– Опа-асные. Твоя – для мужчин, а ее подруга – для всего человечества.
– Ты о чем? – Ирина Андреевна удивленно посмотрела на приятеля.
– Не понимаешь? Ну да, материнская болезнь. Не видят того, что выросло перед носом! Да эта дева на самом деле Лилит. Бр-р… Только не снись мне ночами, Лилит!..
– Брось дурачиться. Тебе она неопасна.
– Без намеков, дорогая подруга. Я знаю все свои особенности и недостатки. Я их не только принимаю, но и люблю. Мне не страшны ни женщины, ни мужчины. Но забавно наблюдать, когда на тебя делают стойку, как на дичь. Это при том, что ей хорошо известно: данный объект – чужая добыча.
Ирина Андреевна махнула рукой. Не хватает еще Лильку обсуждать, до того ли ей?
– Мама, Дмитрий Павлович, за стол! – в дверном проеме возникла Евгения и тут же исчезла.
Блюдо, которое называла бабушка аэродромом за необъятный размер, уже стояло на столе. Безголовые бычки выложены ромашкой.
– Роскошно, девы! – восторгался Дмитрий Павлович. – Никогда в жизни никто не обходился с моими бычками с такой высокохудожественной нежностью, – говорил он, разворачивая хрустящую салфетку и опуская ее на колени. – Но! – Он поднял указательный палец вверх. – Кости. Опять-таки рыбьими костями озабочены не только мы. Уже древние греки ввели обычай сервировать рыбу кусочком лимона. Почему? – Он обвел глазами каждую. – Они верили, что, если проглотишь косточку, лимонный сок ее растворит. Эти мудрые греки мудры во всем. Евгения, где лимон?
Евгения вскочила со стула и убежала на кухню. Она вернулась с нарезанными дольками на белой тарелочке.
– Лимон на самом деле греческий, – сказала она спокойно, хотя поймала настороженный Лилькин взгляд. – В нашем магазине продают.
– Спасибо. Теперь мы уверены в счастливом завтрашнем дне. Не будем кашлять…
Ели молча, Лилька старалась, как могла, управляться с ножом для рыбы и дурацкой вилкой. Опять эта изысканная сервировка, насмешливо думала она. И больше налегая на белое вино, которое привез Дмитрий Павлович, она начинала чувствовать себя увереннее.
Сквозь пелену покоя она слышала слова, они оседали в голове. Она знала свою особенность: когда надо – вытряхнуть из памяти то, что казалось забытым навсегда.
Слова не новые. Дополнительная эмиссия акций… Банкротство… Аукцион… Новая команда… Директор – свой, непременно…
Она их слышала сто раз, но впервые от человека, с которым оказалась за одним столом. Дмитрий Павлович сидел напротив и не сводил с нее глаз. Он будто вдавливал в мозги слова, как она вдавливает в землю семена настурций – единственные цветы, которые растут у нее под окном.
После обеда пили чай на веранде. Гость любовался садом, заметил новую крышу, в цвет спелой вишни.
– Послушай, – он повернулся к Ирине Андреевне. – Почему ты не похвастаешься?
– А чем? – Ирина Андреевна удивилась, девушки насторожились.
– Как чем? Разве в косметике с феромонами – я видел рекламу – нет твоего вклада?
– Да что ты! – Карцева замахала руками. – Нет, нет и нет!
– Но там обещают такое… Всякие маги и магши – просто дети. Ты берешь духи, выливаешь на себя несколько капель и проходишь мимо… объекта. Назовем его так. Он твой, хотя не знает ни твоего имени, ни возраста. Ему не важно, красавица ты или чудовище…
– Ох, Дми-итрий, – она застонала. – Ко мне подъезжали с таким предложением, и не раз.
– А ты? Разве твои приманки хороши только для четвероногих? Все млекопитающие устроены похоже, я читал в свое время много чего. Сама знаешь, родители видели меня не скучным юристом, а великим биологом.
– Мои приманки хороши, это правда. Нужно совсем немного, чтобы они стали так же хороши для людей. Но… Понимаешь, существует такое понятие, как биоэтика. Я отношусь к нему с почтением. Если сказать проще, я уверена: то, что начинается с обмана, обманом и заканчивается.
– Ты максималистка, – заметил он. – Но это твое право, – продолжил он свою мысль, отправляя в рот ложку вишневого варенья.
– Спасибо за разрешение, уважаемый юрист, – отозвалась Ирина Андреевна, глядя в чашку.
Дмитрий Павлович, улыбаясь, спросил:
– А слабо тебе дать мне такой… эликсир?
– Зачем тебе? – повторяя его хитрую интонацию, задала она вопрос.
– Я распылю его и посмотрю, кто распалится в ответ…
– Играешь словами, – заметила она. – Вот ими и играй. То, что ты просишь, – опасная игрушка.
– Тогда вина мне. Вина! – патетически проговорил он, воздевая руки к небу.
– Тогда останешься ночевать, – предупредила Карцева.
– А кто тебе сказал, что я собирался поступить иначе? Да я мечтал спать на диване в кабинете! Я не боюсь даже… – Он наклонился к ней, – половины третьего ночи.
Она засмеялась:
– Какой смелый!
Они сидели на веранде до звезд. Гость остался ночевать, Лилька тоже.
Утром, когда она встала, машины во дворе Карцевых не было.
– Это было так красиво – желтый «Пежо» в тумане, – вспоминала Ирина Андреевна.
– А утром был туман на улице? – протирая глаза, спросила Лилька, морща лоб и потягиваясь.
– Да, на улице тоже, не только в девичьей голове, – засмеялась она.
Но в голове Лильки туман тоже начал рассеиваться. Остались слова, многие из тех, которыми сыпал гость. Некоторые из них не просто засели в Лилькиной голове, а подталкивали к чему-то…
К чему? Точно она пока не знала…
13
День ото дня Лильке становилось мало того, что могли ей дать Карцевы и их дом. Чай на закате солнца из старинного фарфора? Ужин с белоснежными крахмальными салфетками, продернутыми в специальное серебряное кольцо? Да зачем ей этот парад, когда время уходит?
Мать однажды сказала, а она запомнила: жизнь кажется бесконечной, пока живы родители. После смерти матери она на самом деле почувствовала, что у нее есть свой срок. А если так, разве можно позволить твоему времени бесполезно уйти, как оно ушло у малоизвестных ей собственных предков? Она тоже покинет этот мир ни с чем? Только с ощущением вкуса другой жизни на губах? Жизни, с которой сняла пробу, не более того?
Яркие губы дергались и кривились. Ей надо спешить жить – за других Решетниковых или как там их еще. Дать себе то, чего недополучила от них. Отцовский род, как и сам отец, ей неизвестны. В детстве Лилька приставала к матери, спрашивала, кто он, где, когда приедет. Мать отвечала коротко: его нет. Потом, когда они с Евгенией затеяли игру в Еву и Лилит, она насмешливо спрашивала себя: может, меня действительно слепили из глины?
Так куда, черт бы их побрал, все эти предки потратили свое время, если она в этом мире оказалась ни с чем? Что делали бабушки, прабабушки, дедушки, прадедушки? Лежали на печи? Пили водку?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56
– Ты о чем? – Ирина Андреевна удивленно посмотрела на приятеля.
– Не понимаешь? Ну да, материнская болезнь. Не видят того, что выросло перед носом! Да эта дева на самом деле Лилит. Бр-р… Только не снись мне ночами, Лилит!..
– Брось дурачиться. Тебе она неопасна.
– Без намеков, дорогая подруга. Я знаю все свои особенности и недостатки. Я их не только принимаю, но и люблю. Мне не страшны ни женщины, ни мужчины. Но забавно наблюдать, когда на тебя делают стойку, как на дичь. Это при том, что ей хорошо известно: данный объект – чужая добыча.
Ирина Андреевна махнула рукой. Не хватает еще Лильку обсуждать, до того ли ей?
– Мама, Дмитрий Павлович, за стол! – в дверном проеме возникла Евгения и тут же исчезла.
Блюдо, которое называла бабушка аэродромом за необъятный размер, уже стояло на столе. Безголовые бычки выложены ромашкой.
– Роскошно, девы! – восторгался Дмитрий Павлович. – Никогда в жизни никто не обходился с моими бычками с такой высокохудожественной нежностью, – говорил он, разворачивая хрустящую салфетку и опуская ее на колени. – Но! – Он поднял указательный палец вверх. – Кости. Опять-таки рыбьими костями озабочены не только мы. Уже древние греки ввели обычай сервировать рыбу кусочком лимона. Почему? – Он обвел глазами каждую. – Они верили, что, если проглотишь косточку, лимонный сок ее растворит. Эти мудрые греки мудры во всем. Евгения, где лимон?
Евгения вскочила со стула и убежала на кухню. Она вернулась с нарезанными дольками на белой тарелочке.
– Лимон на самом деле греческий, – сказала она спокойно, хотя поймала настороженный Лилькин взгляд. – В нашем магазине продают.
– Спасибо. Теперь мы уверены в счастливом завтрашнем дне. Не будем кашлять…
Ели молча, Лилька старалась, как могла, управляться с ножом для рыбы и дурацкой вилкой. Опять эта изысканная сервировка, насмешливо думала она. И больше налегая на белое вино, которое привез Дмитрий Павлович, она начинала чувствовать себя увереннее.
Сквозь пелену покоя она слышала слова, они оседали в голове. Она знала свою особенность: когда надо – вытряхнуть из памяти то, что казалось забытым навсегда.
Слова не новые. Дополнительная эмиссия акций… Банкротство… Аукцион… Новая команда… Директор – свой, непременно…
Она их слышала сто раз, но впервые от человека, с которым оказалась за одним столом. Дмитрий Павлович сидел напротив и не сводил с нее глаз. Он будто вдавливал в мозги слова, как она вдавливает в землю семена настурций – единственные цветы, которые растут у нее под окном.
После обеда пили чай на веранде. Гость любовался садом, заметил новую крышу, в цвет спелой вишни.
– Послушай, – он повернулся к Ирине Андреевне. – Почему ты не похвастаешься?
– А чем? – Ирина Андреевна удивилась, девушки насторожились.
– Как чем? Разве в косметике с феромонами – я видел рекламу – нет твоего вклада?
– Да что ты! – Карцева замахала руками. – Нет, нет и нет!
– Но там обещают такое… Всякие маги и магши – просто дети. Ты берешь духи, выливаешь на себя несколько капель и проходишь мимо… объекта. Назовем его так. Он твой, хотя не знает ни твоего имени, ни возраста. Ему не важно, красавица ты или чудовище…
– Ох, Дми-итрий, – она застонала. – Ко мне подъезжали с таким предложением, и не раз.
– А ты? Разве твои приманки хороши только для четвероногих? Все млекопитающие устроены похоже, я читал в свое время много чего. Сама знаешь, родители видели меня не скучным юристом, а великим биологом.
– Мои приманки хороши, это правда. Нужно совсем немного, чтобы они стали так же хороши для людей. Но… Понимаешь, существует такое понятие, как биоэтика. Я отношусь к нему с почтением. Если сказать проще, я уверена: то, что начинается с обмана, обманом и заканчивается.
– Ты максималистка, – заметил он. – Но это твое право, – продолжил он свою мысль, отправляя в рот ложку вишневого варенья.
– Спасибо за разрешение, уважаемый юрист, – отозвалась Ирина Андреевна, глядя в чашку.
Дмитрий Павлович, улыбаясь, спросил:
– А слабо тебе дать мне такой… эликсир?
– Зачем тебе? – повторяя его хитрую интонацию, задала она вопрос.
– Я распылю его и посмотрю, кто распалится в ответ…
– Играешь словами, – заметила она. – Вот ими и играй. То, что ты просишь, – опасная игрушка.
– Тогда вина мне. Вина! – патетически проговорил он, воздевая руки к небу.
– Тогда останешься ночевать, – предупредила Карцева.
– А кто тебе сказал, что я собирался поступить иначе? Да я мечтал спать на диване в кабинете! Я не боюсь даже… – Он наклонился к ней, – половины третьего ночи.
Она засмеялась:
– Какой смелый!
Они сидели на веранде до звезд. Гость остался ночевать, Лилька тоже.
Утром, когда она встала, машины во дворе Карцевых не было.
– Это было так красиво – желтый «Пежо» в тумане, – вспоминала Ирина Андреевна.
– А утром был туман на улице? – протирая глаза, спросила Лилька, морща лоб и потягиваясь.
– Да, на улице тоже, не только в девичьей голове, – засмеялась она.
Но в голове Лильки туман тоже начал рассеиваться. Остались слова, многие из тех, которыми сыпал гость. Некоторые из них не просто засели в Лилькиной голове, а подталкивали к чему-то…
К чему? Точно она пока не знала…
13
День ото дня Лильке становилось мало того, что могли ей дать Карцевы и их дом. Чай на закате солнца из старинного фарфора? Ужин с белоснежными крахмальными салфетками, продернутыми в специальное серебряное кольцо? Да зачем ей этот парад, когда время уходит?
Мать однажды сказала, а она запомнила: жизнь кажется бесконечной, пока живы родители. После смерти матери она на самом деле почувствовала, что у нее есть свой срок. А если так, разве можно позволить твоему времени бесполезно уйти, как оно ушло у малоизвестных ей собственных предков? Она тоже покинет этот мир ни с чем? Только с ощущением вкуса другой жизни на губах? Жизни, с которой сняла пробу, не более того?
Яркие губы дергались и кривились. Ей надо спешить жить – за других Решетниковых или как там их еще. Дать себе то, чего недополучила от них. Отцовский род, как и сам отец, ей неизвестны. В детстве Лилька приставала к матери, спрашивала, кто он, где, когда приедет. Мать отвечала коротко: его нет. Потом, когда они с Евгенией затеяли игру в Еву и Лилит, она насмешливо спрашивала себя: может, меня действительно слепили из глины?
Так куда, черт бы их побрал, все эти предки потратили свое время, если она в этом мире оказалась ни с чем? Что делали бабушки, прабабушки, дедушки, прадедушки? Лежали на печи? Пили водку?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56