Водяной вихрь закручивал листья декоративной фасоли, отрывал красные цветы, расцвечивая дождь.
Наконец под утро все стихло. Евгения замерла, затихла рядом с ним.
Они проснулись, когда солнце сияло над домом и лесом, и казалось, ночью ничего такого не происходило. А если и было, то природа лишь повторила то, что они делали весь день в спальне, но на своем языке… Весь день они любили друг друга. С такой же неистовой силой, с какой небо любило землю ночью…
Тогда же они решили поселиться вдвоем в тушинской квартире. Костя собирался перевезти вещи, о чем Евгения сказала подруге, когда вернулась. А потом случилось то, что случилось…
– Итак, один мужчина тебе говорил, – услышала она за спиной голос Дмитрия Павловича, – что ты прикидываешься бессловесной Евой? Если да, то я второй мужчина, от которого ты слышишь это.
– Говорил, – подтвердила она.
– Значит, он нормальный мужик. Ты, Евгения, такая же разумная, как твоя матушка. Я рад, что ты не в отца.
– Он вам не нравился? – встрепенулась она. Когда-то Дмитрий Павлович был влюблен в мать, но физиология – особа жестокая. У Дмитрия Павловича обнаружились проблемы с гормонами. Причем у него – сына доктора медицины, который именно этим занимался. Печально, но факт.
Подростком Евгения спрашивала мать, может ли быть дружба между мужчиной и женщиной. Та отвечала: может, если мужчина не совсем здоров. Если с ним все в порядке – только любовь.
Потом Дмитрий Павлович и для Евгении стал другом. Она советовалась с ним, когда возникло что-то, о чем неловко было говорить с матерью или подругой. Тем более что Дмитрий Павлович юрист, у него своя нотариальная контора.
Евгения тогда приглашала своего тайного советчика в какое-нибудь кафе-мороженое, чувствуя себя так, будто идет на настоящее свидание со взрослым мужчиной.
– У твоей матери несколько качеств, которые помогали держать в руках хозяйство. В их число входит и женская хитрость, и личное обаяние. Но сейчас, дорогая моя, идет смена поколений. Твои ровесники теснят матерей и отцов. На них обаяние твоей матери не действует. А методы они избирают такие, о которых Ирина слышала, но сама никогда ими не воспользуется.
– Что будет? – спрашивала Евгения, глядя в темную воду «Черного воробья». Сейчас она показалась ей мутной.
– Сначала в таких случаях хозяйство банкротят, потом за бесценок его покупает тот, кто приложил руку к банкротству. – Евгения хотела привычно возразить, что хозяйство матери невозможно обанкротить, ведь оно прибыльное…
– Вот, – он подал ей файловую папку, – здесь найдешь все – цены на землю вроде вашей, стоимость имущества, если вас все-таки обанкротят и выставят на аукцион. Не боишься, что такой подготовкой накличешь беду? – он внимательно посмотрел на девушку. – Мать знает, что ты попросила меня сделать?
– Нет, не знает. Но беду и кликать не надо, – она усмехнулась. – Мне кажется, я знаю, откуда она явится.
– Знаешь? Так чего же ты…
– Но в то же время и не знаю. Поэтому хочу все просчитать заранее.
– Ну вот и ответ на вопрос, у кого мужские мозги. – Он удовлетворенно потер руки и продолжил: – К тому же местечко у вас в Петракове – прелакомый кусочек. Здесь и то пахнет бывшим совхозом. – Он втянул носом воздух. – А от ваших норок – никакого запаха. От живых зверей!
– Может, вытяжку убрать? – поспешно проговорила Евгения и сама поморщилась. – Это я так, глупости говорю.
– Если уберете, я бы на месте норок умер. Они привыкли к свежему воздуху.
– Это правда, – согласилась она.
– Значит так, – словно подвел итог Дмитрий Павлович. – Мы с тобой люди конкретные. Сидя под этой липой, на берегу «Черного воробья», сказали друг другу правду. Она оказалась тоже черная. Можно тебя обнять по этому случаю?
Евгения кивнула:
– Можно. Только не очень крепко.
– Я сильный.
– Вижу, какие у вас мускулы!
– Тренируюсь. Если нет бороды, должны быть хотя бы мускулы. У меня ведь не женская фигура?
– Конечно, нет.
У Дмитрия Павловича фигура была мужская, но борода не росла.
– Но я все же не понимаю, – вернулась она к волнующему вопросу, – если у нас прибыльное хозяйство, почему его можно сделать банкротом?
Дмитрий Павлович обнял ее за плечи:
– Скажи, бывает белый воробей? А черный? А малиновый?
– Нет, – она засмеялась.
– Но ты сама так называешь эти пруды и не морщишься. Значит, как назовешь, так и будет. Все поверят и станут повторять. И мы с тобой давай повторим пройденное. – Дмитрий Павлович внимательно посмотрел на Евгению. – Итак, хозяйство банкротят. Потом устраивают аукцион. Вы покупаете хозяйство.
– Но деньги…
– Мать знает, где их взять. А я знаю, как их правильно оформить.
– Но… Вы прикинули, сколько надо денег? – Она вынула из папки бумаги.
– Конечно. – Он назвал сумму.
– Как много! – Она поморщилась.
– Нет, мало, – возразил он. – Поэтому вас и хотят купить – задешево!
– Вы думаете, маме столько дадут «сестры»?
– А если нет, тогда зачем нужны «родственные» отношения? – Он засмеялся. – Аукцион, я думаю, непременно произойдет. Послушай, давай пересядем к «Малиновому воробью». Интересно, почему это он – малиновый?
– Может, пел, как малиновка. Или малина росла на берегу… Думаете, там веселее?
– Конечно.
– А не лучше сесть у «Белого воробья»? Там такие два пенька… Я привезла пироги с капустой, угостимся…
Он встал, они перешли к третьему пруду, уселись на пни, Евгения достала свое угощение.
– А-ах, – простонал Дмитрий Павлович, отправив в рот пирожок целиком. Потом, блаженствуя, опустил голову девушке на плечо.
Цифровая камера, которая следила за ними из зарослей борщевика, тихонько сработала.
Они доели пирожки, потом сели в свои машины и разъехались. Дмитрий Павлович отправился дальше по шоссе, в Талдом, по делам. А Евгения повернула к Москве.
От «Волги», в которой ехала цифровая камера, ее отделяло машин двадцать, не больше…
16
– Ты сейчас где?
– Все там же, – ответила Евгения, плотнее прижимая трубку к уху. Лилька сидела напротив, и ей не хотелось, чтобы она узнала, кто звонит.
– Ты не одна? – спросил Костя.
– Да, – коротко ответила девушка.
– Чем занимаешься? – в его голосе она услышала нечто задевшее ее. Неужели ей может нравиться его ревность?
– Все тем же, – снова уклончивость прозвучала в ее голосе.
– Надеюсь, репеллентами, – услышала она. Ее брови удивленно поднялись.
– Откуда ты знаешь? – Она не говорила Косте, что уже несколько месяцев работает над «отманкой», как называла препарат. Может, Костя знаком с кем-то из Фонда защиты природы? Но при Лильке спрашивать не хотелось.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56
Наконец под утро все стихло. Евгения замерла, затихла рядом с ним.
Они проснулись, когда солнце сияло над домом и лесом, и казалось, ночью ничего такого не происходило. А если и было, то природа лишь повторила то, что они делали весь день в спальне, но на своем языке… Весь день они любили друг друга. С такой же неистовой силой, с какой небо любило землю ночью…
Тогда же они решили поселиться вдвоем в тушинской квартире. Костя собирался перевезти вещи, о чем Евгения сказала подруге, когда вернулась. А потом случилось то, что случилось…
– Итак, один мужчина тебе говорил, – услышала она за спиной голос Дмитрия Павловича, – что ты прикидываешься бессловесной Евой? Если да, то я второй мужчина, от которого ты слышишь это.
– Говорил, – подтвердила она.
– Значит, он нормальный мужик. Ты, Евгения, такая же разумная, как твоя матушка. Я рад, что ты не в отца.
– Он вам не нравился? – встрепенулась она. Когда-то Дмитрий Павлович был влюблен в мать, но физиология – особа жестокая. У Дмитрия Павловича обнаружились проблемы с гормонами. Причем у него – сына доктора медицины, который именно этим занимался. Печально, но факт.
Подростком Евгения спрашивала мать, может ли быть дружба между мужчиной и женщиной. Та отвечала: может, если мужчина не совсем здоров. Если с ним все в порядке – только любовь.
Потом Дмитрий Павлович и для Евгении стал другом. Она советовалась с ним, когда возникло что-то, о чем неловко было говорить с матерью или подругой. Тем более что Дмитрий Павлович юрист, у него своя нотариальная контора.
Евгения тогда приглашала своего тайного советчика в какое-нибудь кафе-мороженое, чувствуя себя так, будто идет на настоящее свидание со взрослым мужчиной.
– У твоей матери несколько качеств, которые помогали держать в руках хозяйство. В их число входит и женская хитрость, и личное обаяние. Но сейчас, дорогая моя, идет смена поколений. Твои ровесники теснят матерей и отцов. На них обаяние твоей матери не действует. А методы они избирают такие, о которых Ирина слышала, но сама никогда ими не воспользуется.
– Что будет? – спрашивала Евгения, глядя в темную воду «Черного воробья». Сейчас она показалась ей мутной.
– Сначала в таких случаях хозяйство банкротят, потом за бесценок его покупает тот, кто приложил руку к банкротству. – Евгения хотела привычно возразить, что хозяйство матери невозможно обанкротить, ведь оно прибыльное…
– Вот, – он подал ей файловую папку, – здесь найдешь все – цены на землю вроде вашей, стоимость имущества, если вас все-таки обанкротят и выставят на аукцион. Не боишься, что такой подготовкой накличешь беду? – он внимательно посмотрел на девушку. – Мать знает, что ты попросила меня сделать?
– Нет, не знает. Но беду и кликать не надо, – она усмехнулась. – Мне кажется, я знаю, откуда она явится.
– Знаешь? Так чего же ты…
– Но в то же время и не знаю. Поэтому хочу все просчитать заранее.
– Ну вот и ответ на вопрос, у кого мужские мозги. – Он удовлетворенно потер руки и продолжил: – К тому же местечко у вас в Петракове – прелакомый кусочек. Здесь и то пахнет бывшим совхозом. – Он втянул носом воздух. – А от ваших норок – никакого запаха. От живых зверей!
– Может, вытяжку убрать? – поспешно проговорила Евгения и сама поморщилась. – Это я так, глупости говорю.
– Если уберете, я бы на месте норок умер. Они привыкли к свежему воздуху.
– Это правда, – согласилась она.
– Значит так, – словно подвел итог Дмитрий Павлович. – Мы с тобой люди конкретные. Сидя под этой липой, на берегу «Черного воробья», сказали друг другу правду. Она оказалась тоже черная. Можно тебя обнять по этому случаю?
Евгения кивнула:
– Можно. Только не очень крепко.
– Я сильный.
– Вижу, какие у вас мускулы!
– Тренируюсь. Если нет бороды, должны быть хотя бы мускулы. У меня ведь не женская фигура?
– Конечно, нет.
У Дмитрия Павловича фигура была мужская, но борода не росла.
– Но я все же не понимаю, – вернулась она к волнующему вопросу, – если у нас прибыльное хозяйство, почему его можно сделать банкротом?
Дмитрий Павлович обнял ее за плечи:
– Скажи, бывает белый воробей? А черный? А малиновый?
– Нет, – она засмеялась.
– Но ты сама так называешь эти пруды и не морщишься. Значит, как назовешь, так и будет. Все поверят и станут повторять. И мы с тобой давай повторим пройденное. – Дмитрий Павлович внимательно посмотрел на Евгению. – Итак, хозяйство банкротят. Потом устраивают аукцион. Вы покупаете хозяйство.
– Но деньги…
– Мать знает, где их взять. А я знаю, как их правильно оформить.
– Но… Вы прикинули, сколько надо денег? – Она вынула из папки бумаги.
– Конечно. – Он назвал сумму.
– Как много! – Она поморщилась.
– Нет, мало, – возразил он. – Поэтому вас и хотят купить – задешево!
– Вы думаете, маме столько дадут «сестры»?
– А если нет, тогда зачем нужны «родственные» отношения? – Он засмеялся. – Аукцион, я думаю, непременно произойдет. Послушай, давай пересядем к «Малиновому воробью». Интересно, почему это он – малиновый?
– Может, пел, как малиновка. Или малина росла на берегу… Думаете, там веселее?
– Конечно.
– А не лучше сесть у «Белого воробья»? Там такие два пенька… Я привезла пироги с капустой, угостимся…
Он встал, они перешли к третьему пруду, уселись на пни, Евгения достала свое угощение.
– А-ах, – простонал Дмитрий Павлович, отправив в рот пирожок целиком. Потом, блаженствуя, опустил голову девушке на плечо.
Цифровая камера, которая следила за ними из зарослей борщевика, тихонько сработала.
Они доели пирожки, потом сели в свои машины и разъехались. Дмитрий Павлович отправился дальше по шоссе, в Талдом, по делам. А Евгения повернула к Москве.
От «Волги», в которой ехала цифровая камера, ее отделяло машин двадцать, не больше…
16
– Ты сейчас где?
– Все там же, – ответила Евгения, плотнее прижимая трубку к уху. Лилька сидела напротив, и ей не хотелось, чтобы она узнала, кто звонит.
– Ты не одна? – спросил Костя.
– Да, – коротко ответила девушка.
– Чем занимаешься? – в его голосе она услышала нечто задевшее ее. Неужели ей может нравиться его ревность?
– Все тем же, – снова уклончивость прозвучала в ее голосе.
– Надеюсь, репеллентами, – услышала она. Ее брови удивленно поднялись.
– Откуда ты знаешь? – Она не говорила Косте, что уже несколько месяцев работает над «отманкой», как называла препарат. Может, Костя знаком с кем-то из Фонда защиты природы? Но при Лильке спрашивать не хотелось.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56