Шанс застать именно эту мелодию в те пять минут, что она тратила на дорогу домой, был ничтожно мал. И все же… из холодных стереоколонок хлынули печальные звуки – третье, и самое болезненное, напоминание о Греге.
Музыка… Она разбередила душу. Эта песня была самым последним увлечением Грега, и вот сейчас ее слушали по всей Америке, и в каждом человеке она пробуждала добрые, романтические чувства. Но только не в Греге. Грег ее больше не услышит. Интересно, что чувствовал он, когда слушал ее? О ком он думал? Была ли у него девушка, которую он любил и потерял и по которой тосковал? Девушка, на которой он мог бы когда-нибудь жениться? Иметь с ней детей? Быть счастливым?
Мелодия вновь воскресила в ее душе мысль, которую она гнала от себя все эти семь месяцев:
Если бы только…
Если бы только…
Если бы только…
Она расплакалась уже в дороге, так и не дотянув до дома. Джои на кухне был занят макаронами – он как раз закладывал их в кипящую воду, когда она вошла.
– Будешь макароны с сыром, мам? Тогда поторопись. Я должен быть в… – В лице его промелькнул испуг, когда он увидел ее слезы. – Мам, что-то не так?
Он кинулся к ней, и они обнялись.
– Грег, – пожаловалась она, – мне сегодня его ужасно не хватает.
Он крепче прижал ее к себе.
– Мне тоже. Интересно почему.
– Не знаю. Нолан звонил. Сказал то же самое.
– Почему вдруг мы все подумали о нем в одно и то же время?
– Кто знает? Ритмы Земли, биоритмы, расположение звезд. Мы думаем, что уже оправились от горя, а выясняется, что еще очень далеки от этого.
– Да, – произнес он надтреснутым голосом, уткнувшись ей в волосы. – Проклятье!
Она погладила его по спине, печально улыбнулась и повторила вслед за ним:
– Да… вот уж воистину проклятье.
За последние полгода Джои перерос ее почти на целую голову. Мысль об этом добавила ей грусти: скоро и он станет взрослым и покинет ее. Она с трудом заставила себя не думать об этом.
– Ну что ж. Ты, кажется, намекал на макароны с сыром? – Она достала несколько салфеток и протянула пару Джои. Оба высморкались, утерли глаза, и она, повернувшись к плите, успела ее выключить, прежде чем кипевшие макароны перелились через край кастрюли. – А тебе в семь тридцать надо быть в школе.
– Да, – без особого энтузиазма сказал он. – Анока играет с Кун-Рэпидз. Это величайшая схватка года.
Она взяла его лицо в свои ладони и нежно чмокнула.
– И очень скоро мне уже не придется отвозить тебя на такие мероприятия.
– Сегодня вечером нас отвезет мама Денни.
– Хорошо. А теперь давай-ка приготовим сырный соус.
Когда Джои ушел, она убралась на кухне и переоделась в голубые джинсы и пуловер. В доме было очень тихо. Лишь посудомоечная машина напоминала о себе: тум-тум-тум, извергая лимонный аромат кипящего моющего раствора. Домашние растения нуждались в поливке, но ей вдруг стало мерзко на душе от одной мысли о том, что придется полить еще хотя бы один цветок, коснуться хотя бы одного листочка после того, как целый день – да что там день – дни и годы занималась этим. Внезапно она ощутила жгучую тоску по Дженис, даже сдавило грудь – и что это она так расчувствовалась? Она, которая уже свыклась с отсутствием дочери.
Ли набрала номер телефона Дженис, но никто не ответил: пятница, вечер, и как же такой молодой, здоровой, хорошенькой девице не веселиться где-нибудь с друзьями? Ли повесила трубку, облокотилась на кухонный прилавок и ткнула пальцем в макароны с сыром, которые остывали в пластмассовом блюде.
Тык… тык… тык…
Сдерживаясь изо всех сил…
Сдерживаясь… сдерживаясь…
Пока жестокие рыдания наконец не прорвались наружу и она не рухнула на прилавок, уронив руку на блюдо с макаронами.
Кристофер приехал, когда она уже утирала лицо. Он вошел, держа в руке две взятые напрокат видеокассеты и красную коробку с пирогом из кондитерской на Бэйкерс-сквер.
Он задал тот же вопрос, что и Джои до этого.
– Ли? Что-то не так?
Она шмыгнула носом и сказала:
– А, глупости.
Он отложил в сторону кассеты и пирог.
– Какие еще глупости? Иди-ка сюда…
И вместо этого сам подошел к ней, обнял, прижав к холодному нейлону куртки, пропитанному запахами зимы. Нежно обхватив ее шею, коснувшись губами ее лба, он вновь спросил:
– Какие глупости?
– Грег, – только и вымолвила она, захлебываясь в новом потоке слез.
Он был единственный, кто ничего не сказал, и именно это молчание подействовало на нее магически. Ей просто нужно было, чтобы он, этот мужчина, держал ее в своих объятиях, любил, покачивал, ласкал. Утешения других она тоже принимала с благодарностью, но весь сегодняшний день она ждала именно этой минуты – когда сможет свернуться клубочком в его руках и обрести успокоение. Он действительно стал для нее незаменимым. Так же, как когда-то он в тяжелые минуты своей жизни пришел к ней за утешением, так теперь она тянулась к нему.
Он позволил ей вволю поплакать, потом развернул и медленно повел в гостиную, где они сели на диван, в темноте, слегка разбавленной розоватым светом, проникавшим из кухни. Она тесно прижалась к нему, свернувшись, как змейка в густой траве, и он положил ее ноги к себе на колени, коснулся щекой ее волос.
Вскоре она уже смогла рассказать ему, как прошел день, о том, что навеяло такую тоску: о своем сне, звонке Нолана и любимой песне Грега. Она призналась в том, что, к сожалению, вовсе не избавилась от своей боли.
– Наверное, я все еще принадлежу к категории «особо ранимых», как говорят. Хотя прошло уже столько времени.
– Кто так говорит?
– Книги, журналы, люди, выступающие в ток-шоу. Все они говорят, что должно пройти много времени, прежде чем ты сможешь смириться с утратой и изменить что-то в своей жизни.
– Ты хочешь сказать, что и я так считаю, что я всего лишь жалею тебя?
– О, Кристофер, я сама не знаю, что хочу сказать. Я просто думала, что самое худшее позади, вот и все. А прошло целых семь месяцев, и вновь такая острота страдания. Все возвращается на круги своя.
– Едва ли. Ты с тех пор очень изменилась.
Его здравомыслие, как всегда, придало ей уверенности в себе.
– Может, ты и прав. Но в глубине души я сознаю, что все еще склонна к меланхолии и мелодраматическим сентенциям. Хотя все это и не похоже на мелодраму. Просто я чувствую, что во мне навечно поселилась боль.
Он прекрасно понимал, что на самом деле произошло с ней сегодня. Она столкнулась с очередным приступом тоски, и спасовала перед ним, и тотчас нахлынули сомнения – а не явились ли ее сексуальные «фантазии» болезненной реакцией израненной души? Может быть, их отношения – всего лишь жажда вырваться из цепких лап пережитого кошмара, провозгласить превосходство жизни над смертью? Не обманывают ли они себя, заверяя друг друга в своей любви, которой на самом деле и нет, и любовные признания – лишь попытка оправдать свои постельные игры?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109
Музыка… Она разбередила душу. Эта песня была самым последним увлечением Грега, и вот сейчас ее слушали по всей Америке, и в каждом человеке она пробуждала добрые, романтические чувства. Но только не в Греге. Грег ее больше не услышит. Интересно, что чувствовал он, когда слушал ее? О ком он думал? Была ли у него девушка, которую он любил и потерял и по которой тосковал? Девушка, на которой он мог бы когда-нибудь жениться? Иметь с ней детей? Быть счастливым?
Мелодия вновь воскресила в ее душе мысль, которую она гнала от себя все эти семь месяцев:
Если бы только…
Если бы только…
Если бы только…
Она расплакалась уже в дороге, так и не дотянув до дома. Джои на кухне был занят макаронами – он как раз закладывал их в кипящую воду, когда она вошла.
– Будешь макароны с сыром, мам? Тогда поторопись. Я должен быть в… – В лице его промелькнул испуг, когда он увидел ее слезы. – Мам, что-то не так?
Он кинулся к ней, и они обнялись.
– Грег, – пожаловалась она, – мне сегодня его ужасно не хватает.
Он крепче прижал ее к себе.
– Мне тоже. Интересно почему.
– Не знаю. Нолан звонил. Сказал то же самое.
– Почему вдруг мы все подумали о нем в одно и то же время?
– Кто знает? Ритмы Земли, биоритмы, расположение звезд. Мы думаем, что уже оправились от горя, а выясняется, что еще очень далеки от этого.
– Да, – произнес он надтреснутым голосом, уткнувшись ей в волосы. – Проклятье!
Она погладила его по спине, печально улыбнулась и повторила вслед за ним:
– Да… вот уж воистину проклятье.
За последние полгода Джои перерос ее почти на целую голову. Мысль об этом добавила ей грусти: скоро и он станет взрослым и покинет ее. Она с трудом заставила себя не думать об этом.
– Ну что ж. Ты, кажется, намекал на макароны с сыром? – Она достала несколько салфеток и протянула пару Джои. Оба высморкались, утерли глаза, и она, повернувшись к плите, успела ее выключить, прежде чем кипевшие макароны перелились через край кастрюли. – А тебе в семь тридцать надо быть в школе.
– Да, – без особого энтузиазма сказал он. – Анока играет с Кун-Рэпидз. Это величайшая схватка года.
Она взяла его лицо в свои ладони и нежно чмокнула.
– И очень скоро мне уже не придется отвозить тебя на такие мероприятия.
– Сегодня вечером нас отвезет мама Денни.
– Хорошо. А теперь давай-ка приготовим сырный соус.
Когда Джои ушел, она убралась на кухне и переоделась в голубые джинсы и пуловер. В доме было очень тихо. Лишь посудомоечная машина напоминала о себе: тум-тум-тум, извергая лимонный аромат кипящего моющего раствора. Домашние растения нуждались в поливке, но ей вдруг стало мерзко на душе от одной мысли о том, что придется полить еще хотя бы один цветок, коснуться хотя бы одного листочка после того, как целый день – да что там день – дни и годы занималась этим. Внезапно она ощутила жгучую тоску по Дженис, даже сдавило грудь – и что это она так расчувствовалась? Она, которая уже свыклась с отсутствием дочери.
Ли набрала номер телефона Дженис, но никто не ответил: пятница, вечер, и как же такой молодой, здоровой, хорошенькой девице не веселиться где-нибудь с друзьями? Ли повесила трубку, облокотилась на кухонный прилавок и ткнула пальцем в макароны с сыром, которые остывали в пластмассовом блюде.
Тык… тык… тык…
Сдерживаясь изо всех сил…
Сдерживаясь… сдерживаясь…
Пока жестокие рыдания наконец не прорвались наружу и она не рухнула на прилавок, уронив руку на блюдо с макаронами.
Кристофер приехал, когда она уже утирала лицо. Он вошел, держа в руке две взятые напрокат видеокассеты и красную коробку с пирогом из кондитерской на Бэйкерс-сквер.
Он задал тот же вопрос, что и Джои до этого.
– Ли? Что-то не так?
Она шмыгнула носом и сказала:
– А, глупости.
Он отложил в сторону кассеты и пирог.
– Какие еще глупости? Иди-ка сюда…
И вместо этого сам подошел к ней, обнял, прижав к холодному нейлону куртки, пропитанному запахами зимы. Нежно обхватив ее шею, коснувшись губами ее лба, он вновь спросил:
– Какие глупости?
– Грег, – только и вымолвила она, захлебываясь в новом потоке слез.
Он был единственный, кто ничего не сказал, и именно это молчание подействовало на нее магически. Ей просто нужно было, чтобы он, этот мужчина, держал ее в своих объятиях, любил, покачивал, ласкал. Утешения других она тоже принимала с благодарностью, но весь сегодняшний день она ждала именно этой минуты – когда сможет свернуться клубочком в его руках и обрести успокоение. Он действительно стал для нее незаменимым. Так же, как когда-то он в тяжелые минуты своей жизни пришел к ней за утешением, так теперь она тянулась к нему.
Он позволил ей вволю поплакать, потом развернул и медленно повел в гостиную, где они сели на диван, в темноте, слегка разбавленной розоватым светом, проникавшим из кухни. Она тесно прижалась к нему, свернувшись, как змейка в густой траве, и он положил ее ноги к себе на колени, коснулся щекой ее волос.
Вскоре она уже смогла рассказать ему, как прошел день, о том, что навеяло такую тоску: о своем сне, звонке Нолана и любимой песне Грега. Она призналась в том, что, к сожалению, вовсе не избавилась от своей боли.
– Наверное, я все еще принадлежу к категории «особо ранимых», как говорят. Хотя прошло уже столько времени.
– Кто так говорит?
– Книги, журналы, люди, выступающие в ток-шоу. Все они говорят, что должно пройти много времени, прежде чем ты сможешь смириться с утратой и изменить что-то в своей жизни.
– Ты хочешь сказать, что и я так считаю, что я всего лишь жалею тебя?
– О, Кристофер, я сама не знаю, что хочу сказать. Я просто думала, что самое худшее позади, вот и все. А прошло целых семь месяцев, и вновь такая острота страдания. Все возвращается на круги своя.
– Едва ли. Ты с тех пор очень изменилась.
Его здравомыслие, как всегда, придало ей уверенности в себе.
– Может, ты и прав. Но в глубине души я сознаю, что все еще склонна к меланхолии и мелодраматическим сентенциям. Хотя все это и не похоже на мелодраму. Просто я чувствую, что во мне навечно поселилась боль.
Он прекрасно понимал, что на самом деле произошло с ней сегодня. Она столкнулась с очередным приступом тоски, и спасовала перед ним, и тотчас нахлынули сомнения – а не явились ли ее сексуальные «фантазии» болезненной реакцией израненной души? Может быть, их отношения – всего лишь жажда вырваться из цепких лап пережитого кошмара, провозгласить превосходство жизни над смертью? Не обманывают ли они себя, заверяя друг друга в своей любви, которой на самом деле и нет, и любовные признания – лишь попытка оправдать свои постельные игры?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109