– Она запрокинула голову, а он целовал ее в шею.
– Да, точно.
– Тридцатилетний мальчишка.
– Тридцатилетний – это уже далеко не мальчишка.
– Конечно, нет, и я чувствую это.
– Так что скажете… миссис Робинзон?
Она улыбнулась и открыла глаза, тут же встретившись с ним взглядом. Он тоже улыбался, поддразнивая ее. Они лежали на ковре, вглядываясь друг в друга, словно пытаясь по лицам прочитать мысли… ее глаза цвета ржавчины неотрывно смотрели в его голубые.
– До меня только что дошло, что я сейчас занимаюсь в точности тем, от чего предостерегала Джои в прошлую субботу ночью. Неужели ты думаешь, что я смогу и дальше сопротивляться, если мы будем продолжать в том же духе? Хороша же я: проповедую сыну одно, а сама поступаю наоборот. Но, черт возьми, Кристофер, с тобой так хорошо, я даже не могу выразить это словами. Но если мы окажемся в постели – что потом? К чему это приведет? Что, если все откроется?
– Знаешь, у тебя очень много всяких «но». Может, все это приведет лишь к тому, что мы хорошо проведем вместе время. Что в этом плохого? Наслаждаться друг другом в постели – для меня это естественное продолжение нашего чудесного общения. Кроме всего прочего, мы оба свободны. И давно совершеннолетние. И оба очень хотим этого.
– Юноша, ты можешь повторять мне это снова и снова.
Она откатилась от него и села, чувствуя, что дрожит от волнения. Облокотившись на колено, она смахнула с лица непослушные пряди волос.
– Хорошо, предположим, что мы оказались в постели. Я живу в современном мире с его проблемами. И хотела бы знать твою прошлую сексуальную жизнь.
Он тоже сел, расставив ноги, и, поймав ее ступню, прижал к себе между ног, нежно поглаживая ее сквозь тонкий нейлон колгот.
– Если презерватива для тебя недостаточно, скажи лишь слово – и я завтра же утром пройду обследование на спид.
Она, может, и жила в современном мире, но эти слова глубоко тронули ее. Какая порядочность! Не каждый мужчина предложит это!
– Ты это серьезно?
– Конечно, серьезно. Мы начинаем новую жизнь.
Ей вдруг стало страшно: она подумала, что, похоже, – Боже, да возможно ли это? – влюбляется в него. В мужчину, который на пятнадцать лет моложе нее.
Он спокойно продолжал:
– В последний раз у меня была близость с женщиной года два назад. Мы встречались почти полгода, потом она переехала в Техас, получив повышение по службе. До нее, насколько я помню, у меня было четыре романа, это с учетом старших классов школы. Я никогда не был дамским угодником. Чаще всего я бывал одинок.
Она убрала ногу и поджала ее под себя. Взяв его руки в свои, она внимательно рассматривала его ладонь, одновременно сгибая и разгибая его пальцы.
После некоторой паузы она вгляделась в его чистое, красивое лицо.
– Мне нужно время, чтобы подумать обо всем, Кристофер. Не могу отделаться от мысли, что поступаю неправильно.
– Потому что я моложе?
– Отчасти, да.
Он посмотрел на свою руку, лежавшую в ее руках.
– Что ж, этого я изменить не в силах. Я всегда буду моложе, и всегда найдутся те, кто сможет обвинить тебя в растлении малолетних. Я это знаю.
Удрученные, они оба молчали. Она положила руку ему на плечо.
– Мне очень, очень нравится твой подарок. В жизни я не встречала человека более чуткого, чем ты. Даже о Билле я не могу сказать такого, честное слово.
Он посмотрел на нее и робко улыбнулся.
– Что ж, как бы то ни было, это начало, не так ли?
Она тоже улыбнулась.
– А теперь мне действительно пора на работу. Можно, я пойду в ванную?
– Конечно.
Она взяла свою сумочку, в ванной расчесала волосы и мазнула губы помадой. Когда она вышла, он уже снял с вешалки ее куртку. Он помог ей одеться, потом, обняв за плечи, повернул лицом к себе.
Наклонившись, он прильнул к ее губам прощальным поцелуем – нежным и долгим.
Когда поцелуй закончился, она коснулась его губ подушечкой указательного пальца.
– Спасибо тебе за ленч.
– Пожалуйста. В любое время к вашим услугам.
– И за билеты спасибо.
Он лишь улыбнулся в ответ и поцеловал ее палец.
– В сочельник, – тихо произнесла она, отступая назад. – В одиннадцать. Буду ждать тебя. – И прошептала: – Пока.
Глава 13
Крису выпало дежурить и в сочельник, и в Рождество – с трех до одиннадцати. Дежурства в рождественскую ночь всегда доставляли много хлопот полицейским: вызовы поступали один за другим. Хотя поводами для них служили обстоятельства не совсем обычные. Звонили, как правило, одинокие пожилые люди, которые, дабы избежать одиночества в сочельник, выдумывали различного рода недуги – с тем чтобы оказаться в больнице с кем-нибудь, ощутить внимание к себе, почувствовать тепло человеческих рук, заботливо ухаживающих за тобой.
Дежурившие в ту ночь ожидали звонков от старушки Лолы Гиддресс, от которой так мерзко пахло, что после нее приходилось проветривать машину. Каждый год в это время давал о себе знать и желчный пузырь Фрэнка Тинкера. Старик называл всех полицейских «сынками» и предлагал каждому понюхать табачку из его табакерки, а еще ему в дороге требовалась плевательница, и, наконец, он всегда просил везти его в больницу через Брисбин-стрит. Когда машина сворачивала туда, он устремлял взгляд слезящихся глаз на двухэтажный домик, где он рос в семье из шести человек, из которых на этом свете остался лишь он один. Как всегда, звонила и Эльда Мински, которая выплывала из дома в побитом молью лисьем палантине модели девятьсот тридцатого года и жутком, усеянном блестками тюрбане на лысой голове, готовая в очередной раз повторить историю о том, как она бежала от русской революции в Америку, чтобы петь на одной сцене с Карузо и Падеревски. С особым нетерпением ожидали дежурные звонка от Инез Герни, доброй старушенции, сгорбленной, как басовый ключ, которая выходила из своего дома, семеня детскими шажками – по-другому она уже не могла, – с неизменной коробкой берлинского печенья, предназначенного каждому, кто будет так добр и поздравит ее с Рождеством.
В этом году на вызов Инез ответил Кристофер.
Когда он постучал в ее дверь, она уже собралась и ожидала, пока за ней приедут, – в домашнем чепце, завязанном под подбородком, и допотопных резиновых ботах с молнией впереди и меховой опушкой вокруг щиколотки. Когда Инез двигалась, подошвы ботов не отрывались от земли.
Кристофер тронул козырек своей фуражки в знак приветствия.
– Срочный вызов, миссис Герни?
– Да простит меня Бог, да, но нет нужды так уж торопиться, – шамкая вставными челюстями, произнесла она. – Я чувствую себя намного лучше. Если вы подадите мне руку, молодой человек, и понесете это…
Он взял из ее рук красную жестяную коробку с изображением рождественских венков на крышке и проводил старушку к патрульной машине.
– Я подумала, что докторам, возможно, понравится мое берлинское печенье.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109
– Да, точно.
– Тридцатилетний мальчишка.
– Тридцатилетний – это уже далеко не мальчишка.
– Конечно, нет, и я чувствую это.
– Так что скажете… миссис Робинзон?
Она улыбнулась и открыла глаза, тут же встретившись с ним взглядом. Он тоже улыбался, поддразнивая ее. Они лежали на ковре, вглядываясь друг в друга, словно пытаясь по лицам прочитать мысли… ее глаза цвета ржавчины неотрывно смотрели в его голубые.
– До меня только что дошло, что я сейчас занимаюсь в точности тем, от чего предостерегала Джои в прошлую субботу ночью. Неужели ты думаешь, что я смогу и дальше сопротивляться, если мы будем продолжать в том же духе? Хороша же я: проповедую сыну одно, а сама поступаю наоборот. Но, черт возьми, Кристофер, с тобой так хорошо, я даже не могу выразить это словами. Но если мы окажемся в постели – что потом? К чему это приведет? Что, если все откроется?
– Знаешь, у тебя очень много всяких «но». Может, все это приведет лишь к тому, что мы хорошо проведем вместе время. Что в этом плохого? Наслаждаться друг другом в постели – для меня это естественное продолжение нашего чудесного общения. Кроме всего прочего, мы оба свободны. И давно совершеннолетние. И оба очень хотим этого.
– Юноша, ты можешь повторять мне это снова и снова.
Она откатилась от него и села, чувствуя, что дрожит от волнения. Облокотившись на колено, она смахнула с лица непослушные пряди волос.
– Хорошо, предположим, что мы оказались в постели. Я живу в современном мире с его проблемами. И хотела бы знать твою прошлую сексуальную жизнь.
Он тоже сел, расставив ноги, и, поймав ее ступню, прижал к себе между ног, нежно поглаживая ее сквозь тонкий нейлон колгот.
– Если презерватива для тебя недостаточно, скажи лишь слово – и я завтра же утром пройду обследование на спид.
Она, может, и жила в современном мире, но эти слова глубоко тронули ее. Какая порядочность! Не каждый мужчина предложит это!
– Ты это серьезно?
– Конечно, серьезно. Мы начинаем новую жизнь.
Ей вдруг стало страшно: она подумала, что, похоже, – Боже, да возможно ли это? – влюбляется в него. В мужчину, который на пятнадцать лет моложе нее.
Он спокойно продолжал:
– В последний раз у меня была близость с женщиной года два назад. Мы встречались почти полгода, потом она переехала в Техас, получив повышение по службе. До нее, насколько я помню, у меня было четыре романа, это с учетом старших классов школы. Я никогда не был дамским угодником. Чаще всего я бывал одинок.
Она убрала ногу и поджала ее под себя. Взяв его руки в свои, она внимательно рассматривала его ладонь, одновременно сгибая и разгибая его пальцы.
После некоторой паузы она вгляделась в его чистое, красивое лицо.
– Мне нужно время, чтобы подумать обо всем, Кристофер. Не могу отделаться от мысли, что поступаю неправильно.
– Потому что я моложе?
– Отчасти, да.
Он посмотрел на свою руку, лежавшую в ее руках.
– Что ж, этого я изменить не в силах. Я всегда буду моложе, и всегда найдутся те, кто сможет обвинить тебя в растлении малолетних. Я это знаю.
Удрученные, они оба молчали. Она положила руку ему на плечо.
– Мне очень, очень нравится твой подарок. В жизни я не встречала человека более чуткого, чем ты. Даже о Билле я не могу сказать такого, честное слово.
Он посмотрел на нее и робко улыбнулся.
– Что ж, как бы то ни было, это начало, не так ли?
Она тоже улыбнулась.
– А теперь мне действительно пора на работу. Можно, я пойду в ванную?
– Конечно.
Она взяла свою сумочку, в ванной расчесала волосы и мазнула губы помадой. Когда она вышла, он уже снял с вешалки ее куртку. Он помог ей одеться, потом, обняв за плечи, повернул лицом к себе.
Наклонившись, он прильнул к ее губам прощальным поцелуем – нежным и долгим.
Когда поцелуй закончился, она коснулась его губ подушечкой указательного пальца.
– Спасибо тебе за ленч.
– Пожалуйста. В любое время к вашим услугам.
– И за билеты спасибо.
Он лишь улыбнулся в ответ и поцеловал ее палец.
– В сочельник, – тихо произнесла она, отступая назад. – В одиннадцать. Буду ждать тебя. – И прошептала: – Пока.
Глава 13
Крису выпало дежурить и в сочельник, и в Рождество – с трех до одиннадцати. Дежурства в рождественскую ночь всегда доставляли много хлопот полицейским: вызовы поступали один за другим. Хотя поводами для них служили обстоятельства не совсем обычные. Звонили, как правило, одинокие пожилые люди, которые, дабы избежать одиночества в сочельник, выдумывали различного рода недуги – с тем чтобы оказаться в больнице с кем-нибудь, ощутить внимание к себе, почувствовать тепло человеческих рук, заботливо ухаживающих за тобой.
Дежурившие в ту ночь ожидали звонков от старушки Лолы Гиддресс, от которой так мерзко пахло, что после нее приходилось проветривать машину. Каждый год в это время давал о себе знать и желчный пузырь Фрэнка Тинкера. Старик называл всех полицейских «сынками» и предлагал каждому понюхать табачку из его табакерки, а еще ему в дороге требовалась плевательница, и, наконец, он всегда просил везти его в больницу через Брисбин-стрит. Когда машина сворачивала туда, он устремлял взгляд слезящихся глаз на двухэтажный домик, где он рос в семье из шести человек, из которых на этом свете остался лишь он один. Как всегда, звонила и Эльда Мински, которая выплывала из дома в побитом молью лисьем палантине модели девятьсот тридцатого года и жутком, усеянном блестками тюрбане на лысой голове, готовая в очередной раз повторить историю о том, как она бежала от русской революции в Америку, чтобы петь на одной сцене с Карузо и Падеревски. С особым нетерпением ожидали дежурные звонка от Инез Герни, доброй старушенции, сгорбленной, как басовый ключ, которая выходила из своего дома, семеня детскими шажками – по-другому она уже не могла, – с неизменной коробкой берлинского печенья, предназначенного каждому, кто будет так добр и поздравит ее с Рождеством.
В этом году на вызов Инез ответил Кристофер.
Когда он постучал в ее дверь, она уже собралась и ожидала, пока за ней приедут, – в домашнем чепце, завязанном под подбородком, и допотопных резиновых ботах с молнией впереди и меховой опушкой вокруг щиколотки. Когда Инез двигалась, подошвы ботов не отрывались от земли.
Кристофер тронул козырек своей фуражки в знак приветствия.
– Срочный вызов, миссис Герни?
– Да простит меня Бог, да, но нет нужды так уж торопиться, – шамкая вставными челюстями, произнесла она. – Я чувствую себя намного лучше. Если вы подадите мне руку, молодой человек, и понесете это…
Он взял из ее рук красную жестяную коробку с изображением рождественских венков на крышке и проводил старушку к патрульной машине.
– Я подумала, что докторам, возможно, понравится мое берлинское печенье.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109