спит волшебным сном — пока не придет тот, кому суждено будет разбудить ее… Он приходил сюда, подолгу стоял у ее ложа, вглядываясь в лицо спящей, не смея понять, почему оно кажется ему таким мучительно-знакомым, не смея назвать ее по имени…
…Этот человек был предводителем одной из многочисленных шаек изгоев, изверившихся во всех — и в эльфах, и в их западных покровителях; враги всем, кроме самих себя. И все же Враг был первым врагом. Тем более — златокудрому дому Хадора. Наверное, он изрядно насолил оркам — видавшие виды воины Аст Ахэ не помнили, чтобы отбитый у орков человек был искалечен до такой степени. Хуже всего, что орки влили человеку в горло какое-то зелье, не позволявшее впасть в забытье. Первой мыслью было — прикончить его, чтобы не мучился. Но потом решили все-таки попробовать спасти ему жизнь. Сначала везли осторожно, потому что он кричал от боли при малейшем сотрясении. Затем пустились во весь опор, уже не обращая внимания ни на что — иначе не довезли бы.
…Эти большие серые глаза были так похожи на глаза Гортхауэра в тот день, когда он умирал у него на руках… Сразу понял — один он ничего не сможет. Пятеро лучших учеников помогали ему. Это тянулось так долго — бесконечно долго, вечно… Когда наконец закончили, оказалось, что прошло двое суток. Человек спал. Теперь он будет жить…
Долгие дни прошли. Пережитый ужас остался позади — страшным сном; только в золото волос подмешалось изрядно серебра. Он не знал, куда попал, но, поскольку его лечили и обращались с ним хорошо, думал, что это эльфийское поселение, а седой величественный владыка — наверное, какой-нибудь эльфийский правитель. Говорили с ним на его родном языке — неожиданно, но приятно. А черные одежды… Что ж, видно, много горя пережил, потерял близких…
Говорить с ним было хорошо, хотя и странно — кто в такие времена говорит о красоте и мире? Печальный мудрец, жаль его. Такие гибнут в нынешние времена. Смерть забирает самых беззащитных, а они-то, как правило, и есть лучшие. Как странно дрогнуло его лицо, когда человек назвал свое имя — Хурин. Славное имя, и не во всяком знатном роду человеку осмелятся дать его. Может, этот, печальный, знал сына Галдора? Ведь эльфы, говорят, бессмертны…
А чуть позже Хурин мельком увидел руки собеседника. И впервые подозрение проникло в его душу. Вскоре он осмелился спросить у одного из своих лекарей, как имя того, кого здесь называют Учителем…
Удар был страшным. Словно предательство лучшего друга. Он так привязался к этому эльфу… Враг… нет, невозможно. Враг, которого он знал по рассказам, совершенно не походил на того, кого он видел перед собой. И то был не обман, Хурин чувствовал это. Но как же понять все, что о нем говорили? Эта раздвоенность так измучила его, что он начал придумывать самые невероятные объяснения. Пережитой ужас вновь неотвратимо заполнял его душу. Ночь он провел без сна, почти на грани безумия; мысли его путались, и жуткие видения клубились во тьме. Утром его вынули из петли — еще живого, по счастью!..
Наверное, сильно изменились люди с тех пор. Или этого человека орки уж слишком жестоко пытали. Я бы постарался выжить и бежать, чтобы продолжать сражаться. Но ведь столько тысячелетий прошло… И я не могу сказать, что бы сделал я, если бы меня так пытали, да и потом, я очутился бы у Врага, да еще в такую пору, когда поражение эльфов и Эдайн казалось почти полным…
Как бы мне сейчас тоже хотелось вот так, запросто пообщаться с кем-нибудь с ТОЙ стороны… Но ведь не осталось никого. И я не смогу ничего, ничегошеньки проверить, убедиться или разочароваться…
…Вала стоял рядом с человеком и сурово смотрел ему в глаза:
— И зачем же ты сделал это, Хурин? Неужели я дал тебе повод?
Человек отвел взгляд и, смежив веки, откинулся на подушки. Говорить было тяжело и мучительно стыдно.
— Прости. Но сомнения истерзали меня. Я не знаю, чему верить. Не так легко забыть все, чему учили с детства. Я хочу верить тебе — и не могу. Послушай, я говорил с тобой, я не верю, что ты так чудовищно жесток. Я не знаю, зачем ты велел меня лечить. Если для новых мучений, то лучше убей меня. Верю, ты знаешь жалость. Может, я обманываюсь и ваш обычай велит убивать пленных мучительной смертью, но хотя бы ради своего прошлого сжалься надо мной! Ведь ты пришел в Арду из любви к ней, так вспомни же свое прежнее имя! Ведь не всегда ты был таким!
— Верно, — тяжело сказал Вала. — Верно, Хурин. Не всегда. Когда-то я даже умел летать, смеяться и петь. Пока брат мой не сломал моих крыльев, не отнял мою радость, не лишил меня песни. Но имя свое я помнил всегда. Я никогда не менял его и не изменял ему. Странно, что и ты помнишь его смысл. Почему? Почему не Восставший в Мощи Своей?
— Но я же знаю язык эльфов…
— Другие тоже знают, но почему-то не понимают… Благодарю и за это. За то, что поверил в мое милосердие. За то, что поверил мне. Жаль, что твой тезка не был столь понятлив… Когда встанешь на ноги, я отпущу тебя. А пока, — Вала коротко усмехнулся, — ты мой пленник.
Он не сразу покинул Твердыню. Здесь его уже никто не считал врагом, и свободы его никто не стеснял. Странно, но мысль о побеге никогда не приходила ему в голову. А иногда он покидал черный замок в горах и подолгу бродил по лесам. И, должно быть, сама судьба вывела его — сюда…
…Как сказка. Печальная и прекрасная сказка. Красавица спит в пещере у темного озера среди елей; спит волшебным сном — пока не придет тот, кому суждено будет разбудить ее… Он долго смотрел в юное печальное лицо спящей, а потом, не удержавшись, наклонился и поцеловал ее. И это тоже было — сказкой, потому что она открыла глаза и улыбнулась ему. Он не сразу решился задать вопрос:
— Кто ты?..
Шорох-шепот:
— Ахтэнэ…
И все же он не принял ее любви. Испугался. Нет, скорее всего он просто ее не любил. Не умел он любить. И что же сделал с ней? Лишил памяти? Ладно, пусть я не прав — он хотел спасти ее. Но — честно ли это было по отношению к Хурину? Ведь она его не любила. Все это неестественно…
Я вспомнил не столь давнюю историю — о любви Эовин к Арагорну. Но там, по крайней мере, все было честно сказано, да и любила она его, как любит простой ратник великого военачальника. А здесь было другое…
Неисповедимы путь любви…
«…Неужели судьба всегда будет так жестока? Неужели и эти — погибнут? Как же прекрасны они своим счастьем…»
— Долго ты был моим гостем, Хурин. Теперь, когда ты совсем здоров, ты можешь уйти.
— Куда же мне идти теперь? Разве я смогу уйти один? Разве ты позволишь взять с собой это сокровище?
Лицо Валы стало очень серьезным и печальным:
— Напротив. Я хочу, чтобы вы ушли. Вот что. Я отпускаю тебя, но с одним условием. Ты уведешь своих людей отсюда на Восток. И никогда вы не поднимете меча против моих воинов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182
…Этот человек был предводителем одной из многочисленных шаек изгоев, изверившихся во всех — и в эльфах, и в их западных покровителях; враги всем, кроме самих себя. И все же Враг был первым врагом. Тем более — златокудрому дому Хадора. Наверное, он изрядно насолил оркам — видавшие виды воины Аст Ахэ не помнили, чтобы отбитый у орков человек был искалечен до такой степени. Хуже всего, что орки влили человеку в горло какое-то зелье, не позволявшее впасть в забытье. Первой мыслью было — прикончить его, чтобы не мучился. Но потом решили все-таки попробовать спасти ему жизнь. Сначала везли осторожно, потому что он кричал от боли при малейшем сотрясении. Затем пустились во весь опор, уже не обращая внимания ни на что — иначе не довезли бы.
…Эти большие серые глаза были так похожи на глаза Гортхауэра в тот день, когда он умирал у него на руках… Сразу понял — один он ничего не сможет. Пятеро лучших учеников помогали ему. Это тянулось так долго — бесконечно долго, вечно… Когда наконец закончили, оказалось, что прошло двое суток. Человек спал. Теперь он будет жить…
Долгие дни прошли. Пережитый ужас остался позади — страшным сном; только в золото волос подмешалось изрядно серебра. Он не знал, куда попал, но, поскольку его лечили и обращались с ним хорошо, думал, что это эльфийское поселение, а седой величественный владыка — наверное, какой-нибудь эльфийский правитель. Говорили с ним на его родном языке — неожиданно, но приятно. А черные одежды… Что ж, видно, много горя пережил, потерял близких…
Говорить с ним было хорошо, хотя и странно — кто в такие времена говорит о красоте и мире? Печальный мудрец, жаль его. Такие гибнут в нынешние времена. Смерть забирает самых беззащитных, а они-то, как правило, и есть лучшие. Как странно дрогнуло его лицо, когда человек назвал свое имя — Хурин. Славное имя, и не во всяком знатном роду человеку осмелятся дать его. Может, этот, печальный, знал сына Галдора? Ведь эльфы, говорят, бессмертны…
А чуть позже Хурин мельком увидел руки собеседника. И впервые подозрение проникло в его душу. Вскоре он осмелился спросить у одного из своих лекарей, как имя того, кого здесь называют Учителем…
Удар был страшным. Словно предательство лучшего друга. Он так привязался к этому эльфу… Враг… нет, невозможно. Враг, которого он знал по рассказам, совершенно не походил на того, кого он видел перед собой. И то был не обман, Хурин чувствовал это. Но как же понять все, что о нем говорили? Эта раздвоенность так измучила его, что он начал придумывать самые невероятные объяснения. Пережитой ужас вновь неотвратимо заполнял его душу. Ночь он провел без сна, почти на грани безумия; мысли его путались, и жуткие видения клубились во тьме. Утром его вынули из петли — еще живого, по счастью!..
Наверное, сильно изменились люди с тех пор. Или этого человека орки уж слишком жестоко пытали. Я бы постарался выжить и бежать, чтобы продолжать сражаться. Но ведь столько тысячелетий прошло… И я не могу сказать, что бы сделал я, если бы меня так пытали, да и потом, я очутился бы у Врага, да еще в такую пору, когда поражение эльфов и Эдайн казалось почти полным…
Как бы мне сейчас тоже хотелось вот так, запросто пообщаться с кем-нибудь с ТОЙ стороны… Но ведь не осталось никого. И я не смогу ничего, ничегошеньки проверить, убедиться или разочароваться…
…Вала стоял рядом с человеком и сурово смотрел ему в глаза:
— И зачем же ты сделал это, Хурин? Неужели я дал тебе повод?
Человек отвел взгляд и, смежив веки, откинулся на подушки. Говорить было тяжело и мучительно стыдно.
— Прости. Но сомнения истерзали меня. Я не знаю, чему верить. Не так легко забыть все, чему учили с детства. Я хочу верить тебе — и не могу. Послушай, я говорил с тобой, я не верю, что ты так чудовищно жесток. Я не знаю, зачем ты велел меня лечить. Если для новых мучений, то лучше убей меня. Верю, ты знаешь жалость. Может, я обманываюсь и ваш обычай велит убивать пленных мучительной смертью, но хотя бы ради своего прошлого сжалься надо мной! Ведь ты пришел в Арду из любви к ней, так вспомни же свое прежнее имя! Ведь не всегда ты был таким!
— Верно, — тяжело сказал Вала. — Верно, Хурин. Не всегда. Когда-то я даже умел летать, смеяться и петь. Пока брат мой не сломал моих крыльев, не отнял мою радость, не лишил меня песни. Но имя свое я помнил всегда. Я никогда не менял его и не изменял ему. Странно, что и ты помнишь его смысл. Почему? Почему не Восставший в Мощи Своей?
— Но я же знаю язык эльфов…
— Другие тоже знают, но почему-то не понимают… Благодарю и за это. За то, что поверил в мое милосердие. За то, что поверил мне. Жаль, что твой тезка не был столь понятлив… Когда встанешь на ноги, я отпущу тебя. А пока, — Вала коротко усмехнулся, — ты мой пленник.
Он не сразу покинул Твердыню. Здесь его уже никто не считал врагом, и свободы его никто не стеснял. Странно, но мысль о побеге никогда не приходила ему в голову. А иногда он покидал черный замок в горах и подолгу бродил по лесам. И, должно быть, сама судьба вывела его — сюда…
…Как сказка. Печальная и прекрасная сказка. Красавица спит в пещере у темного озера среди елей; спит волшебным сном — пока не придет тот, кому суждено будет разбудить ее… Он долго смотрел в юное печальное лицо спящей, а потом, не удержавшись, наклонился и поцеловал ее. И это тоже было — сказкой, потому что она открыла глаза и улыбнулась ему. Он не сразу решился задать вопрос:
— Кто ты?..
Шорох-шепот:
— Ахтэнэ…
И все же он не принял ее любви. Испугался. Нет, скорее всего он просто ее не любил. Не умел он любить. И что же сделал с ней? Лишил памяти? Ладно, пусть я не прав — он хотел спасти ее. Но — честно ли это было по отношению к Хурину? Ведь она его не любила. Все это неестественно…
Я вспомнил не столь давнюю историю — о любви Эовин к Арагорну. Но там, по крайней мере, все было честно сказано, да и любила она его, как любит простой ратник великого военачальника. А здесь было другое…
Неисповедимы путь любви…
«…Неужели судьба всегда будет так жестока? Неужели и эти — погибнут? Как же прекрасны они своим счастьем…»
— Долго ты был моим гостем, Хурин. Теперь, когда ты совсем здоров, ты можешь уйти.
— Куда же мне идти теперь? Разве я смогу уйти один? Разве ты позволишь взять с собой это сокровище?
Лицо Валы стало очень серьезным и печальным:
— Напротив. Я хочу, чтобы вы ушли. Вот что. Я отпускаю тебя, но с одним условием. Ты уведешь своих людей отсюда на Восток. И никогда вы не поднимете меча против моих воинов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182