Холодные глаза чужой женщины смотрели на Евгению.
– Тебе плохо жить? Не нравится? – спросила она, стараясь говорить насмешливо-весело, чтобы вернуть прежнюю Лильку.
– Я буду хорошо жить! Я заставлю эту жизнь… – она чуть не задохнулась, – прогнуться под меня! Если мать взвалила на меня мешок, я не стану эту тяжесть тащить до конца дней. Я вытряхну из него все лишнее, все ненужное. – Лилька вздернула подбородок, расправила плечи.
– Не перепутаешь, с чем расстаться, а что надо оставить? – Тон Евгении переменился. У нее тревожно дернулось сердце. С подругой что-то происходит.
– Тебе не надо брать чужое, – продолжала Лилька. – У тебя достаточно своего. А у меня нет ничего.
– Но разве поэтому ты можешь брать чужое?
– Нет, но я должна найти тех, кто даст мне сам. Твоя мать дает мне давно. Я беру.
– Но мама любит тебя, – попыталась успокоить подругу Евгения.
Лилька резко подняла руку и сказала:
– Все, что я говорю, к тебе не относится. Ты, – она в упор посмотрела на подругу, – можешь благодарить своих родителей за то, что они произвели тебя на свет. Они приготовили тебе все. Тебе даже посадили сад!
– Мне нравится наш сад, – сказала Евгения спокойно, стараясь сбить накал Лилькиной ярости.
– Мне тоже нравится ваш сад, – процедила она. – Но он ваш, а не мой. Я в него гулять хожу, а вы в нем живете.
– Но ты сама можешь посадить сад, в конце концов. – В голосе Евгении появилась досада.
– Шутишь? Это вокруг чего я буду его сажать? Вокруг моего дома? На картофельном поле? Сколько лет надо, чтобы он вырос? Да я от старости облезу и не увижу.
– Но в вашем саду что-то росло…
– Росло, ага, моя мать росла, – фыркнула Лилька. – Бабушка не выполола, пропустила… сорняк.
– Да ну тебя. Ты такая злая сегодня, – Евгения поглубже надвинула шляпу.
Но Лилька не могла остановиться:
– Тебя выпустили в этот мир не голой, как меня. Беги, Лилька! Беги! Но спасибо матери, выбрала правильное имя. Оно разрешает мне делать то, чего нельзя другим. – В голосе Лильки угадывалось удовольствие.
– Ты на самом деле веришь, что имя влияет на жизнь человека? – удивилась Евгения. И продолжала примирительно: – Я думала, у нас с тобой игра. В Еву и Лилит…
– Конечно, верю. Подумай сама, если бы мать назвала меня Галиной или Тамарой. Фу, – она поморщилась. – Да, еще небольшое спасибо матушке, что выбрала приличного биологического отца. Не надо всю жизнь прятаться – получилась не кривая, не косая.
– Да ты просто красавица, сама знаешь! – закричала Евгения. – Посмотри на себя! Фигура, рост, цвет кожи, волосы!
– Я не красивая, – покачала головой Лилька. – Я эффектная. Это больше, чем красивая. Просто красивая женщина – кукла. Во мне есть драйв, характер. Я сама знаю, я – Лилит!
Евгения молчала. Она знала: сейчас Лилька не услышит ее. Говорят, что мужчины плохо понимают женские голоса, их тембр. Они с трудом расшифровывают подтекст – просто их мозги устроены иначе. Поэтому они не сразу отвечают на вопросы женщин. Сейчас, похоже, у Лильки похожая непроходимость в мозгах.
– Я разрешила себе думать, как хочу, поступать, как хочу. Романтическая скромность не по мне. Это ты можешь себе ее позволить. Потому что тебе приготовили все – на сейчас и на потом. – Она повернулась к ней всем телом.
Такую грудь, подумала Евгения, можно снимать и печатать в любом мужском журнале. Подписка выросла бы вмиг.
– Ты думаешь, твоя бабушка ездила за границу при социализме не под контролем Лубянки? Смешно!
Евгения не любила, когда подруга говорила с ней вот так. Но смолчала.
А та продолжала:
– Твоя мать совершила невероятное – не выпустила из рук хозяйство, когда многие мужики остались с носом.
Лилька усмехнулась.
– Но все начала бабушка, – заторопилась Евгения. Ее голос звучал растерянно. Она никогда не смотрела на мать со стороны и сейчас – тоже.
– Твоя бабушка начала это дело, потому что ее назначили стать знаменитой. Ей помогала страна, – с пафосом произнесла Лилька и фыркнула. – Странные слова, я понимаю, но это правда. Не веришь? – Она не ждала ответа. Чтобы усилить странность слов, из полузабытой аббревиатуры составила два слова другой жизни, – Цека Капээсэс стояло за ней.
– С какой стати? – искренне изумилась Евгения, – этой высокой исторической организации помогать моей бабушке?
– На самом деле не знаешь? – Лилька сощурила глаза. С бровей стекал пот, она моргала, сбрасывая капли. Ее лицо лоснилось, его цвет – сероватый от пота и света пугал. – Феромоновые приманки нужны были не только норкам.
– Ты думаешь, бабушка или мама продавали их для приворота? – Евгения рассмеялась.
– Нет, я предлагала твоей матери. Я могла бы найти клиентов. Ее приманки круто работают. – Лилька засмеялась так, что круглые груди запрыгали. Она закинула ногу на ногу. Точная поза Лилит из старого журнала, заметила Евгения. Но ничего не сказала. Потом, словно спохватившись, Лилька добавила: – Ты сама видела на тараканах.
Евгения уловила суетливость в голосе – почему? Но Лилька сбила ее с мысли, как и жар, от которого она уже пылала.
– Я видела рекламу – парфюмерно-косметические фабрики добавляют феромоны в кремы, духи и прочие радости. А твоя матушка не хочет на этом зарабатывать. Если бы хотела, тогда даже если рухнет сама ферма, можно быстро отряхнуться и встать на ноги. Понимаешь?
– Мама не пойдет на это. Что обманом начинается, им и кончается. Вот ее принцип. Я – в бассейн. Ты со мной?
– Конечно. – Лилька встала.
Вода охладила тело и разум. Они ныряли, дурачились, как будто все слова, только что сказанные, вывалились из распаренных мозгов. Теперь поры закрылись. Все.
9
Костас прислушался и удивился. Не столько возбужденному голосу тетки Марии – она всегда казалась ему экзальтированной. Самому себе. То, о чем Мария болтала с московскими гостьями, почему-то цепляло его.
– Я кричу ему, ты ошибся? Ты ко мне? – хохотала тетка. – А он нацеливает на меня свою пушку и говорит по-английски: «Да. Тебе нравится?» Сынок, отвечаю, может, у тебя плоховато со зрением? Она – толкаю Елену локтем в бок – она вдвое меня моложе. А он указывает на свой инструмент и отвечает: «Он сам выбирает».
Костас сначала не понял, о чем они, но когда тетка произнесла «нудистский пляж», прислушался.
– Мне расписывали Фалераки как милое местечко. Только забыли предупредить, что за бухтой – нудистский пляж. Приношу извинения, милые дамы. – Костас услышал смех. – Никак не пойму, почему он выбрал меня? Ведь я только договариваюсь с пластическим хирургом насчет того, чтобы чуток омолодиться. Выходит, я зря обрекаю себя на муки?
Костас больше не слушал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56
– Тебе плохо жить? Не нравится? – спросила она, стараясь говорить насмешливо-весело, чтобы вернуть прежнюю Лильку.
– Я буду хорошо жить! Я заставлю эту жизнь… – она чуть не задохнулась, – прогнуться под меня! Если мать взвалила на меня мешок, я не стану эту тяжесть тащить до конца дней. Я вытряхну из него все лишнее, все ненужное. – Лилька вздернула подбородок, расправила плечи.
– Не перепутаешь, с чем расстаться, а что надо оставить? – Тон Евгении переменился. У нее тревожно дернулось сердце. С подругой что-то происходит.
– Тебе не надо брать чужое, – продолжала Лилька. – У тебя достаточно своего. А у меня нет ничего.
– Но разве поэтому ты можешь брать чужое?
– Нет, но я должна найти тех, кто даст мне сам. Твоя мать дает мне давно. Я беру.
– Но мама любит тебя, – попыталась успокоить подругу Евгения.
Лилька резко подняла руку и сказала:
– Все, что я говорю, к тебе не относится. Ты, – она в упор посмотрела на подругу, – можешь благодарить своих родителей за то, что они произвели тебя на свет. Они приготовили тебе все. Тебе даже посадили сад!
– Мне нравится наш сад, – сказала Евгения спокойно, стараясь сбить накал Лилькиной ярости.
– Мне тоже нравится ваш сад, – процедила она. – Но он ваш, а не мой. Я в него гулять хожу, а вы в нем живете.
– Но ты сама можешь посадить сад, в конце концов. – В голосе Евгении появилась досада.
– Шутишь? Это вокруг чего я буду его сажать? Вокруг моего дома? На картофельном поле? Сколько лет надо, чтобы он вырос? Да я от старости облезу и не увижу.
– Но в вашем саду что-то росло…
– Росло, ага, моя мать росла, – фыркнула Лилька. – Бабушка не выполола, пропустила… сорняк.
– Да ну тебя. Ты такая злая сегодня, – Евгения поглубже надвинула шляпу.
Но Лилька не могла остановиться:
– Тебя выпустили в этот мир не голой, как меня. Беги, Лилька! Беги! Но спасибо матери, выбрала правильное имя. Оно разрешает мне делать то, чего нельзя другим. – В голосе Лильки угадывалось удовольствие.
– Ты на самом деле веришь, что имя влияет на жизнь человека? – удивилась Евгения. И продолжала примирительно: – Я думала, у нас с тобой игра. В Еву и Лилит…
– Конечно, верю. Подумай сама, если бы мать назвала меня Галиной или Тамарой. Фу, – она поморщилась. – Да, еще небольшое спасибо матушке, что выбрала приличного биологического отца. Не надо всю жизнь прятаться – получилась не кривая, не косая.
– Да ты просто красавица, сама знаешь! – закричала Евгения. – Посмотри на себя! Фигура, рост, цвет кожи, волосы!
– Я не красивая, – покачала головой Лилька. – Я эффектная. Это больше, чем красивая. Просто красивая женщина – кукла. Во мне есть драйв, характер. Я сама знаю, я – Лилит!
Евгения молчала. Она знала: сейчас Лилька не услышит ее. Говорят, что мужчины плохо понимают женские голоса, их тембр. Они с трудом расшифровывают подтекст – просто их мозги устроены иначе. Поэтому они не сразу отвечают на вопросы женщин. Сейчас, похоже, у Лильки похожая непроходимость в мозгах.
– Я разрешила себе думать, как хочу, поступать, как хочу. Романтическая скромность не по мне. Это ты можешь себе ее позволить. Потому что тебе приготовили все – на сейчас и на потом. – Она повернулась к ней всем телом.
Такую грудь, подумала Евгения, можно снимать и печатать в любом мужском журнале. Подписка выросла бы вмиг.
– Ты думаешь, твоя бабушка ездила за границу при социализме не под контролем Лубянки? Смешно!
Евгения не любила, когда подруга говорила с ней вот так. Но смолчала.
А та продолжала:
– Твоя мать совершила невероятное – не выпустила из рук хозяйство, когда многие мужики остались с носом.
Лилька усмехнулась.
– Но все начала бабушка, – заторопилась Евгения. Ее голос звучал растерянно. Она никогда не смотрела на мать со стороны и сейчас – тоже.
– Твоя бабушка начала это дело, потому что ее назначили стать знаменитой. Ей помогала страна, – с пафосом произнесла Лилька и фыркнула. – Странные слова, я понимаю, но это правда. Не веришь? – Она не ждала ответа. Чтобы усилить странность слов, из полузабытой аббревиатуры составила два слова другой жизни, – Цека Капээсэс стояло за ней.
– С какой стати? – искренне изумилась Евгения, – этой высокой исторической организации помогать моей бабушке?
– На самом деле не знаешь? – Лилька сощурила глаза. С бровей стекал пот, она моргала, сбрасывая капли. Ее лицо лоснилось, его цвет – сероватый от пота и света пугал. – Феромоновые приманки нужны были не только норкам.
– Ты думаешь, бабушка или мама продавали их для приворота? – Евгения рассмеялась.
– Нет, я предлагала твоей матери. Я могла бы найти клиентов. Ее приманки круто работают. – Лилька засмеялась так, что круглые груди запрыгали. Она закинула ногу на ногу. Точная поза Лилит из старого журнала, заметила Евгения. Но ничего не сказала. Потом, словно спохватившись, Лилька добавила: – Ты сама видела на тараканах.
Евгения уловила суетливость в голосе – почему? Но Лилька сбила ее с мысли, как и жар, от которого она уже пылала.
– Я видела рекламу – парфюмерно-косметические фабрики добавляют феромоны в кремы, духи и прочие радости. А твоя матушка не хочет на этом зарабатывать. Если бы хотела, тогда даже если рухнет сама ферма, можно быстро отряхнуться и встать на ноги. Понимаешь?
– Мама не пойдет на это. Что обманом начинается, им и кончается. Вот ее принцип. Я – в бассейн. Ты со мной?
– Конечно. – Лилька встала.
Вода охладила тело и разум. Они ныряли, дурачились, как будто все слова, только что сказанные, вывалились из распаренных мозгов. Теперь поры закрылись. Все.
9
Костас прислушался и удивился. Не столько возбужденному голосу тетки Марии – она всегда казалась ему экзальтированной. Самому себе. То, о чем Мария болтала с московскими гостьями, почему-то цепляло его.
– Я кричу ему, ты ошибся? Ты ко мне? – хохотала тетка. – А он нацеливает на меня свою пушку и говорит по-английски: «Да. Тебе нравится?» Сынок, отвечаю, может, у тебя плоховато со зрением? Она – толкаю Елену локтем в бок – она вдвое меня моложе. А он указывает на свой инструмент и отвечает: «Он сам выбирает».
Костас сначала не понял, о чем они, но когда тетка произнесла «нудистский пляж», прислушался.
– Мне расписывали Фалераки как милое местечко. Только забыли предупредить, что за бухтой – нудистский пляж. Приношу извинения, милые дамы. – Костас услышал смех. – Никак не пойму, почему он выбрал меня? Ведь я только договариваюсь с пластическим хирургом насчет того, чтобы чуток омолодиться. Выходит, я зря обрекаю себя на муки?
Костас больше не слушал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56