Однако если нас призовут, я скажусь больным и усталым после долгого путешествия. А ты, сынок, в этом случае обязан будешь остаться дома и защищать Эльфлиа, поскольку мне это якобы будет не по силам. Помни, Брэнд: нет ничего позорного в том, чтобы отказаться подчиниться глупому требованию, даже если так поступают все вокруг. Пусть другие болтают о чести и долге, но поскольку я уже присягнул на верность герцогу Вильгельму, то с моей стороны бесчестно сражаться против него. Наш долг, Брэнд, — защищать твою мать, твою сестру, наших крестьян и Эльфлиа.
Все лето 1066 года Англия продолжала ждать вторжения. Несмотря на то что Вильгельм Нормандский был уже давно готов к походу, ветер не благоприятствовал переправе через пролив и упорно дул не в ту сторону. Граф Гарольд действительно велел собирать фирд. Жители Эльфлиа узнали об этом от путника, проходившего через долину. Однако никто не явился в Эльфлиа с официальным сообщением о приказе короля. В предвоенной панике об этом скромном поместье просто забыли. Английская армия расположилась лагерем на побережье напротив Нормандии и все ждала, ждала…
В фирде, представлявшем собой народное ополчение под командованием различных танов, стало расти беспокойство. Многие приехали издалека, и с каждым новым днем местному населению становилось все тяжелее кормить ополченцев, которые только ели, пили, слонялись без дела да начищали свое оружие. Потом к скучающим танам стали приходить письма от жен. Пришло время собирать урожай, а рабочих рук в поместьях не хватало.
Появление графа Тостига на острове Уайт вызвало некоторое оживление, особенно когда граф явился в Гамбер с шестьюдесятью кораблями. Молодой граф Мерсии Эдвин выступил ему навстречу с большим отрядом и заставил Тостига отступить. Узнав об этом сражении, Олдвин Этельсберн хмуро улыбнулся и сказал:
— Англичане дерутся с англичанами. Вот чего добился Гарольд Годвинсон. А будет еще хуже, попомните мои слова. Тостиг отправился в Шотландию, но мы о нем еще услышим.
В сентябре Гарольд Годвинсон был наконец вынужден распустить свою армию. Все были уверены, что Вильгельм Нормандский уже не придет в Англию в этом году, а урожай надо убирать. Погода вот-вот испортится, а корабли Вильгельма и так целое лето прождали попутного ветра. Вскоре пролив между Англией и Нормандией станет почти несудоходным; только самые отчаянные рыбаки и торговцы отважатся выходить в море.
Как только ополченцы разошлись по домам, король Норвегии Харальд Хардероде решил выступить с претензиями на английский трон. Обтэединившись с графом Тостигом, он захватил йоркширское побережье. Юный граф Моркар послал за помощью к своему брату, графу Эдвину. На сей раз Эльфлиа не обошли стороной.
— Мы должны ехать, — сказал Олдвин Этельсберн.
— Но почему? — спросила Ида. — Разве ты не говорил, что не станешь участвовать в войне?
— Я говорил, что не стану сражаться против Вильгельма Нормандского, но это не Вильгельм. Это проклятый дикарь-норвежец и Тостиг! Разве я могу отказать графу Эдвину, когда он просит помочь его брату? Я — мерсиец, и моей помощи просит граф Мерсии. Мы с Брэндом не можем не поехать.
Брэнд был вне себя от возбуждения. Ему уже за двадцать, но до сих пор еще не представилось возможности поучаствовать в сражении. Он радостно готовил оружие, натачивал лезвие меча, заострял копье, а Ида тем временем хмуро проверяла его кольчугу, чтобы удостовериться, в порядке ли она. Мэйрин отвела Дагду в сторонку.
— Поезжай с ними, — попросила она. — Я знаю, прошло уже много лет с тех пор, как ты дышал воздухом сражений, но я прошу тебя не воевать, а просто быть рядом с ними, Дагда. Привези их домой целыми и невредимыми!
Дагда не стал спрашивать, что она прочла по рунам, хотя и видел, как она трижды разбрасывала камешки на бархатном лоскуте. Ирландец понимал, что он вернется живым и здоровым: ведь если следовало особо поберечься, Мэйрин обязательно предупредила бы его.
После отъезда мужчин женщины в поместье Эльфлиа двигались и управлялись с хозяйством, словно во сне. Слишком много времени минуло с тех пор, как война затрагивала их деревню. Старухи качали головами и рассказывали страшные истории, а молодые женщины жили в постоянной тревоге за своих мужей и возлюбленных. Они поднимались с первыми лучами солнца и отправлялись спать на закате. Все находили во сне покой и утешение, но не Мэйрин.
У Йорка произошло большое сражение, и норвежцы победили. Погибло очень много англичан. Дагда собрал остатки людей из Эльфлиа и, тряхнув стариной, повел их в обход норвежцев и благополучно доставил домой, в тихую долину Олдфорда. Показав Иде мертвое тело ее единственного сына, ирландец взглянул в лицо осиротевшей матери, понял всю тщетность этой войны и заплакал вместе с ней.
Когда они стояли над могилой Брэнда, Дагда сказал Иде:
— Если это может хоть немного вас утешить, я скажу, что еще никогда не видел такого смелого и благородного воина, как Брэнд. Битва была слишком суровой для боевого крещения. Погибло много людей, куда более опытных, чем он.
Ида молча кивнула, и Дагда понял, что его слова все же немного утешили ее. Он был благодарен ей за то, что она не стала расспрашивать об обстоятельствах гибели Брэнда. Дагда знал, что не сможет рассказать правду этой хрупкой женщине.
Но Мэйрин, конечно, спросила, и Дагда поведал ей о том, как Брэнд встал на колени над своим раненым отцом и в этот момент его ударил сзади какой-то воин в шлеме, тут же исчезнувший в гуще сражения. Он рассказал о том изумлении, которое вспыхнуло в глазах Брэнда за мгновение до смерти.
— Ты трижды бросала руны, — сказал он. — Они не предупредили тебя об этом горе?
— Ты ведь знаешь, как мне тяжело видеть вещи, близко связанные со мной, — ответила Мэйрин. — Я спросила руны, вернутся ли домой отец и Брэнд. Я спрашивала трижды, и трижды руны ответили, что вернутся. Мне и в голову не могло прийти, что Брэнд вернется мертвым, а отец — смертельно раненным! Если бы я была искуснее в гадании, то могла бы предупредить их!
— Значит, такова их судьба, — отозвался Дагда. — Не вини себя. Откуда тебе было знать?
Олдвин Этельсберн лежал на смертном одре. Он созвал Иду, Мэйрин, Дагду, священника из деревенской церкви и столько местных жителей, сколько могло поместиться в его спальне. Собрав остаток сил, он сказал им:
— Мой сын умер, но моя дочь осталась в живых. Ее я объявляю своей наследницей. Ей оставляю все мои владения, мои земли и все богатство, которое мне удалось нажить. Клянетесь ли вы мне, что присягнете ей на верность?
Олдвин откинулся на подушки и на мгновение опустил веки. Затем глаза его снова открылись, и тан обвел пристальным взглядом окружающих.
Все в один голос воскликнули:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135
Все лето 1066 года Англия продолжала ждать вторжения. Несмотря на то что Вильгельм Нормандский был уже давно готов к походу, ветер не благоприятствовал переправе через пролив и упорно дул не в ту сторону. Граф Гарольд действительно велел собирать фирд. Жители Эльфлиа узнали об этом от путника, проходившего через долину. Однако никто не явился в Эльфлиа с официальным сообщением о приказе короля. В предвоенной панике об этом скромном поместье просто забыли. Английская армия расположилась лагерем на побережье напротив Нормандии и все ждала, ждала…
В фирде, представлявшем собой народное ополчение под командованием различных танов, стало расти беспокойство. Многие приехали издалека, и с каждым новым днем местному населению становилось все тяжелее кормить ополченцев, которые только ели, пили, слонялись без дела да начищали свое оружие. Потом к скучающим танам стали приходить письма от жен. Пришло время собирать урожай, а рабочих рук в поместьях не хватало.
Появление графа Тостига на острове Уайт вызвало некоторое оживление, особенно когда граф явился в Гамбер с шестьюдесятью кораблями. Молодой граф Мерсии Эдвин выступил ему навстречу с большим отрядом и заставил Тостига отступить. Узнав об этом сражении, Олдвин Этельсберн хмуро улыбнулся и сказал:
— Англичане дерутся с англичанами. Вот чего добился Гарольд Годвинсон. А будет еще хуже, попомните мои слова. Тостиг отправился в Шотландию, но мы о нем еще услышим.
В сентябре Гарольд Годвинсон был наконец вынужден распустить свою армию. Все были уверены, что Вильгельм Нормандский уже не придет в Англию в этом году, а урожай надо убирать. Погода вот-вот испортится, а корабли Вильгельма и так целое лето прождали попутного ветра. Вскоре пролив между Англией и Нормандией станет почти несудоходным; только самые отчаянные рыбаки и торговцы отважатся выходить в море.
Как только ополченцы разошлись по домам, король Норвегии Харальд Хардероде решил выступить с претензиями на английский трон. Обтэединившись с графом Тостигом, он захватил йоркширское побережье. Юный граф Моркар послал за помощью к своему брату, графу Эдвину. На сей раз Эльфлиа не обошли стороной.
— Мы должны ехать, — сказал Олдвин Этельсберн.
— Но почему? — спросила Ида. — Разве ты не говорил, что не станешь участвовать в войне?
— Я говорил, что не стану сражаться против Вильгельма Нормандского, но это не Вильгельм. Это проклятый дикарь-норвежец и Тостиг! Разве я могу отказать графу Эдвину, когда он просит помочь его брату? Я — мерсиец, и моей помощи просит граф Мерсии. Мы с Брэндом не можем не поехать.
Брэнд был вне себя от возбуждения. Ему уже за двадцать, но до сих пор еще не представилось возможности поучаствовать в сражении. Он радостно готовил оружие, натачивал лезвие меча, заострял копье, а Ида тем временем хмуро проверяла его кольчугу, чтобы удостовериться, в порядке ли она. Мэйрин отвела Дагду в сторонку.
— Поезжай с ними, — попросила она. — Я знаю, прошло уже много лет с тех пор, как ты дышал воздухом сражений, но я прошу тебя не воевать, а просто быть рядом с ними, Дагда. Привези их домой целыми и невредимыми!
Дагда не стал спрашивать, что она прочла по рунам, хотя и видел, как она трижды разбрасывала камешки на бархатном лоскуте. Ирландец понимал, что он вернется живым и здоровым: ведь если следовало особо поберечься, Мэйрин обязательно предупредила бы его.
После отъезда мужчин женщины в поместье Эльфлиа двигались и управлялись с хозяйством, словно во сне. Слишком много времени минуло с тех пор, как война затрагивала их деревню. Старухи качали головами и рассказывали страшные истории, а молодые женщины жили в постоянной тревоге за своих мужей и возлюбленных. Они поднимались с первыми лучами солнца и отправлялись спать на закате. Все находили во сне покой и утешение, но не Мэйрин.
У Йорка произошло большое сражение, и норвежцы победили. Погибло очень много англичан. Дагда собрал остатки людей из Эльфлиа и, тряхнув стариной, повел их в обход норвежцев и благополучно доставил домой, в тихую долину Олдфорда. Показав Иде мертвое тело ее единственного сына, ирландец взглянул в лицо осиротевшей матери, понял всю тщетность этой войны и заплакал вместе с ней.
Когда они стояли над могилой Брэнда, Дагда сказал Иде:
— Если это может хоть немного вас утешить, я скажу, что еще никогда не видел такого смелого и благородного воина, как Брэнд. Битва была слишком суровой для боевого крещения. Погибло много людей, куда более опытных, чем он.
Ида молча кивнула, и Дагда понял, что его слова все же немного утешили ее. Он был благодарен ей за то, что она не стала расспрашивать об обстоятельствах гибели Брэнда. Дагда знал, что не сможет рассказать правду этой хрупкой женщине.
Но Мэйрин, конечно, спросила, и Дагда поведал ей о том, как Брэнд встал на колени над своим раненым отцом и в этот момент его ударил сзади какой-то воин в шлеме, тут же исчезнувший в гуще сражения. Он рассказал о том изумлении, которое вспыхнуло в глазах Брэнда за мгновение до смерти.
— Ты трижды бросала руны, — сказал он. — Они не предупредили тебя об этом горе?
— Ты ведь знаешь, как мне тяжело видеть вещи, близко связанные со мной, — ответила Мэйрин. — Я спросила руны, вернутся ли домой отец и Брэнд. Я спрашивала трижды, и трижды руны ответили, что вернутся. Мне и в голову не могло прийти, что Брэнд вернется мертвым, а отец — смертельно раненным! Если бы я была искуснее в гадании, то могла бы предупредить их!
— Значит, такова их судьба, — отозвался Дагда. — Не вини себя. Откуда тебе было знать?
Олдвин Этельсберн лежал на смертном одре. Он созвал Иду, Мэйрин, Дагду, священника из деревенской церкви и столько местных жителей, сколько могло поместиться в его спальне. Собрав остаток сил, он сказал им:
— Мой сын умер, но моя дочь осталась в живых. Ее я объявляю своей наследницей. Ей оставляю все мои владения, мои земли и все богатство, которое мне удалось нажить. Клянетесь ли вы мне, что присягнете ей на верность?
Олдвин откинулся на подушки и на мгновение опустил веки. Затем глаза его снова открылись, и тан обвел пристальным взглядом окружающих.
Все в один голос воскликнули:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135