Единственным исключением среди этого, царившего во всем доме запустения, была большая гостиная, где сейчас сидели Майкл и плантатор.
Комната была прекрасно меблирована, и чувствовалось, что хозяин даже соизволил сделать здесь ремонт – стены были недавно выкрашены. Орнамент ковров, устилавших пол, говорил о том, что они были вывезены из Испании в лучшие дни. Окна выходили на ряды кофейных деревьев – к дому примыкала одна из плантации. День был жаркий, душный, через дымку виднелись стволы кофейных деревьев, короткие, толстые, как сам хозяин.
И хозяин, и его гость встали и прошлись к окну.
– Мне будет очень недоставать этого, когда я отсюда уеду, – с грустью в голосе признался Моралес.
– А куда вы собираетесь? – поинтересовался Майкл.
Моралес неопределенно пожал плечами.
– Еще не решил. Может быть, в Панаму или в Мексику.
– Не в Мадрид? Мать-родина вас не привлекает?
– Я – островитянин, сеньор Кэррен. И Испания не является для меня матерью-родиной. Испания всегда питалась кровью Вест-Индии.
– Да не будь Испании, и вас бы здесь не было. Вы же не индеец, Моралес. И не негр. Ваша кровь – испанская кровь. Если бы сюда не добрались испанцы, вы бы не существовали на этом свете.
Плантатор пожал плечами.
– Ваш аргумент – бесспорно, сама логика. Но логика здесь абсолютно неприменима. – Он ударил себя кулаком в грудь. – Вот здесь, здесь я чувствую пустоту. Я почувствовал ее в тот день, когда испанцы отобрали у нас последнего раба и вместе с ним нашу душу. Все, что вы видите здесь сейчас – результат того, что Испания приняла решение у себя в Европе, не посоветовавшись с нами, не спросив у нас, во что превратится все, что наживалось и строилось веками.
Майклу уже очень много раз приходилось выслушивать подобную аргументацию и не было занятия бессмысленнее, чем пытаться переубедить этих людей, лишившихся власти из-за отмены рабства. Они были неспособны задуматься над тем, что, по сути дела, никаким правом на этих рабов не обладали. Впрочем, неизвестно, что бы чувствовал на их месте сам Майкл.
– Я понимаю вашу точку зрения, – спокойно ответил он. – Но, сеньор Моралес, прошу прощения, мне пора. Сейчас я должен идти, иначе я не успеваю на поезд.
Майкл прошел через гостиную и поднял с пола свой саквояж. Теперь он был непривычно легким, в нем больше не было толстых, тяжелых пачек песет – он оставил их здесь.
Он почувствовал себя легко-легко, но не желал предаваться эйфории, наоборот, он сейчас напряженно раздумывал. Он сделал все, ради чего приехал сюда: шестнадцать владельцев гасиенд согласились на его Условия. Отказалась лишь донья Мария де лос Анхелес и, хотя Майкл разыграл перед ней целый спектакль, демонстрируя ей свое положение, в действительности он никакого сожаления не испытывал. Упустить одну гасиенду из семнадцати – такую, с позволения сказать, неудачу он вполне мог пережить. Сейчас он прекрасно понимал, что «Банко Мендоза де Пуэрто-Рико» в его руках, а вместе с банком – и весь Пуэрто-Рико. Дела на острове были закончены. Вот только визги по этому поводу еще не начинались. Ничего, пусть себе визжат, сколько мочи хватит, это ровным счетом ничегошеньки не меняет. А что касается этой немыслимой шарады Лилы, она еще ждет своего истинного завершения.
– Очень признателен вам за оказанное гостеприимство, – благодарил Моралеса Майкл. – Вы очень облегчили мою работу, предоставив ваш дом в качестве моей временной резиденции, да и остальным было нетрудно прийти и встретиться со мной здесь.
Глаза без век изучающе смотрели на него.
– Большинство этих людей, сеньор Кэррен, согласились бы проползти через весь остров на брюхе из-за семидесяти пяти тысяч песет. Я бы этому не удивился.
Чему удивлялся Моралес, так это тому, что Майкл заплатил ему проценты за посредничество при сделке. И это в такие времена, когда они были готовы отдать свои гасиенды чуть ли не даром!
Майкл усмехнулся.
– У каждого из нас свое понимание того, как следует делать деньги. Лишь время вправе осудить нас или оправдать. – Он извлек из жилетного кармана часы. – Я должен отправляться.
– Да, вам пора, – согласился Моралес. – Экипаж ждет вас, чтобы отвезти на станцию.
Они направились к дверям. Моралес остановился и обернулся.
– Сеньор Кэррен, мне кажется, вы забыли одну очень важную вещь.
Моралес взял со стола небольшую папку. В ней были шестнадцать купчих, подписанных всеми шестнадцатью бывшими их владельцами. Моралес подал папку ирландцу, готовому во все горло рассмеяться, но этот Коко Моралес все равно ничего бы не понял.
14
Лондон
8 часов вечера
– Рад, что вы пришли, – встретил его Шэррик. – Пожалуйста, присаживайтесь.
Он указал на кресло, стоявшее у камина, и Чарльз опустился в него. Шэррик занял место напротив. Они находились в кабинете лорда. Чарльз ощутил запах торфа, это показалось ему странным.
– Не жарко вам? – осведомился Шэррик. – Боюсь, что эти тропики развратили меня окончательно – топлю камин даже этим нашим английским летом.
– Нет, нет, наоборот. Очень приятно. К вечеру заметно похолодало, это у вас торф? Не часто в Лондоне приходится нюхать торф, правда?
– Это своего рода каприз. Торф этот нарезан в Глэнкри, у меня дома, в Уиклоу. Мне доставляют его сюда в Лондон морем… знаете, запах дома все-таки, всяческие ассоциации, воспоминания.
Чарльза не удивило, что его собеседник назвал Ирландию своим домом. Вероятно, его далекие предки были либо саксами, либо норманнами, либо теми и другими вместе, но кто его знает, сколько их жило за проливом. Естественно, они никем, кроме ирландцев, себя не считали.
Между ними стоял столик с хрустальным графином и два тяжелых низких стакана.
– Может быть, виски? – предложил Шэррик.
– Благодарю, с большим удовольствием.
И виски был тоже ирландским, выдержанным и очень приятным на вкус.
– Изумительный виски, – признался Чарльз, отпив глоток и разглядывая жидкость в его стакане.
– Рад, что угодил вам. Вообще-то это не для продажи, мы его изготовляем в Глэнкри для себя. Но, Должен признать, что второе после него – шерри Мендоза. Это ваше «фино» – чудо из чудес.
Чарльз улыбнулся и поднял стакан. Он маленькими глотками пил янтарный напиток, украдкой разглядывая человека, у которого он сейчас сидел в гостях. Лорд Шэррик был человеком чрезвычайно занимательным – его считали ходячей легендой. Впервые об изысканиях этого лорда из Глэнкри Чарльз услышал еще в детстве. И лишь теперь ему довелось с ним познакомиться. Впервые в жизни Чарльз убедился, что и лысина может быть по-своему привлекательной. Он невольно провел рукой по своим заметно поредевшим в последнее время волосам. Может быть, пора прекратить эти стенания по поводу возможного облысения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142
Комната была прекрасно меблирована, и чувствовалось, что хозяин даже соизволил сделать здесь ремонт – стены были недавно выкрашены. Орнамент ковров, устилавших пол, говорил о том, что они были вывезены из Испании в лучшие дни. Окна выходили на ряды кофейных деревьев – к дому примыкала одна из плантации. День был жаркий, душный, через дымку виднелись стволы кофейных деревьев, короткие, толстые, как сам хозяин.
И хозяин, и его гость встали и прошлись к окну.
– Мне будет очень недоставать этого, когда я отсюда уеду, – с грустью в голосе признался Моралес.
– А куда вы собираетесь? – поинтересовался Майкл.
Моралес неопределенно пожал плечами.
– Еще не решил. Может быть, в Панаму или в Мексику.
– Не в Мадрид? Мать-родина вас не привлекает?
– Я – островитянин, сеньор Кэррен. И Испания не является для меня матерью-родиной. Испания всегда питалась кровью Вест-Индии.
– Да не будь Испании, и вас бы здесь не было. Вы же не индеец, Моралес. И не негр. Ваша кровь – испанская кровь. Если бы сюда не добрались испанцы, вы бы не существовали на этом свете.
Плантатор пожал плечами.
– Ваш аргумент – бесспорно, сама логика. Но логика здесь абсолютно неприменима. – Он ударил себя кулаком в грудь. – Вот здесь, здесь я чувствую пустоту. Я почувствовал ее в тот день, когда испанцы отобрали у нас последнего раба и вместе с ним нашу душу. Все, что вы видите здесь сейчас – результат того, что Испания приняла решение у себя в Европе, не посоветовавшись с нами, не спросив у нас, во что превратится все, что наживалось и строилось веками.
Майклу уже очень много раз приходилось выслушивать подобную аргументацию и не было занятия бессмысленнее, чем пытаться переубедить этих людей, лишившихся власти из-за отмены рабства. Они были неспособны задуматься над тем, что, по сути дела, никаким правом на этих рабов не обладали. Впрочем, неизвестно, что бы чувствовал на их месте сам Майкл.
– Я понимаю вашу точку зрения, – спокойно ответил он. – Но, сеньор Моралес, прошу прощения, мне пора. Сейчас я должен идти, иначе я не успеваю на поезд.
Майкл прошел через гостиную и поднял с пола свой саквояж. Теперь он был непривычно легким, в нем больше не было толстых, тяжелых пачек песет – он оставил их здесь.
Он почувствовал себя легко-легко, но не желал предаваться эйфории, наоборот, он сейчас напряженно раздумывал. Он сделал все, ради чего приехал сюда: шестнадцать владельцев гасиенд согласились на его Условия. Отказалась лишь донья Мария де лос Анхелес и, хотя Майкл разыграл перед ней целый спектакль, демонстрируя ей свое положение, в действительности он никакого сожаления не испытывал. Упустить одну гасиенду из семнадцати – такую, с позволения сказать, неудачу он вполне мог пережить. Сейчас он прекрасно понимал, что «Банко Мендоза де Пуэрто-Рико» в его руках, а вместе с банком – и весь Пуэрто-Рико. Дела на острове были закончены. Вот только визги по этому поводу еще не начинались. Ничего, пусть себе визжат, сколько мочи хватит, это ровным счетом ничегошеньки не меняет. А что касается этой немыслимой шарады Лилы, она еще ждет своего истинного завершения.
– Очень признателен вам за оказанное гостеприимство, – благодарил Моралеса Майкл. – Вы очень облегчили мою работу, предоставив ваш дом в качестве моей временной резиденции, да и остальным было нетрудно прийти и встретиться со мной здесь.
Глаза без век изучающе смотрели на него.
– Большинство этих людей, сеньор Кэррен, согласились бы проползти через весь остров на брюхе из-за семидесяти пяти тысяч песет. Я бы этому не удивился.
Чему удивлялся Моралес, так это тому, что Майкл заплатил ему проценты за посредничество при сделке. И это в такие времена, когда они были готовы отдать свои гасиенды чуть ли не даром!
Майкл усмехнулся.
– У каждого из нас свое понимание того, как следует делать деньги. Лишь время вправе осудить нас или оправдать. – Он извлек из жилетного кармана часы. – Я должен отправляться.
– Да, вам пора, – согласился Моралес. – Экипаж ждет вас, чтобы отвезти на станцию.
Они направились к дверям. Моралес остановился и обернулся.
– Сеньор Кэррен, мне кажется, вы забыли одну очень важную вещь.
Моралес взял со стола небольшую папку. В ней были шестнадцать купчих, подписанных всеми шестнадцатью бывшими их владельцами. Моралес подал папку ирландцу, готовому во все горло рассмеяться, но этот Коко Моралес все равно ничего бы не понял.
14
Лондон
8 часов вечера
– Рад, что вы пришли, – встретил его Шэррик. – Пожалуйста, присаживайтесь.
Он указал на кресло, стоявшее у камина, и Чарльз опустился в него. Шэррик занял место напротив. Они находились в кабинете лорда. Чарльз ощутил запах торфа, это показалось ему странным.
– Не жарко вам? – осведомился Шэррик. – Боюсь, что эти тропики развратили меня окончательно – топлю камин даже этим нашим английским летом.
– Нет, нет, наоборот. Очень приятно. К вечеру заметно похолодало, это у вас торф? Не часто в Лондоне приходится нюхать торф, правда?
– Это своего рода каприз. Торф этот нарезан в Глэнкри, у меня дома, в Уиклоу. Мне доставляют его сюда в Лондон морем… знаете, запах дома все-таки, всяческие ассоциации, воспоминания.
Чарльза не удивило, что его собеседник назвал Ирландию своим домом. Вероятно, его далекие предки были либо саксами, либо норманнами, либо теми и другими вместе, но кто его знает, сколько их жило за проливом. Естественно, они никем, кроме ирландцев, себя не считали.
Между ними стоял столик с хрустальным графином и два тяжелых низких стакана.
– Может быть, виски? – предложил Шэррик.
– Благодарю, с большим удовольствием.
И виски был тоже ирландским, выдержанным и очень приятным на вкус.
– Изумительный виски, – признался Чарльз, отпив глоток и разглядывая жидкость в его стакане.
– Рад, что угодил вам. Вообще-то это не для продажи, мы его изготовляем в Глэнкри для себя. Но, Должен признать, что второе после него – шерри Мендоза. Это ваше «фино» – чудо из чудес.
Чарльз улыбнулся и поднял стакан. Он маленькими глотками пил янтарный напиток, украдкой разглядывая человека, у которого он сейчас сидел в гостях. Лорд Шэррик был человеком чрезвычайно занимательным – его считали ходячей легендой. Впервые об изысканиях этого лорда из Глэнкри Чарльз услышал еще в детстве. И лишь теперь ему довелось с ним познакомиться. Впервые в жизни Чарльз убедился, что и лысина может быть по-своему привлекательной. Он невольно провел рукой по своим заметно поредевшим в последнее время волосам. Может быть, пора прекратить эти стенания по поводу возможного облысения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142