, кажется, сохранил… — промямлил он. Элоиза смотрела на него все с тем же выражением.
— По-моему, даже большую часть, — поспешил добавить он.
Судя по виду Элоизы, она ему не очень-то поверила. “Да, у этой девицы, кажется, непростой характер!”
— Не то чтобы я их выбросил, — поспешно забормотал Филипп, — просто запамятовал, куда положил…
Элоиза еле сдерживалась, чтобы не сказать сэру Филиппу что-нибудь колкое.
— Ничего страшного, — произнесла, наконец, она. — В конце концов, это всего лишь письма…
По тону Элоизы, однако, чувствовалось, что она сильно обижена.
Филипп молчал.
Еще один пронзительный крик сверху, затем оглушительный грохот. Филипп поморщился. Неужели его отпрыски дошли уже до того, что начали крушить мебель?
Элоиза покосилась на потолок, словно боясь, что с него начнет сыпаться штукатурка.
— Может быть, вам стоит пойти к ним? — осторожно предположила она.
Филипп и сам понимал, что стоит, но, Бог свидетель, идти и выяснять, что же, собственно, натворили его чада, ему ужасно не хотелось. Когда дети выходили из-под контроля, справиться с ними не мог никто. Во всяком случае, ни один мужчина. Чтобы справиться с этими дьяволятами, нужно было ангельское — или женское — терпение. По крайней мере, Филипп чувствовал, что его собственное терпение истощилось уже давно — где-то с полгода назад.
— Сэр Филипп? — все так же осторожно проговорила Элоиза.
— Да-да, конечно, вы правы… — отрешенно пробормотал он, еще не окончательно очнувшись от забытья. Да, он должен пойти к ним. Толку от этого, скорее всего, будет мало, но не следует показывать мисс Бриджертон, что он не знает, что ему делать с собственными детьми — тем более, если он рассчитывает, что она заменит им мать.
— Извините, — произнес он и, пройдя мимо Элоизы, высунулся в коридор: — Оливер! Аманда!
Может быть, Филиппу это только показалось, но он слышал, как мисс Бриджертон издала саркастический смешок.
Филипп сердито посмотрел на нее, хотя это было и не очень вежливо с его стороны. Мисс Бриджертон явно давала ему понять, что она бы на его месте справилась с детьми гораздо лучше.
Стараясь не думать о ней, Филипп выбежал в коридор.
— Оливер! Аманда! — снова позвал он.
“Впрочем, — неожиданно пришло Филиппу в голову, — оно было бы и неплохо, если бы мисс Бриджертон действительно умела обращаться с детьми лучше, чем я”. Да что уж там — если бы это было так, Филипп был бы готов целовать пыль под ее ногами…
Дети, как ни странно, откликнулись на его зов, ибо уже сбегали по лестнице навстречу ему.
— В чем дело? — сердито потребовал отчета Филипп.
— Ты о чем, папа? — с невиннейшим видом спросил Оливер.
— По-моему, я слышал крик? — Брови Филиппа сошлись на переносице.
— Это Аманда кричала, — объяснил Оливер.
— Да, это я, — тем же невинным тоном, что и брат, призналась девочка.
Филипп ждал дальнейших признаний, но дети молчали. Поняв, что без наводящих вопросов они ничего не расскажут, Филипп проговорил, обращаясь к дочери:
— Я и сам понял, что это ты! Я хочу знать, почему ты кричала?
— Из-за лягушки, — пожал плечиками белокурый ангел.
— Какой еще лягушки, черт побери?
— У меня в кровати была лягушка, — сообщила она.
— Потрясающе! А как вышло, что в постели Аманды оказалась лягушка? — Вопрос был обращен к Оливеру — Филипп не сомневался, что это его рук дело.
— Я сама ее туда положила, — заявила вдруг дочь. Филипп перевел взгляд на Аманду:
— Сама? — Изумлению его не было предела. — Зачем?
— Я так хотела, — пожала плечами девочка.
— Хотела, чтобы в твоей постели была лягушка? — Этот разговор уже начал напоминать Филиппу бред сумасшедшего.
— Да.
— Господи, зачем?!
— Мне хотелось, чтобы она принесла лягушат.
— В твоей постели?
— А что? — не моргнув глазом, проговорила Аманда. — По-моему, там для нее хорошее место — тепло и уютно!
— Я помогал ей, — вставил Оливер.
— Не сомневаюсь, — усмехнулся Филипп. — Но зачем же тогда было визжать?
— Я не визжал, — уточнил Оливер. — Это Аманда завизжала!
— Я, кажется, и спрашиваю Аманду! — сурово произнес отец.
— Когда ты задавал вопрос, то смотрел на меня, — заявил Оливер.
“Пошли мне, Господи, терпения!”
— Итак, Аманда, — повторил Филипп свой вопрос, подчеркнуто обращаясь к дочери, — если ты, как утверждаешь, положила ее в свою постель сама, почему же ты тогда завизжала?
— Я успела забыть, что в моей постели лягушка.
— Я думал, она умрет! — воскликнул Оливер.
— Аманда? — встревожился Филипп.
— Лягушка. Она была какая-то больная… Потому мы и взяли ее в дом.
— Я, кажется, уже говорил вам, — тон Филиппа был суров, — никаких лягушек в доме!
— Ты говорил о жабах, папа, — поправил отца Оливер и посмотрел на сестру. Та подтверждающе кивнула.
— Не важно. Ни лягушек, ни жаб, никаких земноводных! Ясно?
— Даже если она умирает? — В глазах Аманды стояли искренние слезы.
— Даже если умирает.
— Но, папа… Разве тебе ее не жалко?
— Ты можешь лечить своих лягушек на улице, — смягчился он.
— На улице холодно. Она могла замерзнуть.
— Наверное, лягушки умеют как-то спасаться от холодов, иначе бы они не жили в нашем климате.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81