– Ты не чувствуешь злости, Крис?
Он взглянул на нее.
– Да, пожалуй.
– А на кого ты злишься?
– На Грега. За то, что не надел шлем. На судьбу. Черт возьми, не знаю на кого.
Дженис стало легче от того, что Крис испытывает те же чувства – как ей казалось, эгоистичные.
– Я все время думаю о том, что он так и не женился… не оставил детей.
– Да, я понимаю.
– Думаю и о маме, обо всех нас. Черт возьми, думаю о днях рождения! О Рождестве!
Она опять заплакала.
– Эти дни отныне будут уж… ужасными!
Она была права. Крису нечего было возразить, он лишь сочувственно пожал ей руку.
Пожалуй, еще не доводилось ему быть свидетелем более горестной сцены, чем встреча Ли Рестон с детьми. Он стоял рядом, наблюдая, как прижались они друг к другу в скорбном молчании. В эту минуту он готов был пожертвовать частью своей жизни, лишь бы вернуть им Грега.
Он слышал их рыдания, видел, как руки матери гладят головы детей, прижавшиеся к ее груди. Решив не мешать, Крис вышел на задний двор и присел на ступеньках лестницы, что вела к лужайке. Лужайка была прелестна – довольно большая, футов двести, она упиралась в живую изгородь, отделявшую ее от соседнего двора. С одной стороны, ближе к дому, росли тенистые деревья. Вдали же пестрели в три яруса цветочные клумбы, окаймлявшие площадку для игры в волейбол и семейных пикников. Крис пару раз был на этих праздниках. В его памяти они навсегда остались самыми счастливыми днями. Хот-доги, веселье, семейное тепло и уют – всего этого так недоставало в его жизни. И Грег подарил ему это. Рестоны всегда встречали Криса как члена своей семьи. «Пиво там. У нас самообслуживание, кому лень, останется голодным. И нет ему сочувствия!»
Четвертое июля в этом году вряд ли станет для них праздничным днем. Пикника не будет. Ведь Крис еще в апреле упросил капитана дать ему выходной в этот день. Теперь, наверное, лучше будет попроситься на дежурство – пусть уж кто-нибудь из женатых ребят проведет этот день с семьей. Черт возьми, так, пожалуй, и надо сделать. Крису было не впервой добровольно дежурить в праздники. Все лучше, чем слоняться без дела, чувствуя себя одиноким и никому не нужным.
Он вспомнил один из праздников Четвертого июля, когда ему было лет двенадцать. В школе он записался в оркестр, попросив, чтобы ему дали тубу, – дома денег на инструменты не было, а в школе тубы и барабаны давали бесплатно. Крис до сих пор помнил, как приятно оттягивала туба плечо, как впивались губы в огромный мундштук, с каким вдохновением он впервые маршировал по улице с оркестром, и над его головой возвышалась медная тарелка тубы. Играли тогда его любимый марш «Клаксон» – да, именно его, – и, черт возьми, до чего же здорово они его исполняли, прямо кровь стыла в жилах. Пум-пум-пум-пум… Они с барабанщиком на пару задавали ритм всему оркестру. Дирижер, мистер Затнер, объявил, что их юношеский оркестр пригласили на парад в маленький городок Принстон, и всем музыкантам выдали атласные накидки – с одной стороны черные, с другой – бордовые, и просили надеть черные брюки и белые рубашки. У Криса по дороге домой от волнения даже живот скрутило: придется просить родителей купить ему черные брюки…
Лаллеки жили в вонючей квартирке над магазином электробытовых приборов. В квартиру вела видавшая виды открытая лестница со стороны аллеи. В теплые месяцы здесь стоял тяжелый запах гнилых овощей из мусорных баков, что стояли неподалеку от магазина «Красный филин». Иногда, когда в доме нечего было поесть, Крис слонялся на заднем дворе овощного магазина в часы, когда хозяин выбрасывал разную гниль.
– Эй, не нужно ли помочь? – предлагал он свои услуги, а детина в засаленном белом фартуке отвечал:
– Ого! Это что-то новенькое! Такой сопляк предлагает помощь? Что ж, почему бы и нет?
Рабочий вытаскивал тухлую цветную капусту, почерневший и скользкий салат, пучки брокколи, которые Крису казались с виду вполне съедобными. Но беда была в том, что он терпеть не мог брокколи. Однажды очередь дошла и до апельсинов – они были местами мягкими, но совсем без плесени.
– Послушайте, они выглядят вполне сносно, – сказал Крис.
– Но не для продажи.
– Ничего, если я съем один?
– Да ничего, конечно. Вот, на тебе два. Даже три возьми.
Крис на лету поймал три апельсина, брошенные ему рабочим. В тот день он принес домой апельсины, немного увядшей моркови и что-то под названием «каша из макарон», напоминавшее по вкусу корм для скота. Младшая сестренка Джинни захныкала:
– Но мне это не нравится!
– Ешь! – приказал он. – Тебе это полезно, а наш старик получит пособие только через девять дней.
Но оба они знали, что, даже и получив деньги, отец с матерью в первую очередь купят себе что-нибудь выпить в местной забегаловке, которую дети называли не иначе как «дыра». Находилась она недалеко от дома, в сыром вонючем погребке, куда отец направлялся каждое утро, едва продрав глаза. Мать присоединялась к нему тотчас же, как заканчивала работу. Она была кухаркой в шоферской закусочной на Десятом шоссе, она уходила из дома рано утром, когда дети еще спали, и часто приползала обратно уже далеко за полночь.
В тот злополучный день старики, как всегда, проводили время в «дыре». Крис, придя домой, сварил Джинни немного макарон, смешал их с томатным соусом некогда девочка, поев, ушла спать, стал дожидаться родителей.
Они вернулись около полуночи, как обычно, разругавшись по дороге. Когда они ввалились в квартиру, грязные и вонючие, отец, мусоля во рту дымящуюся сигарету, спросил:
– Какого черта ты не спишь?
– Мне надо поговорить с тобой.
– В полночь? Боже упаси. Такой сопляк, как ты, в это время должен уже быть в постели.
– Я бы там и был, если б вы пришли домой вовремя!
– Каков засранец! Не смей указывать мне, когда возвращаться! Я еще пока в портках! Мужик!
Насчет портков он был прав. Они действительно на нем были – такие же грязные и вонючие, как и он сам, свисавшие, словно гамак, с его накачанного пивом брюха.
– Мне нужно немного денег, чтобы купить брюки.
– У тебя есть джинсы.
– Мне нужны черные брюки.
– Черные! – взорвался отец. – Какого черта тебе понадобились именно черные?
– Это форма для нашего оркестра. Мы будем выступать на параде, и всем нужно быть в белых рубашках и черных брюках.
– На параде! Господи Иисусе, они думают, у меня есть деньги, чтобы тратиться на их парады! Скажи своему дирижеру, пусть сам придет и посмеет сказать мне, что я должен раскошеливаться на эту чертову форму! Уж я ему скажу пару ласковых!
Вмешалась мать:
– Тихо, Эд, заткнись, Бога ради! Ты разбудишь Джинни!
– Не затыкай мне рот, Мэйвис! Это мой дом, черт побери! И я могу орать здесь во всю глотку!
– Папа, мне нужны деньги.
– У меня их нет!
– Но на выпивку у тебя они нашлись.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109