Страх. Не страх опасности, а что-то неопределенное, душно-липкое, похожее на щупальца серого тумана… а это откуда? Кажется, Учитель что-то говорил… или нет?
«Учитель, Тысячу раз произносишь про себя его имя — это имя, единственное, и никогда вслух. Не смеешь. Тысячу раз — безумные слова, и никогда не скажешь их. Лучше не думать об этом. И — ни о чем другом. Скорее бы ты вернулся, Учитель. Учитель».
По этому замку можно просто бродить часами. Просто ходить и смотреть, вслушиваясь в еле слышную музыку, стараясь унять непокой ожидания.
Она поднялась на верхнюю площадку одной из башен, словно кто-то звал ее сюда…
…Он медленно сложил за спиной огромные крылья, все еще наполненный счастливым чувством полета, летящего в лицо звездного ветра и свободы. И услышал тихий изумленный вздох. Девочка протянула руку и, затаив дыхание, словно боясь, что чудо исчезнет, коснулась черного крыла. Тихонько счастливо рассмеялась, подняв глаза:
— Учитель… у тебя звезды в волосах, смотри!
Он поднял было руку, чтобы стряхнуть снежинки, но передумал.
— Пойдем. Так ты никогда не поправишься — без плаща на ветру…
«Это как сон. Или сказка. Но сны и сказки длятся недолго и быстро забываются… Это — когда сказки счастливые. А моя, видно, — горше полыни. Или ты чувствуешь это, поэтому дал мне такое имя… Все это закончится. Все это скоро закончится. Ненавижу себя, лучше бы мне не родиться Видящей… И если бы знала, что произойдет… Чувствовать — но не знать, не предупредить… Я увижу — но тогда будет поздно».
…Девушка свернулась калачиком в кресле, подобрав ноги: огонь в камине догорал, и в комнате было прохладно. Вала невольно залюбовался ею.
Эленхел. Имя — соленый свет далекой звезды. На языке Новых, Пришедших, оно прозвучало бы — Элхэле, звездный лед: зеленоватый прозрачный лед, королевской мантией одевающий вершины гор, цветом схожий с ее глазами. Он сказал как-то — Элхэ. Имя — горькое серебро полынного стебелька. И вправду похожа на стебель полыни — невысокая, хрупкая, тоненькая; а волосы — серебряные, водопадом светлого металла. Огромные, на пол-лица, глаза — то прозрачные, как горные реки зимой, то темные, зеленые зеленью увядающей травы…
Она редко плакала, но смеялась еще реже. Она была — мечтательница, умевшая рассказывать чудесные истории: только иногда взгляд ее становился горьким и пристальным — тогда вспоминались невольно те слова, что сказала в день выбора имени: избираю Путь Видящей и Помнящей…
Непредсказуемая, она могла часами беседовать с Книжником или Магом, расспрашивать Странника об иных землях, и они забывали за разговором, что ей только шестнадцать, — а потом вытворяла что-нибудь по-мальчишески лихое и отчаянное. Ну кто, кроме нее, отважился бы летать в полнолуние в ночном небе, оседлав крылатого дракона? Дети восхищались и втайне завидовали, Учитель хотел было отчитать за хулиганство, но был совершенно обезоружен смущенной улыбкой и чуть виноватым: «Но ведь он сам позволил… Знаешь, Учитель, ему понравилось…»
— Тано!..
Он мгновенно оказался рядом. Девушка с ужасом смотрела на его руки; дрожащими пальцами коснулась запястий, коротко вздохнула и прикрыла глаза.
— Что с тобой? — Он был встревожен.
— Ничего… прости, это только сон… Страшный сон… — Она попыталась улыбнуться. — Я тебе постель застелила, хотела принести горячего вина — ты ведь замерз, наверно, — и, видишь, заснула…
Он провел рукой по серебристым волосам девушки; в последнее время они все чаще забывают, что он — иной.
— Но ведь ты не за этим пришла. Ты хотела говорить со мной, Элхэ?
— Да… Нет… Я не хочу этого, но я должна сказать… Тано, — совсем тихо заговорила она, — он страшит меня. Не допускай его к своему сердцу — или сделай его другим… Я не знаю, не знаю, мне страшно… Тано, он беду принесет с собой — для всех, для тебя… Он — морнэрэ, он сожжет и себя, и…
— О ком ты, Элхэ? — Вала был растерян; он никогда не видел ее такой.
— О твоем… — Она не смогла выговорить таирни. — О Курумо. Я не должна так говорить… я и сама не понимаю, почему мне видится это…
Помолчали.
— Учитель, я принесу вина?
Он рассеянно кивнул.
— И огонь почти погас… Сейчас я…
— Не надо, Элхэ. — Он начертил в воздухе знак Ллах, и в очаге взметнулись языки пламени.
Она вернулась очень быстро; он благодарно улыбнулся, приняв из ее рук чашу горячего и терпкого вина: вишня? Терн?..
— Тано…
Он поднял голову: Элхэ стояла уже в дверях — тоненькая фигурка в черном; и необыкновенно отчетливо он увидел ее глаза.
— Тано, — рука легла на грудь, — береги себя. Знаю, не умеешь, и все же… Ты неуязвим, ты почти всесилен — но только пока не ранено твое сердце. Я боюсь за тебя.
Он хотел спросить, о чем она говорит, но Элхэ уже исчезла.
… Что со мной? Не надо, я знаю…
Покачивается в темной воде венок: ирис, осока и можжевельник связаны тонкими корнями аира. Файар, смертные, верят, что несбыточное, непредсказанное, невозможное — сбудется, если в сплетении цветов отразится луна.
Но я знаю…
Что со мной?
Не смотри мне в глаза. Не говори — так не может быть. Это — во мне.
Не тот горчащий вздох весеннего ветра, который рождает светлые, как росные капли, летящие, по-детски простые и трогательные строки и мелодии — нет, яростно-прекрасное в силе своей, огненное чувство, сжигающее слова, как палую листву, оставляющее только: я люблю.
А отражение луны в темной заводи — ускользает, скрывается в опаловой дымке облаков, и высоки травы разлуки по берегам.
Корни аира прочны,
но скрыты от глаз:
чаще видишь острые листья…
И снова — руна Эрт. Похоже, что это написано кем-то, кто близко знал эту самую Элхэ. И, несомненно, любил ее. И кто бы это мог быть?
А что девочка влюблена в Мелькора — так это просто видно. Что же, не редкость, когда все юные дамы по уши влюблены в неженатого государя или наследника престола. Так и здесь.
И что же сделает Мелькор? Тоже отринет ее ради спокойствия своего, как и своих сыновей? Или нет?
И не надо мне говорить, что такое невозможно. Ведь от любви Мелиан Майя и Тингола родилась прекраснейшая среди эльфов, та, которая своей любовью сумела связать судьбы Эрухини и дать надежду эльдар…
Я понимаю, что девочка скорее всего считала такую любовь почти преступной — он так велик, а я так ничтожна…
А Мелькор?
Я поймал себя на мысли, что если раньше я мог слегка насмешничать над Книгой, то теперь мои мысли становятся все злее и злее. Что хуже всего — именно потому, что я начинаю — верить…
…Стало быть, это произошло еще до изгнания Курумо.
А какие же тут миленькие балроги и драконы! Ну прямо зверюшки из детской книжки! Любопытно, когда дойдет повествование до благородных псов Валинора, то это, наверное, окажутся мерзостные тварюги… А вот про этих… как их… хэлгэайни… ну не бывал я на севере, не видел.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182
«Учитель, Тысячу раз произносишь про себя его имя — это имя, единственное, и никогда вслух. Не смеешь. Тысячу раз — безумные слова, и никогда не скажешь их. Лучше не думать об этом. И — ни о чем другом. Скорее бы ты вернулся, Учитель. Учитель».
По этому замку можно просто бродить часами. Просто ходить и смотреть, вслушиваясь в еле слышную музыку, стараясь унять непокой ожидания.
Она поднялась на верхнюю площадку одной из башен, словно кто-то звал ее сюда…
…Он медленно сложил за спиной огромные крылья, все еще наполненный счастливым чувством полета, летящего в лицо звездного ветра и свободы. И услышал тихий изумленный вздох. Девочка протянула руку и, затаив дыхание, словно боясь, что чудо исчезнет, коснулась черного крыла. Тихонько счастливо рассмеялась, подняв глаза:
— Учитель… у тебя звезды в волосах, смотри!
Он поднял было руку, чтобы стряхнуть снежинки, но передумал.
— Пойдем. Так ты никогда не поправишься — без плаща на ветру…
«Это как сон. Или сказка. Но сны и сказки длятся недолго и быстро забываются… Это — когда сказки счастливые. А моя, видно, — горше полыни. Или ты чувствуешь это, поэтому дал мне такое имя… Все это закончится. Все это скоро закончится. Ненавижу себя, лучше бы мне не родиться Видящей… И если бы знала, что произойдет… Чувствовать — но не знать, не предупредить… Я увижу — но тогда будет поздно».
…Девушка свернулась калачиком в кресле, подобрав ноги: огонь в камине догорал, и в комнате было прохладно. Вала невольно залюбовался ею.
Эленхел. Имя — соленый свет далекой звезды. На языке Новых, Пришедших, оно прозвучало бы — Элхэле, звездный лед: зеленоватый прозрачный лед, королевской мантией одевающий вершины гор, цветом схожий с ее глазами. Он сказал как-то — Элхэ. Имя — горькое серебро полынного стебелька. И вправду похожа на стебель полыни — невысокая, хрупкая, тоненькая; а волосы — серебряные, водопадом светлого металла. Огромные, на пол-лица, глаза — то прозрачные, как горные реки зимой, то темные, зеленые зеленью увядающей травы…
Она редко плакала, но смеялась еще реже. Она была — мечтательница, умевшая рассказывать чудесные истории: только иногда взгляд ее становился горьким и пристальным — тогда вспоминались невольно те слова, что сказала в день выбора имени: избираю Путь Видящей и Помнящей…
Непредсказуемая, она могла часами беседовать с Книжником или Магом, расспрашивать Странника об иных землях, и они забывали за разговором, что ей только шестнадцать, — а потом вытворяла что-нибудь по-мальчишески лихое и отчаянное. Ну кто, кроме нее, отважился бы летать в полнолуние в ночном небе, оседлав крылатого дракона? Дети восхищались и втайне завидовали, Учитель хотел было отчитать за хулиганство, но был совершенно обезоружен смущенной улыбкой и чуть виноватым: «Но ведь он сам позволил… Знаешь, Учитель, ему понравилось…»
— Тано!..
Он мгновенно оказался рядом. Девушка с ужасом смотрела на его руки; дрожащими пальцами коснулась запястий, коротко вздохнула и прикрыла глаза.
— Что с тобой? — Он был встревожен.
— Ничего… прости, это только сон… Страшный сон… — Она попыталась улыбнуться. — Я тебе постель застелила, хотела принести горячего вина — ты ведь замерз, наверно, — и, видишь, заснула…
Он провел рукой по серебристым волосам девушки; в последнее время они все чаще забывают, что он — иной.
— Но ведь ты не за этим пришла. Ты хотела говорить со мной, Элхэ?
— Да… Нет… Я не хочу этого, но я должна сказать… Тано, — совсем тихо заговорила она, — он страшит меня. Не допускай его к своему сердцу — или сделай его другим… Я не знаю, не знаю, мне страшно… Тано, он беду принесет с собой — для всех, для тебя… Он — морнэрэ, он сожжет и себя, и…
— О ком ты, Элхэ? — Вала был растерян; он никогда не видел ее такой.
— О твоем… — Она не смогла выговорить таирни. — О Курумо. Я не должна так говорить… я и сама не понимаю, почему мне видится это…
Помолчали.
— Учитель, я принесу вина?
Он рассеянно кивнул.
— И огонь почти погас… Сейчас я…
— Не надо, Элхэ. — Он начертил в воздухе знак Ллах, и в очаге взметнулись языки пламени.
Она вернулась очень быстро; он благодарно улыбнулся, приняв из ее рук чашу горячего и терпкого вина: вишня? Терн?..
— Тано…
Он поднял голову: Элхэ стояла уже в дверях — тоненькая фигурка в черном; и необыкновенно отчетливо он увидел ее глаза.
— Тано, — рука легла на грудь, — береги себя. Знаю, не умеешь, и все же… Ты неуязвим, ты почти всесилен — но только пока не ранено твое сердце. Я боюсь за тебя.
Он хотел спросить, о чем она говорит, но Элхэ уже исчезла.
… Что со мной? Не надо, я знаю…
Покачивается в темной воде венок: ирис, осока и можжевельник связаны тонкими корнями аира. Файар, смертные, верят, что несбыточное, непредсказанное, невозможное — сбудется, если в сплетении цветов отразится луна.
Но я знаю…
Что со мной?
Не смотри мне в глаза. Не говори — так не может быть. Это — во мне.
Не тот горчащий вздох весеннего ветра, который рождает светлые, как росные капли, летящие, по-детски простые и трогательные строки и мелодии — нет, яростно-прекрасное в силе своей, огненное чувство, сжигающее слова, как палую листву, оставляющее только: я люблю.
А отражение луны в темной заводи — ускользает, скрывается в опаловой дымке облаков, и высоки травы разлуки по берегам.
Корни аира прочны,
но скрыты от глаз:
чаще видишь острые листья…
И снова — руна Эрт. Похоже, что это написано кем-то, кто близко знал эту самую Элхэ. И, несомненно, любил ее. И кто бы это мог быть?
А что девочка влюблена в Мелькора — так это просто видно. Что же, не редкость, когда все юные дамы по уши влюблены в неженатого государя или наследника престола. Так и здесь.
И что же сделает Мелькор? Тоже отринет ее ради спокойствия своего, как и своих сыновей? Или нет?
И не надо мне говорить, что такое невозможно. Ведь от любви Мелиан Майя и Тингола родилась прекраснейшая среди эльфов, та, которая своей любовью сумела связать судьбы Эрухини и дать надежду эльдар…
Я понимаю, что девочка скорее всего считала такую любовь почти преступной — он так велик, а я так ничтожна…
А Мелькор?
Я поймал себя на мысли, что если раньше я мог слегка насмешничать над Книгой, то теперь мои мысли становятся все злее и злее. Что хуже всего — именно потому, что я начинаю — верить…
…Стало быть, это произошло еще до изгнания Курумо.
А какие же тут миленькие балроги и драконы! Ну прямо зверюшки из детской книжки! Любопытно, когда дойдет повествование до благородных псов Валинора, то это, наверное, окажутся мерзостные тварюги… А вот про этих… как их… хэлгэайни… ну не бывал я на севере, не видел.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182