Айони, Дэнэ, этой глупышке Эленхел, но не ему? Тайна — даже от него? Он должен был знать. Поначалу он пытался прямо спросить у Мелькора.
— Учитель, ты не доверяешь мне?
— Почему ты так решил? Другие так не считают.
— Но почему тогда ты не открыл всем той цели, для которой выбрал этих девятерых?
— Тебе я могу сказать почему. Это опасная тайна. Для того, кто знает. Потому ее лучше не знать.
— Опасная? Чем?
— Силой, которая может попасть не в те руки. В руки того, кто еще не подготовлен.
— Но разве я не подготовлен? Почему нельзя мне? И почему ты не выбрал меня?
— Потому что ты равновелик. Все, кого я выбрал, первые в чем-то одном. Хотя в целом каждый гораздо слабее тебя. И к тому же ты мне будешь нужен здесь и для иного, может, более важного дела.
С одной стороны, это польстило ему, но и встревожило. Опасность. Здесь какая-то угроза. Он хотел знать. С пятью старшими бесполезно было иметь дело. Оннэле Кьолла не доверяла ему никогда. Оставались трое младших. Их можно было заставить. А что? Разве он хочет дурного? Он просто хотел знать. Странно, Эленхел оказалась куда сильнее, чем он думал. Он никак не мог пробиться сквозь непроницаемый заслон к ее мыслям. С Айони повезло больше. Девочка даже не поняла ничего — будто заснула на минуту и, конечно, ничего не запомнила. Теперь он знал. Не понимая, правда, цели Учителя, но причастность к тайне как бы возвышала его надо всеми…
А что за тайна? Пока я не понял. Что должны были сделать эти Девять? И если одна из них писала на харадском жреческом — в котором, кстати, я теперь видел очень много слов и выражений из ах'энн, — то следы должны были сохраниться. По крайней мере, в хрониках Харада, в храмовых летописях… Там же могли быть упоминания об Эллери Ахэ! Хоть какие-то следы должны были остаться… Хоть ничтожные…
Я вскочил. Сердце сильно билось, мне стало жарко. Наверное, так чувствует себя охотничий пес, напав на след. Я не скоро успокоился и опять принялся за чтение.
…Снова вспомнил про харадское посольство. Вот и возможность — вдруг удастся в конце концов побывать в Хараде, причем вполне открыто и законно?
…Здесь был явно утерян лист. Потом снова шла запись — опять на ах'энн, почерк тот же, что был прежде, в «Цветущей вишне».
ЭНГЪЕ А КЪЕЛЛА — ОСОКА И АИР
— Ортхэннэр!…
Белее полотна — искаженное страшное лицо.
— Тано! Что с тобой?!
— Иди… скорее… Скажи им — пусть уходят, пусть уходят все. Это…
Голос срывается в хрип.
— Это… смерть. Скажи им! Спеши…
— Но… ты…
— Скорее! Спеши!
Он не мог двинуться с места. Ненависть и страх словно протянули длинную, жестокую руку оттуда, от заката, стиснув его горло. Он задыхался. Надо встать. Надо идти — идти туда, навстречу. Они пришли за ним. Пусть забирают, пусть делают что хотят. Только бы не тронули Эллери… Только бы не тронули…
Гортхауэр мчался к югу.
Гортхауэр чувствовал беду, как дикий зверь, как волк, — нюхом. Беда пахла гарью, горьким дымом — не дымом лесного пожара, чем-то еще более жестоким и страшным, сладковато-удушливым. Чувствовал, но не мог объяснить. Не могубедить…
…Потом так просто будет спрашивать: что же он не защитил свой народ?
Потому что никто уже не сможет представить себе мир, не ведавший войны. Мир, в котором еще не было знающих смерть, а потому невозможно было представить себе, как это — убивать.
А ты, еще Вала, уже Человек, не знал, не мог понять и догадаться не мог, что Бесмертные не видят в Эллери подобных себе. Что для Валар народ этот — камешек на дороге. Препятствие, которое нужно убрать с пути. Нарушение Замысла, ошибка, которую следует исправить.
Не больше.
Никто не усомнился.
Так легко будет спрашивать: что же он не научил своих учеников сражаться?
Потому что никто уже не сможет представить себе людей, для которых отнять жизнь у подобного себе значило — убить себя. И ты убивал себя в том последнем бою, и чтобы вернуться к себе, стать — снова, тебе пришлось умереть самому.
Но это — потом.
Всё — потом…
Потом.
Это, конечно, красиво сказано, но уж сколько раз говорилось о том, что Мелькор создал меч, что Гортхауэр сделал кинжал. И это еще в те времена, когда о такой войне и слуху не было. И после этого — он не мог представить? Не мог представить — после того, как Ауле чуть было не истребил собственных созданий?
И, главное, я не поверю, что для Валар, Возлюбивших Мир и все живое в нем, был безразличен целый народ. Сколько угодно говори, сколько угодно объясняй, Борондир, я не поверю. И тоже спрошу — почему же Мелькор не защитил свой народ? Почему не сдался? Если не они были им нужны — он?
Так что ж он медлил? Чего он дожидался в своей крепости?
…Когда вспыхнул первый дом и пламя веселыми язычками взбежало по резной стене, он застыл на мгновение, а потом бросился к ним, вскрикнув с болью и непониманием:
— Что вы?.. Зачем вы это делаете?.. Остановитесь, выслушайте… Разве мы делали вам зло?
Некоторое время майяр не обращали на него внимания; потом кто-то потянул из ножен меч. Странник словно оцепенел.
— Нет… — Его голос упал до шепота. — Да нет же… не может быть…
Больше он не успел сказать ничего.
…Он умолял — уходите! Уведите хотя бы детей — если ничего не случится, вы вернетесь — я прошу, я заклинаю вас, уходите… И были те, кто послушал его, — отцы и матери шли вместе с детьми: ведь должен кто-то позаботиться, охранить их…
Потом — гончие Оромэ выслеживали маленькие отряды. Детей не убивали. Незачем жечь прегамент: нужно только стереть с него письмена.
Избравшие Путь должны были отречься — или перестать быть.
Их не стало.
Но это было — потом…
…Девять стояли в небольшом зале мастерской, глядя растерянно — словно не узнавали Учителя.
— Вы — верите мне?
— Да, — тихо ответил Наурэ.
— Клятву! — жестко бросил он.
Никто не спросил — зачем. Что-то было в голосе Учителя, что они понимали — так нужно.
— Мэй антъе къелла, — нестройно. И — кто звонко, кто — почти шепотом: — Къелл 'дэи Арта.
Цепким взглядом скользнул по лицам. Элхэ опустила глаза, остальные смотрели с напряженным вниманием: чего хочет от них Учитель?
— Уходите. Немедленно.
Молчание. Смотрят в пол, отводят взгляды.
— Вы — приняли — клятву, — размеренно. — Уходите. На восход, за Горы Солнца. Берите только то, что нужно в дороге. Идите к людям. Им нужны ваши знания. Ваша сила.
— Учитель, — негромко сказал Моро, — я знаю, чего ты хочешь. Но пойми и ты — мы не можем уйти в час беды. Мы хотим быть здесь, с теми, кто дорог нам. Позволь…
И тогда Вала снова заговорил — с видимым усилием, часто останавливаясь — не хватало дыхания:
— Я… знаю, что вы сейчас… не понимаете… меня. Может быть… проклинаете. Я… не прошу вас… понять. И объяснить… не могу. Я… прошу… умоляю вас… поверить мне.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182
— Учитель, ты не доверяешь мне?
— Почему ты так решил? Другие так не считают.
— Но почему тогда ты не открыл всем той цели, для которой выбрал этих девятерых?
— Тебе я могу сказать почему. Это опасная тайна. Для того, кто знает. Потому ее лучше не знать.
— Опасная? Чем?
— Силой, которая может попасть не в те руки. В руки того, кто еще не подготовлен.
— Но разве я не подготовлен? Почему нельзя мне? И почему ты не выбрал меня?
— Потому что ты равновелик. Все, кого я выбрал, первые в чем-то одном. Хотя в целом каждый гораздо слабее тебя. И к тому же ты мне будешь нужен здесь и для иного, может, более важного дела.
С одной стороны, это польстило ему, но и встревожило. Опасность. Здесь какая-то угроза. Он хотел знать. С пятью старшими бесполезно было иметь дело. Оннэле Кьолла не доверяла ему никогда. Оставались трое младших. Их можно было заставить. А что? Разве он хочет дурного? Он просто хотел знать. Странно, Эленхел оказалась куда сильнее, чем он думал. Он никак не мог пробиться сквозь непроницаемый заслон к ее мыслям. С Айони повезло больше. Девочка даже не поняла ничего — будто заснула на минуту и, конечно, ничего не запомнила. Теперь он знал. Не понимая, правда, цели Учителя, но причастность к тайне как бы возвышала его надо всеми…
А что за тайна? Пока я не понял. Что должны были сделать эти Девять? И если одна из них писала на харадском жреческом — в котором, кстати, я теперь видел очень много слов и выражений из ах'энн, — то следы должны были сохраниться. По крайней мере, в хрониках Харада, в храмовых летописях… Там же могли быть упоминания об Эллери Ахэ! Хоть какие-то следы должны были остаться… Хоть ничтожные…
Я вскочил. Сердце сильно билось, мне стало жарко. Наверное, так чувствует себя охотничий пес, напав на след. Я не скоро успокоился и опять принялся за чтение.
…Снова вспомнил про харадское посольство. Вот и возможность — вдруг удастся в конце концов побывать в Хараде, причем вполне открыто и законно?
…Здесь был явно утерян лист. Потом снова шла запись — опять на ах'энн, почерк тот же, что был прежде, в «Цветущей вишне».
ЭНГЪЕ А КЪЕЛЛА — ОСОКА И АИР
— Ортхэннэр!…
Белее полотна — искаженное страшное лицо.
— Тано! Что с тобой?!
— Иди… скорее… Скажи им — пусть уходят, пусть уходят все. Это…
Голос срывается в хрип.
— Это… смерть. Скажи им! Спеши…
— Но… ты…
— Скорее! Спеши!
Он не мог двинуться с места. Ненависть и страх словно протянули длинную, жестокую руку оттуда, от заката, стиснув его горло. Он задыхался. Надо встать. Надо идти — идти туда, навстречу. Они пришли за ним. Пусть забирают, пусть делают что хотят. Только бы не тронули Эллери… Только бы не тронули…
Гортхауэр мчался к югу.
Гортхауэр чувствовал беду, как дикий зверь, как волк, — нюхом. Беда пахла гарью, горьким дымом — не дымом лесного пожара, чем-то еще более жестоким и страшным, сладковато-удушливым. Чувствовал, но не мог объяснить. Не могубедить…
…Потом так просто будет спрашивать: что же он не защитил свой народ?
Потому что никто уже не сможет представить себе мир, не ведавший войны. Мир, в котором еще не было знающих смерть, а потому невозможно было представить себе, как это — убивать.
А ты, еще Вала, уже Человек, не знал, не мог понять и догадаться не мог, что Бесмертные не видят в Эллери подобных себе. Что для Валар народ этот — камешек на дороге. Препятствие, которое нужно убрать с пути. Нарушение Замысла, ошибка, которую следует исправить.
Не больше.
Никто не усомнился.
Так легко будет спрашивать: что же он не научил своих учеников сражаться?
Потому что никто уже не сможет представить себе людей, для которых отнять жизнь у подобного себе значило — убить себя. И ты убивал себя в том последнем бою, и чтобы вернуться к себе, стать — снова, тебе пришлось умереть самому.
Но это — потом.
Всё — потом…
Потом.
Это, конечно, красиво сказано, но уж сколько раз говорилось о том, что Мелькор создал меч, что Гортхауэр сделал кинжал. И это еще в те времена, когда о такой войне и слуху не было. И после этого — он не мог представить? Не мог представить — после того, как Ауле чуть было не истребил собственных созданий?
И, главное, я не поверю, что для Валар, Возлюбивших Мир и все живое в нем, был безразличен целый народ. Сколько угодно говори, сколько угодно объясняй, Борондир, я не поверю. И тоже спрошу — почему же Мелькор не защитил свой народ? Почему не сдался? Если не они были им нужны — он?
Так что ж он медлил? Чего он дожидался в своей крепости?
…Когда вспыхнул первый дом и пламя веселыми язычками взбежало по резной стене, он застыл на мгновение, а потом бросился к ним, вскрикнув с болью и непониманием:
— Что вы?.. Зачем вы это делаете?.. Остановитесь, выслушайте… Разве мы делали вам зло?
Некоторое время майяр не обращали на него внимания; потом кто-то потянул из ножен меч. Странник словно оцепенел.
— Нет… — Его голос упал до шепота. — Да нет же… не может быть…
Больше он не успел сказать ничего.
…Он умолял — уходите! Уведите хотя бы детей — если ничего не случится, вы вернетесь — я прошу, я заклинаю вас, уходите… И были те, кто послушал его, — отцы и матери шли вместе с детьми: ведь должен кто-то позаботиться, охранить их…
Потом — гончие Оромэ выслеживали маленькие отряды. Детей не убивали. Незачем жечь прегамент: нужно только стереть с него письмена.
Избравшие Путь должны были отречься — или перестать быть.
Их не стало.
Но это было — потом…
…Девять стояли в небольшом зале мастерской, глядя растерянно — словно не узнавали Учителя.
— Вы — верите мне?
— Да, — тихо ответил Наурэ.
— Клятву! — жестко бросил он.
Никто не спросил — зачем. Что-то было в голосе Учителя, что они понимали — так нужно.
— Мэй антъе къелла, — нестройно. И — кто звонко, кто — почти шепотом: — Къелл 'дэи Арта.
Цепким взглядом скользнул по лицам. Элхэ опустила глаза, остальные смотрели с напряженным вниманием: чего хочет от них Учитель?
— Уходите. Немедленно.
Молчание. Смотрят в пол, отводят взгляды.
— Вы — приняли — клятву, — размеренно. — Уходите. На восход, за Горы Солнца. Берите только то, что нужно в дороге. Идите к людям. Им нужны ваши знания. Ваша сила.
— Учитель, — негромко сказал Моро, — я знаю, чего ты хочешь. Но пойми и ты — мы не можем уйти в час беды. Мы хотим быть здесь, с теми, кто дорог нам. Позволь…
И тогда Вала снова заговорил — с видимым усилием, часто останавливаясь — не хватало дыхания:
— Я… знаю, что вы сейчас… не понимаете… меня. Может быть… проклинаете. Я… не прошу вас… понять. И объяснить… не могу. Я… прошу… умоляю вас… поверить мне.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182