Она должна чем-то питаться. Чем больше рысей, тем больше нужно еды. Да, сейчас мода на рысь, у меня покупают шкурки. Вы знаете, сколько стоит шуба из рыси?
– Тридцать тысяч евро, – быстро ответила Евгения.
– Знаете. А поскольку вы говорите цену в евро, значит, видели ее в Европе. Если бы в Москве, вы перевели бы в доллары.
– Я не сама видела. Моя мать.
– Ей понравилась?
– Еще как!
– Вам бы очень пошла такая шубка. Сейчас, секунду.
Он быстро встал, вышел в сени. Евгения услышала стук, как будто отпустили тяжелую дверь. Или крышку сундука.
Он вернулся. Она ахнула. В каждой руке Вадим держал по шкурке, они были ему почти по грудь, а это значит – больше полутора метров. Мех блестел и переливался, светло-рыжий, с пятнами по бокам, с нежным белым брюшком.
– Ох, – выдохнула она.
– Подойдите ко мне, – позвал он.
Евгения встала и подошла. Он набросил одну шкурку на одно плечо, на другое – другую.
– Подойдите к зеркалу.
Евгения подошла к зеркалу, висевшему в простенке. Из меха выглядывало только лицо с блестящими сумасшедшими глазами. Такой красивой она никогда себя не видела.
– Теперь вы знаете, какая вы… – проговорил Вадим, бесшумно подойдя сзади. – Если бы на вашем месте оказалась другая женщина, я бы подарил их ей. – Она удивленно оглянулась. Какая – в ее глазах читался вопрос. – Женщина, которая рассказала бы, зачем ее подослали ко мне на самом деле, – ответил он на ее невысказанный вопрос.
Она резко повернулась к нему, быстро сняла с плеч шкурки и перевесила на него.
– Спасибо, но я не ношу натуральные меха. Хотя могла бы спать под одеялом из них с самого рождения.
– Расскажите, что за меха могли овевать ваш сон? – насмешливо поинтересовался он.
– Норка. Не так плохо, верно?
Он поднял брови.
– Ваши…
– Моя мать – директор опытного зверохозяйства, которое выращивает норок. До нее была моя бабушка. А после, предполагается, всем этим должна заняться я.
– Любопытно, – пробормотал он. – Загадочно. Вы этого хотите? – он иронично посмотрел на нее.
– Потомкам всегда тяжело, – улыбнулась она. – Хочешь или нет, становишься преемником налаженного дела. Но я уже вникала, мне, в общем-то, нравится. К тому же у меня есть время – моя мать еще долго будет управлять хозяйством.
– Вы сказали все правильно. – Он улыбнулся. – Даже сама не знаете, насколько. Но все-таки допустили одну ошибку. Предостерегу вас от нее.
– Какую ошибку? – Евгения смотрела ему в лицо, напряженно ожидая продолжения.
– Как говорят эксперты по ценам не на «мягкое», а на «черное золото»…
– То есть на нефть, – торопливо вставила она.
– Когда кажется, что цена останется высокой навсегда, она сразу падает…
Евгения задумчиво отвернулась к окну.
– Вы думаете, с мамой или с хозяйством что-то может произойти?
– Я ничего не думаю. Я знаю одно: когда все слишком хорошо, а это хорошо – давно, что-то обязательно случается. Опыт. Причем не в первом поколении.
– А вы… из каких… – она подыскивала слово, но он опередил ее ответом:
– Мои предки – поляки. Их сослал царь на каторгу в эти места. Они участвовали в польском восстании 1863 года. Срок закончился, мой прадед женился, осел в тайге, занимался охотой, промыслом. Его имение не стало таким знаменитым, как имение Яновских, – мой прадед попал на каторгу вместе с известным паном Михаилом Яновским. Тот купил себе полуостров на берегу Амурского залива недалеко от Владивостока. Он так и стал называться после – полуостров Яновского.
А вот дальше – все похоже. Только Яновскому повезло больше – в начале двадцатых годов прошлого века он понял, что его час пробил. Если помните историю, тогда шла к концу Гражданская война, белые уходили в Корею, Манчжурию, Китай. Он, богатый помещик, понимал – пора. А мой прадед не считал себя слишком богатым и остался. Но судьба, если захочет, уравняет всех. Мой дед и сыновья Яновского встретились в одном лагере…
А потом много чего было, но я всегда хотел одного – при первой же возможности вернуть землю, удобренную потом предков. Их землю за многие десятилетия поглотила тайга. Но все, что в ней, считаю моим по праву. Другие это право оспаривают, хотя я заплатил деньгами за возможность вернуть. Нынешними, законными деньгами.
Вадим усмехнулся. Евгения смотрела на его профиль. Красивый, особенно сейчас, когда внутри вспыхнуло пламя с новой силой, пламя, которое, видимо, не гасло у предыдущих поколений Зуевских.
– Я вообще-то биолог-охотовед. Но в начале девяностых звезды сошлись так, что мне привалили большие деньги. Я продал большую партию меха в Китай, вложил сюда. Кое-кому это не нравится до сих пор.
– Это может не понравиться, – заметила Евгения. – Я понимаю.
– Есть люди, я их знаю, которые прикрываются разными бумагами. Они готовы убедить несведущих в биологии людей, что защищать рысь в моей тайге так же необходимо, как панду в Китае.
– Значит, вы считаете, вас хотят остановить… с корыстными целями? – тихо спросила Евгения.
– Разумеется. Если у меня не будет пушнины, мне придется продать то, что купил. Во что вложил, как и мои предки, свои силы. Вообще, должен сказать, на всякое хорошо поставленное дело загораются чужие глаза. Имейте в виду, присмотритесь, сперва к близкому окружению. Нет ли желающих освободить вас от забот о вашем норочьем хозяйстве? Вы продаете шкурки в Грецию, – не вопросительно, а утвердительно сказал он. – Я думаю, наши шкурки встречаются в одних магазинах. Они могут пожать лапу друг другу, – он улыбнулся по-детски.
– Вам бы сказки сочинять про животных, – заметила Евгения.
– И про людей тоже. Хотите, расскажу про вас? Пускай это будет сказка.
– Хочу.
– Вообще-то сказка-быль. Итак, на самом деле вы приехали сюда, чтобы узнать что-то, что помогло бы остановить меня. Вы много раз были в Греции, на той стороне есть некто, жаждущий породниться с вами. Возможно, с вашим хозяйством тоже. Чтобы в одних руках соединить все процессы: зверьки – шкурки – фабрика – магазин.
Евгения чувствовала, как глаза ее становятся все круглее.
– Я не говорю ничего нового. Естественный, очень разумный проект. Я сам думал об этом. И буду думать, если вы меня не проведете как-нибудь… тайно. – Он засмеялся. – Но я не дамся, имейте в виду. Вы не уедете отсюда, пока я не узнаю точно, как вы придумали обвести меня вокруг пальца.
Евгения смеялась. Она нащупала в кармане куртки флакон. Не могла же она не попробовать то, что сама создала? Действует ли ее «отманка» на рысь?
– Я должна позвонить, за мной приедут на снегоходе, – сказала она, глядя на часы.
– Зачем? Вы можете спать спокойно. В моем доме нет мышей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56
– Тридцать тысяч евро, – быстро ответила Евгения.
– Знаете. А поскольку вы говорите цену в евро, значит, видели ее в Европе. Если бы в Москве, вы перевели бы в доллары.
– Я не сама видела. Моя мать.
– Ей понравилась?
– Еще как!
– Вам бы очень пошла такая шубка. Сейчас, секунду.
Он быстро встал, вышел в сени. Евгения услышала стук, как будто отпустили тяжелую дверь. Или крышку сундука.
Он вернулся. Она ахнула. В каждой руке Вадим держал по шкурке, они были ему почти по грудь, а это значит – больше полутора метров. Мех блестел и переливался, светло-рыжий, с пятнами по бокам, с нежным белым брюшком.
– Ох, – выдохнула она.
– Подойдите ко мне, – позвал он.
Евгения встала и подошла. Он набросил одну шкурку на одно плечо, на другое – другую.
– Подойдите к зеркалу.
Евгения подошла к зеркалу, висевшему в простенке. Из меха выглядывало только лицо с блестящими сумасшедшими глазами. Такой красивой она никогда себя не видела.
– Теперь вы знаете, какая вы… – проговорил Вадим, бесшумно подойдя сзади. – Если бы на вашем месте оказалась другая женщина, я бы подарил их ей. – Она удивленно оглянулась. Какая – в ее глазах читался вопрос. – Женщина, которая рассказала бы, зачем ее подослали ко мне на самом деле, – ответил он на ее невысказанный вопрос.
Она резко повернулась к нему, быстро сняла с плеч шкурки и перевесила на него.
– Спасибо, но я не ношу натуральные меха. Хотя могла бы спать под одеялом из них с самого рождения.
– Расскажите, что за меха могли овевать ваш сон? – насмешливо поинтересовался он.
– Норка. Не так плохо, верно?
Он поднял брови.
– Ваши…
– Моя мать – директор опытного зверохозяйства, которое выращивает норок. До нее была моя бабушка. А после, предполагается, всем этим должна заняться я.
– Любопытно, – пробормотал он. – Загадочно. Вы этого хотите? – он иронично посмотрел на нее.
– Потомкам всегда тяжело, – улыбнулась она. – Хочешь или нет, становишься преемником налаженного дела. Но я уже вникала, мне, в общем-то, нравится. К тому же у меня есть время – моя мать еще долго будет управлять хозяйством.
– Вы сказали все правильно. – Он улыбнулся. – Даже сама не знаете, насколько. Но все-таки допустили одну ошибку. Предостерегу вас от нее.
– Какую ошибку? – Евгения смотрела ему в лицо, напряженно ожидая продолжения.
– Как говорят эксперты по ценам не на «мягкое», а на «черное золото»…
– То есть на нефть, – торопливо вставила она.
– Когда кажется, что цена останется высокой навсегда, она сразу падает…
Евгения задумчиво отвернулась к окну.
– Вы думаете, с мамой или с хозяйством что-то может произойти?
– Я ничего не думаю. Я знаю одно: когда все слишком хорошо, а это хорошо – давно, что-то обязательно случается. Опыт. Причем не в первом поколении.
– А вы… из каких… – она подыскивала слово, но он опередил ее ответом:
– Мои предки – поляки. Их сослал царь на каторгу в эти места. Они участвовали в польском восстании 1863 года. Срок закончился, мой прадед женился, осел в тайге, занимался охотой, промыслом. Его имение не стало таким знаменитым, как имение Яновских, – мой прадед попал на каторгу вместе с известным паном Михаилом Яновским. Тот купил себе полуостров на берегу Амурского залива недалеко от Владивостока. Он так и стал называться после – полуостров Яновского.
А вот дальше – все похоже. Только Яновскому повезло больше – в начале двадцатых годов прошлого века он понял, что его час пробил. Если помните историю, тогда шла к концу Гражданская война, белые уходили в Корею, Манчжурию, Китай. Он, богатый помещик, понимал – пора. А мой прадед не считал себя слишком богатым и остался. Но судьба, если захочет, уравняет всех. Мой дед и сыновья Яновского встретились в одном лагере…
А потом много чего было, но я всегда хотел одного – при первой же возможности вернуть землю, удобренную потом предков. Их землю за многие десятилетия поглотила тайга. Но все, что в ней, считаю моим по праву. Другие это право оспаривают, хотя я заплатил деньгами за возможность вернуть. Нынешними, законными деньгами.
Вадим усмехнулся. Евгения смотрела на его профиль. Красивый, особенно сейчас, когда внутри вспыхнуло пламя с новой силой, пламя, которое, видимо, не гасло у предыдущих поколений Зуевских.
– Я вообще-то биолог-охотовед. Но в начале девяностых звезды сошлись так, что мне привалили большие деньги. Я продал большую партию меха в Китай, вложил сюда. Кое-кому это не нравится до сих пор.
– Это может не понравиться, – заметила Евгения. – Я понимаю.
– Есть люди, я их знаю, которые прикрываются разными бумагами. Они готовы убедить несведущих в биологии людей, что защищать рысь в моей тайге так же необходимо, как панду в Китае.
– Значит, вы считаете, вас хотят остановить… с корыстными целями? – тихо спросила Евгения.
– Разумеется. Если у меня не будет пушнины, мне придется продать то, что купил. Во что вложил, как и мои предки, свои силы. Вообще, должен сказать, на всякое хорошо поставленное дело загораются чужие глаза. Имейте в виду, присмотритесь, сперва к близкому окружению. Нет ли желающих освободить вас от забот о вашем норочьем хозяйстве? Вы продаете шкурки в Грецию, – не вопросительно, а утвердительно сказал он. – Я думаю, наши шкурки встречаются в одних магазинах. Они могут пожать лапу друг другу, – он улыбнулся по-детски.
– Вам бы сказки сочинять про животных, – заметила Евгения.
– И про людей тоже. Хотите, расскажу про вас? Пускай это будет сказка.
– Хочу.
– Вообще-то сказка-быль. Итак, на самом деле вы приехали сюда, чтобы узнать что-то, что помогло бы остановить меня. Вы много раз были в Греции, на той стороне есть некто, жаждущий породниться с вами. Возможно, с вашим хозяйством тоже. Чтобы в одних руках соединить все процессы: зверьки – шкурки – фабрика – магазин.
Евгения чувствовала, как глаза ее становятся все круглее.
– Я не говорю ничего нового. Естественный, очень разумный проект. Я сам думал об этом. И буду думать, если вы меня не проведете как-нибудь… тайно. – Он засмеялся. – Но я не дамся, имейте в виду. Вы не уедете отсюда, пока я не узнаю точно, как вы придумали обвести меня вокруг пальца.
Евгения смеялась. Она нащупала в кармане куртки флакон. Не могла же она не попробовать то, что сама создала? Действует ли ее «отманка» на рысь?
– Я должна позвонить, за мной приедут на снегоходе, – сказала она, глядя на часы.
– Зачем? Вы можете спать спокойно. В моем доме нет мышей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56