Бог ты мой, как я могу его возненавидеть, если я сама помогаю ему завоевать Кордову?
– Ну, не знаю, может быть, за то, что он возьмет и женится и приведет во дворец свою жену, чтобы сделать ее хозяйкой во дворце.
– Я лишь одно могу сказать: слава тебе Господи. Это будет для меня только наградой.
Беатрис облокотилась на матово-зеленый бархат банкетки. На ней было платье цвета красного бургундского – не самый удачный выбор цвета, он слишком подчеркивал нездоровую бледность ее лица.
– Я брошу все и отправлюсь путешествовать. Думаю, что поеду сначала во Францию – Де Виль и Биарриц. Может быть, уже потом – в Австрию. Я всегда мечтала побывать в Вене и Зальцбурге.
– Без Франсиско?
– Разумеется, без Франсиско. Если он не надумает отправиться на тот свет, после того, как убедится, что все пошло прахом, я настою на том, чтобы мы спокойно, без шума расстались. И никаких больше трахов-бахов – рай небесный.
– Беатрис, есть еще кое-что, внушающее мне беспокойство… А вдруг Франсиско поведет себя не так, как мы рассчитываем? Что, если он, вопреки нашим ожиданиям, наперекор всему, все же сумеет самостоятельно и с блеском решить эту проблему?
– Кто? Франсиско?
Беатрис расхохоталась и успокоилась не сразу. Потом замолчала, спохватившись и, как нашкодивший ребенок, стала испуганно глазеть из стороны в сторону.
– Поверь мне, дорогая Лила, это просто-напросто невозможно. Он будет вести себя, как маленький мальчик, ребенок, который упал и расшиб себе коленку. А мамы не будет. И он будет плакать и не знать, что делать. В этом ты можешь быть уверена. – Она вытерла глаза. – Я же говорила тебе – как кролик – трах-бах и в норку.
– Беатрис, ты просто несносна. Не хочешь попробовать клубники?
Беатрис взглянула на услужливо придвинутую к их столику тележку с десертом.
– Разве только самую малость. Да, и еще вот этого торта, маленький кусочек торта, – она улыбнулась официанту и не стала останавливать его, когда он предложил обмакнуть десерт в густые взбитые сливки.
Позже, когда они наслаждались ароматным мокко в гостиной номера Лилы, Беатрис не могла не напомнить ей о своем единственном условии:
– А Майкл все сделает, что обещал?
– Ты имеешь в виду иудаизм и воспитание в этом духе своих детей? Да, сделает. Можешь на него положиться, он – человек слова. Он даже перестал есть свинину, – добавила Лила, улыбнувшись.
Беатрис одобрительно кивнула и принялась за миндаль в сахаре, стоявший на столике в широкой серебряной чаше.
– Ладно, хорошо. Потому что, если он этого не сделает, я его убью. Насколько я его сейчас люблю, настолько и возненавижу, и я сделаю это, уже поверь мне. Правда, я еще не знаю, как именно я это сделаю – нет у меня твоего опыта, но что я, в конце концов, найду способ, это несомненно.
Эти слова были произнесены таким расчетливо-холодным тоном, что Лила ни на миг не усомнилась в их истинности.
– Не придется тебе его убивать, Майкл способен уяснить то, что от него требуется.
– Прекрасно, и все будут довольны и счастливы, и мои родители могут спать спокойно.
– Основательно тебя они подковали, – прозвучало это не очень одобрительно. – Не понимаю только, как же их не хватило на Хуана Луиса?
– А кто его знает? Для меня это тоже загадка. Это ему было уже девять, когда погиб отец, а я-то была еще совсем ребенком. – Беатрис вздохнула. – Мужчины ведь туповаты и бессердечны, разве нет?
– Хуан Луис был кем угодно, но не тупицей.
– Все еще защищаешь его, – констатировала Беатрис.
– Я его не защищаю и защищать не собираюсь, просто это констатация очевидного факта.
– Очень хорошо. Но не приходится сомневаться, что его сын – другой.
– Мой сын – чудесный.
Беатрис улыбнулась:
– Не спорю, не спорю, твой, никаких разногласий на этот счет у нас с тобой нет, и не будет. И никаких проблем. Вот у Франсиско – проблемы.
Она снова усмехнулась. Лила не желала углубляться в проблемы Франсиско, тем более что понимала, какие проблемы Беатрис имела в виду.
– Знаешь, Беатрис, я подумываю о тех, кто вряд ли придет в восторг от того, что мы совершим – призналась Лила. – Хотя бы о Джемми, Генри и Нормане.
– Они изменники, прикидывающиеся теми, кем не являются. Все, без исключения. Как и их папеньки, – отмахнулась Беатрис.
– Ты имеешь в виду их переход в англиканскую веру, понимаю. А ты сама? – выпитое за ленчем вино подействовало, и легкий туман в голове у Лилы позволил ей задать этот вопрос: – А тебе самой разве не приходилось прикидываться?
– Формально ты может быть права. Но на самом деле это не одно и то же. Никто ведь не приставил пистолет к виску Джозефа, чтобы заставить его перейти в христианство. Послушай, семья моей матери жила в Мадриде. Их предки в 1492 году бежали оттуда в Италию после этого эдикта об изгнании, но через сто с лишним лет снова вернулись. Настоящие испанцы всегда возвращаются в Испанию, это у нас в крови.
– А они вернулись уже христианами?
– Для всех – да, а на самом деле эти Калеро, родня моей матери, всегда были самыми настоящими «маррано» – тайными евреями. Вот поэтому-то Сафья и Роберт и выбрали в невесты для их Рафаэля Анну Калеро.
Лила, слушая ее, пыталась разобраться, как страсть, всепоглощающая, вечная, могла иметь своим источником незримого и неосязаемого Бога. Ее собственные мотивы были совершенно иными. Она размышляла и о другой ветви Мендоза – здешней, английской. Никто из них не последовал за Джозефом в христианство, они тихо и незаметно пребывали в иудаизме. Повинуясь моде. Может и ее золовка тоже повиновалась моде? Во время ленча Беатрис с удовольствием уплетала омара. Не слишком просвещенная в вопросах иудаизма Лила, даже она знала, что это вероучение запрещало употреблять в пищу моллюски и вообще любые живые существа в раковинах и панцирях.
– Ты себя считаешь еврейкой?
– Конечно. – Беатрис прижала руку к сердцу. – Здесь я – еврейка. Но, для того, чтобы мечта моих родителей осуществилась, этого мало. У меня нет детей.
Лила кивнула. Майкл оставался, следовательно, самым большим ее сокровищем, ее единственной надеждой.
– В Кордове уже все подготовлено, – успокоила ее Беатрис. – Я договорилась со всеми и объяснила им все. Все, как ты велела.
– Ты сказала им, что шифр «минус двадцать»?
– Да, сказала. Все в точности, как ты велела. Как только придут телеграммы, все и начнется. Мое алиби обеспечено. Джемми пригласил меня в Уэстлэйк. Не думаю, чтобы он уж очень жаждал меня лицезреть – вряд ли я могу служить украшением его имения, но я все-таки его кузина, а кузину полагается приглашать в гости.
– Отлично. Ты с него глаз не должна спускать.
Лила налила еще кофе и положила в чашку своей золовки три куска сахару. И, хотя они уже обсудили все, что намеревались, Лила видела в глазах Беатрис немой вопрос.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142
– Ну, не знаю, может быть, за то, что он возьмет и женится и приведет во дворец свою жену, чтобы сделать ее хозяйкой во дворце.
– Я лишь одно могу сказать: слава тебе Господи. Это будет для меня только наградой.
Беатрис облокотилась на матово-зеленый бархат банкетки. На ней было платье цвета красного бургундского – не самый удачный выбор цвета, он слишком подчеркивал нездоровую бледность ее лица.
– Я брошу все и отправлюсь путешествовать. Думаю, что поеду сначала во Францию – Де Виль и Биарриц. Может быть, уже потом – в Австрию. Я всегда мечтала побывать в Вене и Зальцбурге.
– Без Франсиско?
– Разумеется, без Франсиско. Если он не надумает отправиться на тот свет, после того, как убедится, что все пошло прахом, я настою на том, чтобы мы спокойно, без шума расстались. И никаких больше трахов-бахов – рай небесный.
– Беатрис, есть еще кое-что, внушающее мне беспокойство… А вдруг Франсиско поведет себя не так, как мы рассчитываем? Что, если он, вопреки нашим ожиданиям, наперекор всему, все же сумеет самостоятельно и с блеском решить эту проблему?
– Кто? Франсиско?
Беатрис расхохоталась и успокоилась не сразу. Потом замолчала, спохватившись и, как нашкодивший ребенок, стала испуганно глазеть из стороны в сторону.
– Поверь мне, дорогая Лила, это просто-напросто невозможно. Он будет вести себя, как маленький мальчик, ребенок, который упал и расшиб себе коленку. А мамы не будет. И он будет плакать и не знать, что делать. В этом ты можешь быть уверена. – Она вытерла глаза. – Я же говорила тебе – как кролик – трах-бах и в норку.
– Беатрис, ты просто несносна. Не хочешь попробовать клубники?
Беатрис взглянула на услужливо придвинутую к их столику тележку с десертом.
– Разве только самую малость. Да, и еще вот этого торта, маленький кусочек торта, – она улыбнулась официанту и не стала останавливать его, когда он предложил обмакнуть десерт в густые взбитые сливки.
Позже, когда они наслаждались ароматным мокко в гостиной номера Лилы, Беатрис не могла не напомнить ей о своем единственном условии:
– А Майкл все сделает, что обещал?
– Ты имеешь в виду иудаизм и воспитание в этом духе своих детей? Да, сделает. Можешь на него положиться, он – человек слова. Он даже перестал есть свинину, – добавила Лила, улыбнувшись.
Беатрис одобрительно кивнула и принялась за миндаль в сахаре, стоявший на столике в широкой серебряной чаше.
– Ладно, хорошо. Потому что, если он этого не сделает, я его убью. Насколько я его сейчас люблю, настолько и возненавижу, и я сделаю это, уже поверь мне. Правда, я еще не знаю, как именно я это сделаю – нет у меня твоего опыта, но что я, в конце концов, найду способ, это несомненно.
Эти слова были произнесены таким расчетливо-холодным тоном, что Лила ни на миг не усомнилась в их истинности.
– Не придется тебе его убивать, Майкл способен уяснить то, что от него требуется.
– Прекрасно, и все будут довольны и счастливы, и мои родители могут спать спокойно.
– Основательно тебя они подковали, – прозвучало это не очень одобрительно. – Не понимаю только, как же их не хватило на Хуана Луиса?
– А кто его знает? Для меня это тоже загадка. Это ему было уже девять, когда погиб отец, а я-то была еще совсем ребенком. – Беатрис вздохнула. – Мужчины ведь туповаты и бессердечны, разве нет?
– Хуан Луис был кем угодно, но не тупицей.
– Все еще защищаешь его, – констатировала Беатрис.
– Я его не защищаю и защищать не собираюсь, просто это констатация очевидного факта.
– Очень хорошо. Но не приходится сомневаться, что его сын – другой.
– Мой сын – чудесный.
Беатрис улыбнулась:
– Не спорю, не спорю, твой, никаких разногласий на этот счет у нас с тобой нет, и не будет. И никаких проблем. Вот у Франсиско – проблемы.
Она снова усмехнулась. Лила не желала углубляться в проблемы Франсиско, тем более что понимала, какие проблемы Беатрис имела в виду.
– Знаешь, Беатрис, я подумываю о тех, кто вряд ли придет в восторг от того, что мы совершим – призналась Лила. – Хотя бы о Джемми, Генри и Нормане.
– Они изменники, прикидывающиеся теми, кем не являются. Все, без исключения. Как и их папеньки, – отмахнулась Беатрис.
– Ты имеешь в виду их переход в англиканскую веру, понимаю. А ты сама? – выпитое за ленчем вино подействовало, и легкий туман в голове у Лилы позволил ей задать этот вопрос: – А тебе самой разве не приходилось прикидываться?
– Формально ты может быть права. Но на самом деле это не одно и то же. Никто ведь не приставил пистолет к виску Джозефа, чтобы заставить его перейти в христианство. Послушай, семья моей матери жила в Мадриде. Их предки в 1492 году бежали оттуда в Италию после этого эдикта об изгнании, но через сто с лишним лет снова вернулись. Настоящие испанцы всегда возвращаются в Испанию, это у нас в крови.
– А они вернулись уже христианами?
– Для всех – да, а на самом деле эти Калеро, родня моей матери, всегда были самыми настоящими «маррано» – тайными евреями. Вот поэтому-то Сафья и Роберт и выбрали в невесты для их Рафаэля Анну Калеро.
Лила, слушая ее, пыталась разобраться, как страсть, всепоглощающая, вечная, могла иметь своим источником незримого и неосязаемого Бога. Ее собственные мотивы были совершенно иными. Она размышляла и о другой ветви Мендоза – здешней, английской. Никто из них не последовал за Джозефом в христианство, они тихо и незаметно пребывали в иудаизме. Повинуясь моде. Может и ее золовка тоже повиновалась моде? Во время ленча Беатрис с удовольствием уплетала омара. Не слишком просвещенная в вопросах иудаизма Лила, даже она знала, что это вероучение запрещало употреблять в пищу моллюски и вообще любые живые существа в раковинах и панцирях.
– Ты себя считаешь еврейкой?
– Конечно. – Беатрис прижала руку к сердцу. – Здесь я – еврейка. Но, для того, чтобы мечта моих родителей осуществилась, этого мало. У меня нет детей.
Лила кивнула. Майкл оставался, следовательно, самым большим ее сокровищем, ее единственной надеждой.
– В Кордове уже все подготовлено, – успокоила ее Беатрис. – Я договорилась со всеми и объяснила им все. Все, как ты велела.
– Ты сказала им, что шифр «минус двадцать»?
– Да, сказала. Все в точности, как ты велела. Как только придут телеграммы, все и начнется. Мое алиби обеспечено. Джемми пригласил меня в Уэстлэйк. Не думаю, чтобы он уж очень жаждал меня лицезреть – вряд ли я могу служить украшением его имения, но я все-таки его кузина, а кузину полагается приглашать в гости.
– Отлично. Ты с него глаз не должна спускать.
Лила налила еще кофе и положила в чашку своей золовки три куска сахару. И, хотя они уже обсудили все, что намеревались, Лила видела в глазах Беатрис немой вопрос.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142