Не жди меня.
Мэдди хотела пройти мимо, но Брент протянул руку и похлопал ее по плечу. «Нечего трогать меня», — подумала Мэдди. После недолгого перерыва в ее душе снова вспыхнула жгучая ненависть. Она остановилась и, дождавшись, когда Эм отойдет на несколько ярдов и ступит на крыльцо, повернулась к мужу и посмотрела ему в глаза.
— Мэдди, прекрати. — Брент взял ее за локоть и повел к крыльцу, но она с такой яростью отбросила его руку, что он пошатнулся.
— Что ты делаешь, Брент? — прошептала Мэдди, стискивая зубы, чтобы не закричать. Ее пальцы сжались в кулаки, и она выставила их перед собой. — Что ты делаешь? Какого черта?
— О чем ты? — спросил Брент, изумленно глядя на нее широко раскрытыми глазами. — О чем ты говоришь?
Мэдди приблизилась к Бренту вплотную, едва не наступив ему на ноги, и заговорила, судорожно глотая воздух:
— Я нашла под сиденьем твоей машины женское белье, черт бы тебя подрал. С кем ты путаешься? Опять с Бет? — Она покачала головой, хотя при каждом движении ее череп буквально раскалывался от боли, и прижала кулаки к груди, чтобы удержаться и не ударить Брента. — На сей раз я этого не потерплю, Брент. Я уйду от тебя, клянусь!
Брент оглянулся на Эм, застывшую на крыльце и наблюдавшую за ними.
— Все в порядке, — произнес он нарочито громко. — Ты что-то перепутала. Ты сильно ударилась головой. — Брент понизил голос и добавил: — Прекрати истерику. Ты пугаешь Эмили.
— Я нашла трусики, — продолжала Мэдди, задыхаясь. — Черные шелковые трусики с дыркой в промежности. Я хочу выслушать твои объяснения, немедленно.
— Мама! — позвала Эм.
— Минутку, дорогая, — откликнулся Брент и вновь заговорил тихим голосом: — Ты прекрасно знаешь, что я тебе не изменяю. Я обещал. Неужели мне всю жизнь придется расплачиваться за Бет?
Мэдди отступила, сбитая с толку спокойным рассудительным тоном Брента.
— Так как насчет трусиков? — спросила она.
— Понятия не имею. — Раздраженный, Брент повысил голос: — Наверно, кому-то захотелось пошутить.
— Не вижу в этом ничего смешного, — заметила Мэдди.
— Какой уж тут смех, — отозвался Брент и двинулся к крыльцу, на котором стояла Эм. — Мама плохо себя чувствует, — сказал он дочери, — ей нужно поспать. Пойдем, Эмили, я отвезу тебя к тете Треве, а мама пусть отдохнет.
— Мама… — пробормотала Эм, едва не плача. Мэдди глубоко вздохнула. Ей уже не хотелось кричать. Особенно на глазах у Эм.
— Папа прав, — согласилась она. — Отправляйся. Сегодня ты переночуешь у Мэл. Со мной все будет в порядке.
Эм сглотнула.
— Правда? Может, я лучше буду ухаживать за тобой?
На глазах Мэдди выступили слезы, и она заморгала.
— Спасибо, милая, но я собираюсь принять таблетки и лечь спать. Честно. А ты поезжай с папой.
Эм кивнула. Ее голова болталась на шее, словно на ниточке.
— Ладно. Но я не останусь там на ночь. Вечером я вернусь, чтобы быть с тобой, когда ты проснешься.
Мэдди обняла ее и привлекла к себе, чувствуя, как напряглось тело Эм.
— Все в порядке. Оставайся у Мэл.
— Нет! — Голос Эм прервался, и Мэдди еще крепче прижала ее к себе.
— Ладно, — сказала она, похлопав дочь по спине и легонько покачивая ее, словно младенца. — Ладно. Вечером папа заберет тебя по пути из кегельбана. Все будет хорошо.
Эм подошла к автомобилю и, повернувшись, поглядела ей в лицо, не выпуская руки Брента. Сукин сын, он воспользовался дочерью, чтобы избежать объяснений. Мэдди хотела крикнуть: «Немедленно вернись, мне нужно с тобой поговорить», — но лишь помахала рукой отъезжающей машине, устало вздохнула и вошла в дом.
Она проглотила обезболивающее и поставила пузырек с таблетками на кухонный подоконник. Пузырек засиял в лучах солнца, словно янтарный. Как красиво. Потом Мэдди на минутку присела, пытаясь развеяться и не думать об Эм, о черном шелке, о своей машине, о разводе и всем прочем, что ее беспокоило.
Как хорошо, что у нее нет сотрясения мозга. Что же у нее есть? Мэдди огляделась. Мрачная кухня. На полу серый линолеум, доставшийся Бренту по случаю со скидкой. Стены Мэдди выкрасила желтым. Да-да, именно она выбрала этот цвет. Желтый. Мэдди чувствовала себя так, словно ее засунули в огромное пирожное.
На желтом фоне ей то и дело мерещился черный шелк.
Она осторожно поднялась на ноги и вышла в прихожую. Прихожая была белая. Скучновато, но благопристойно. Точь-в-точь как Брент. До нынешнего дня. Сегодня выдался отвратительный, невыносимый день. Мэдди поднялась по лестнице, цепляясь за перила. От напряжения у нее закружилась голова, и, чтобы добраться до спальни, ей пришлось опереться о стену. Спальня была персиковая. Кому пришло в голову выкрасить ее в этот цвет? Стеганая спинка кровати выглядела особенно омерзительно. Если уж на то пошло, Мэдди ненавидела эту комнату. Ненавидела весь дом. Пора отсюда линять, думала она. Может быть, так и надо сделать — уехать, не сказав Бренту. Но ведь потом кто-нибудь да скажет. Это ведь Фрог-Пойнт. В этом городе ничего нельзя скрыть.
Мэдди опустилась на кровать. Закрыть глаза — какое наслаждение! По крайней мере теперь они не выкатятся из глазниц. Но терзавшая ее боль не утихала, она давила с такой силой, что Мэдди уткнулась в матрац, пытаясь хоть как-то ее утихомирить. «Вот в чем дело, — решила она. — Я ненавижу его, и нет никакой разницы, изменяет он или нет. Но сейчас я слаба и измучена, я ненавижу саму мысль о том, что мне придется отдать себя на суд города, и я не в силах думать о том, как все это отразится на Эм. Поэтому лучше отложить размышления на потом.
Я подумаю об этом позже».
В семь часов вечера Кей Эл стоял около двери дома на ферме своего дяди, прислушиваясь к скрипу сверчков, пробующих голоса. До сумерек оставался целый час, но кое-кто из артистов приступил к делу загодя, и их пение смешивалось с едва слышным журчанием реки, протекавшей в двухстах ярдах от фермы, с голосами птиц, стремившихся до конца насладиться последними жаркими днями августа. Такие вечера словно специально созданы для того, чтобы забраться в гамак, прихватив холодного пивка и теплую женщину, но женщина, о которой он мечтал, была замужем, так что о гамаке можно забыть. Как бы то ни было, заниматься любовью в гамаке практически невозможно; и все же, сумей он затащить в гамак Мэдди, Кей Эл обязательно постарался бы. Эта мысль потянула за собой другие, еще более греховные, и именно оттого голос тетки, раздавшийся из-за двери, застал его врасплох. Кей Эл поспешно отскочил в сторону, и дверь распахнулась.
— Ты вымыл руки, Кей Эл?
Вздрогнув, он обернулся и посмотрел на тетушку, которая как ни в чем не бывало вернулась к своему прежнему занятию — она накрывала на стол, расставляя по красно-белой клеенке массивные фарфоровые тарелки и чашки, полные дымящегося окорока, картофеля и бог его знает чего еще.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110
Мэдди хотела пройти мимо, но Брент протянул руку и похлопал ее по плечу. «Нечего трогать меня», — подумала Мэдди. После недолгого перерыва в ее душе снова вспыхнула жгучая ненависть. Она остановилась и, дождавшись, когда Эм отойдет на несколько ярдов и ступит на крыльцо, повернулась к мужу и посмотрела ему в глаза.
— Мэдди, прекрати. — Брент взял ее за локоть и повел к крыльцу, но она с такой яростью отбросила его руку, что он пошатнулся.
— Что ты делаешь, Брент? — прошептала Мэдди, стискивая зубы, чтобы не закричать. Ее пальцы сжались в кулаки, и она выставила их перед собой. — Что ты делаешь? Какого черта?
— О чем ты? — спросил Брент, изумленно глядя на нее широко раскрытыми глазами. — О чем ты говоришь?
Мэдди приблизилась к Бренту вплотную, едва не наступив ему на ноги, и заговорила, судорожно глотая воздух:
— Я нашла под сиденьем твоей машины женское белье, черт бы тебя подрал. С кем ты путаешься? Опять с Бет? — Она покачала головой, хотя при каждом движении ее череп буквально раскалывался от боли, и прижала кулаки к груди, чтобы удержаться и не ударить Брента. — На сей раз я этого не потерплю, Брент. Я уйду от тебя, клянусь!
Брент оглянулся на Эм, застывшую на крыльце и наблюдавшую за ними.
— Все в порядке, — произнес он нарочито громко. — Ты что-то перепутала. Ты сильно ударилась головой. — Брент понизил голос и добавил: — Прекрати истерику. Ты пугаешь Эмили.
— Я нашла трусики, — продолжала Мэдди, задыхаясь. — Черные шелковые трусики с дыркой в промежности. Я хочу выслушать твои объяснения, немедленно.
— Мама! — позвала Эм.
— Минутку, дорогая, — откликнулся Брент и вновь заговорил тихим голосом: — Ты прекрасно знаешь, что я тебе не изменяю. Я обещал. Неужели мне всю жизнь придется расплачиваться за Бет?
Мэдди отступила, сбитая с толку спокойным рассудительным тоном Брента.
— Так как насчет трусиков? — спросила она.
— Понятия не имею. — Раздраженный, Брент повысил голос: — Наверно, кому-то захотелось пошутить.
— Не вижу в этом ничего смешного, — заметила Мэдди.
— Какой уж тут смех, — отозвался Брент и двинулся к крыльцу, на котором стояла Эм. — Мама плохо себя чувствует, — сказал он дочери, — ей нужно поспать. Пойдем, Эмили, я отвезу тебя к тете Треве, а мама пусть отдохнет.
— Мама… — пробормотала Эм, едва не плача. Мэдди глубоко вздохнула. Ей уже не хотелось кричать. Особенно на глазах у Эм.
— Папа прав, — согласилась она. — Отправляйся. Сегодня ты переночуешь у Мэл. Со мной все будет в порядке.
Эм сглотнула.
— Правда? Может, я лучше буду ухаживать за тобой?
На глазах Мэдди выступили слезы, и она заморгала.
— Спасибо, милая, но я собираюсь принять таблетки и лечь спать. Честно. А ты поезжай с папой.
Эм кивнула. Ее голова болталась на шее, словно на ниточке.
— Ладно. Но я не останусь там на ночь. Вечером я вернусь, чтобы быть с тобой, когда ты проснешься.
Мэдди обняла ее и привлекла к себе, чувствуя, как напряглось тело Эм.
— Все в порядке. Оставайся у Мэл.
— Нет! — Голос Эм прервался, и Мэдди еще крепче прижала ее к себе.
— Ладно, — сказала она, похлопав дочь по спине и легонько покачивая ее, словно младенца. — Ладно. Вечером папа заберет тебя по пути из кегельбана. Все будет хорошо.
Эм подошла к автомобилю и, повернувшись, поглядела ей в лицо, не выпуская руки Брента. Сукин сын, он воспользовался дочерью, чтобы избежать объяснений. Мэдди хотела крикнуть: «Немедленно вернись, мне нужно с тобой поговорить», — но лишь помахала рукой отъезжающей машине, устало вздохнула и вошла в дом.
Она проглотила обезболивающее и поставила пузырек с таблетками на кухонный подоконник. Пузырек засиял в лучах солнца, словно янтарный. Как красиво. Потом Мэдди на минутку присела, пытаясь развеяться и не думать об Эм, о черном шелке, о своей машине, о разводе и всем прочем, что ее беспокоило.
Как хорошо, что у нее нет сотрясения мозга. Что же у нее есть? Мэдди огляделась. Мрачная кухня. На полу серый линолеум, доставшийся Бренту по случаю со скидкой. Стены Мэдди выкрасила желтым. Да-да, именно она выбрала этот цвет. Желтый. Мэдди чувствовала себя так, словно ее засунули в огромное пирожное.
На желтом фоне ей то и дело мерещился черный шелк.
Она осторожно поднялась на ноги и вышла в прихожую. Прихожая была белая. Скучновато, но благопристойно. Точь-в-точь как Брент. До нынешнего дня. Сегодня выдался отвратительный, невыносимый день. Мэдди поднялась по лестнице, цепляясь за перила. От напряжения у нее закружилась голова, и, чтобы добраться до спальни, ей пришлось опереться о стену. Спальня была персиковая. Кому пришло в голову выкрасить ее в этот цвет? Стеганая спинка кровати выглядела особенно омерзительно. Если уж на то пошло, Мэдди ненавидела эту комнату. Ненавидела весь дом. Пора отсюда линять, думала она. Может быть, так и надо сделать — уехать, не сказав Бренту. Но ведь потом кто-нибудь да скажет. Это ведь Фрог-Пойнт. В этом городе ничего нельзя скрыть.
Мэдди опустилась на кровать. Закрыть глаза — какое наслаждение! По крайней мере теперь они не выкатятся из глазниц. Но терзавшая ее боль не утихала, она давила с такой силой, что Мэдди уткнулась в матрац, пытаясь хоть как-то ее утихомирить. «Вот в чем дело, — решила она. — Я ненавижу его, и нет никакой разницы, изменяет он или нет. Но сейчас я слаба и измучена, я ненавижу саму мысль о том, что мне придется отдать себя на суд города, и я не в силах думать о том, как все это отразится на Эм. Поэтому лучше отложить размышления на потом.
Я подумаю об этом позже».
В семь часов вечера Кей Эл стоял около двери дома на ферме своего дяди, прислушиваясь к скрипу сверчков, пробующих голоса. До сумерек оставался целый час, но кое-кто из артистов приступил к делу загодя, и их пение смешивалось с едва слышным журчанием реки, протекавшей в двухстах ярдах от фермы, с голосами птиц, стремившихся до конца насладиться последними жаркими днями августа. Такие вечера словно специально созданы для того, чтобы забраться в гамак, прихватив холодного пивка и теплую женщину, но женщина, о которой он мечтал, была замужем, так что о гамаке можно забыть. Как бы то ни было, заниматься любовью в гамаке практически невозможно; и все же, сумей он затащить в гамак Мэдди, Кей Эл обязательно постарался бы. Эта мысль потянула за собой другие, еще более греховные, и именно оттого голос тетки, раздавшийся из-за двери, застал его врасплох. Кей Эл поспешно отскочил в сторону, и дверь распахнулась.
— Ты вымыл руки, Кей Эл?
Вздрогнув, он обернулся и посмотрел на тетушку, которая как ни в чем не бывало вернулась к своему прежнему занятию — она накрывала на стол, расставляя по красно-белой клеенке массивные фарфоровые тарелки и чашки, полные дымящегося окорока, картофеля и бог его знает чего еще.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110