В том, что мы найдем истину? Я и сытый, и голодный думать не перестану. Кому что, как говорится. Борондир наверняка тоже так думает…
Вот читаю я — а в мыслях путаница и в душе смятение. Непокой. А почему? Трудно понять до конца. И кажется мне, что весь наш мир — сплошная ошибка. И наши, и эти предания говорят, что он задуман был иным и что все беды от того, что он не таков, каким был задуман… И что же теперь? Я люблю этот мир таким, каков он есть, пусть он стократ хуже того, что замышляли и Мелькор, и Единый. Нет, я не скажу, что хуже. Он просто не такой. Но он — мой. Кто знает, может, тот мир, который должен был быть, больше понравился бы мне, но — будь мир иным, был бы в нем я? И был бы я таков, как я есть, — со всеми моими сомнениями, с моей жаждой знаний? И был бы в нем этот вечер, это распахнутое окно, этот шум реки и эта Книга, которую я сейчас читаю?
А читаю я снова эти непривычные повести, смотрю на эти листы тонкого, прекрасно выделанного пергамента, исписанные легкими, изгибистыми, похожими на след жучка-древоточца письменами на синдарине, словно червь Времени выгрыз эти строки на вечных листах Истории…
А вот даты — пусть их всего две-три на всю Книгу — приведены так, чтобы было понятно читателю нынешнему и здешнему. Стало быть, писалось с определенной целью — для кого-то, кто должен был понять и соотнести по времени… да не тот ли мой светловолосый из видения? Я усмехнулся самому себе — вот и я стал видениям верить. Впрочем, мое — только мое, я ему значения не придаю, просто легче, когда сказание припишешь какому-нибудь более-менее определенному человеку, а не оставишь его безличным. Итак…
ЭЛЕНДОР — ЗЕМЛЯ ЗВЕЗДЫ
Это было красивое предание. О погибшей земле, погибшей, как некогда моя прародина, Нуменор. О том, как люди этой странной земли вернулись на берега Средиземья — как и мои предки. О том, что назвали они свою новообретенную землю Землей-у-Моря. Та ли это самая Земля-у-Моря, о которой намекнул мне Борондир? Читая, я не думал о том, о какой земле тут говорится, не задумывался о черном-белом, о добре и зле — я просто читал. Я понимал этих людей. Наверное, она у нас в крови — эта память о земле, погрузившейся в волны. Эта тоска о том, чего больше не будет никогда. А каково было тем, кто родился на этой земле и пережил ее гибель, тем, кто до конца дней своих именовал себя Изгнанниками и верил в то, что однажды все вернется? Верил в то, чего заведомо не могло быть… Если не задумываться — это просто красивое предание. Может, мне все так и читать? Не задумываясь? Просто верить — или просто воспринимать как сказку? Иногда в детстве у меня разные истории почему-то окрашивались в определенный цвет. Эта была туманно-аквамариновой. Я даже сам себя застыдился — взрослый мужчина, а попал под это странное очарование… Смешно. Или — нет?
Почему в Книге так много повестей об этой земле? Я понял бы, если бы тут были истории Харада — ну как же, самый верный союзник Мордора в свое время, но почему — Земля-у-Моря? Или те, кто писал эту Книгу, были оттуда родом? Похоже. Но ведь и еще что-то должно быть.
Что?
Рукопись была помечена руной Къот — знаком одного из Девяти, Наурэ.
НИЭН — ПЕЧАЛЬ
…Здесь все было знакомо ему, хотя те деревья, что когда-то создал он для этих лесов, теперь упирались вершинами в небо — а он помнил их юными робкими ростками, едва доходившими ему до колена.
Он шел медленно и осторожно, вдыхая терпкий запах можжевельника, бережно раздвигая ветви молодой поросли. Листья были влажными от росы, и седые волосы его были осыпаны мелкими сверкающими каплями. Он собирал прохладные кисловатые розово-красные ягоды брусники: они приятно холодили ладони, и он чувствовал, как утихает боль…
Звери выходили ему навстречу из лесной чащи: странные, невиданные в Средиземье молчаливые звери, похожие на неясные чудесные видения, на призрачные колдовские фигуры, сотканные из лучей луны и тумана. Они не боялись его, и он улыбался им.
А потом появился Белый Единорог — первый из этого древнего рода, чьи глаза были похожи на зеленый луч, странный дар моря и заходящего солнца, по преданиям, делавший людей счастливыми. Единорог помнил его и, подойдя, положил голову ему на плечо. Зажмурил огромные удлиненные глаза, когда осторожная рука провела по его гордой шее.
«Ты помнишь?..»
«Да. Только ты был другим, Крылатый».
«Я изменился».
«У тебя печальные глаза, а волосы совсем белые… Что с твоими руками?»
«Не надо, малыш». — Длинные пальцы перебирали шелковистые пряди гривы Единорога.
«Куда ушли твои ученики, Крылатый? Я давно не видел их…»
«Не надо».
«Люди, пришедшие сюда, похожи на них. Они умеют говорить с нами».
«Я знаю».
«Ты мудр, Крылатый. Ты останешься?»
«Нет. Я должен вернуться».
«Зачем? Ведь тебе больно…»
«Я должен».
Единорог вздохнул. Его дыхание было похоже на прохладный ветер, несущий аромат горьких трав.
Вместе они дошли до Долины Белых Ирисов. Крылатый долго стоял на берегу реки, склонив голову. Когда-то он создал эту колдовскую долину с мыслью, что его ученики будут приходить сюда, и не мог понять, почему здесь царит такая печаль… Единорог пошел вперед, но обернулся.
«Идем со мной».
Крылатый покачал головой.
«Идем. Долина исцелит от боли — ведь ты знаешь это, ты сам сделал так».
«Нет. Благодарю тебя. От этого не исцелить… Прощай».
«Прощай, Крылатый…»
Волны крупных цветов сошлись за ним, колыхаясь, словно от легкого ветра.
Дверь отворилась бесшумно — он скорее почувствовал, чем услышал это. Не оборачиваясь — как страшно обмануться!
— Учитель?
Ответа нет. Он резко обернулся, вскочил — и, ничего еще не успев понять, крепко обнял, уткнулся лицом в грудь:
— Учитель… Ты пришел… Я так ждал тебя…
— Наурэ, мальчик…
— Входи скорее, садись… Я знал, я чувствовал… Учитель…
Пришедший отпустил плечи Наурэ, мягко отстранил его и сел у стола, спрятав руки в складках плаща. Ученик опустился в кресло напротив.
— Светильник…
— Да, да! Ты сам научил меня — помнишь? — Наурэ улыбнулся, но вскоре ясная, почти мальчишеская радость исчезла с его лица:
— Зачем ты прячешь руки?
Подобие горькой улыбки:
— От тебя все равно не скроешь.
Вала положил руки на стол, еле заметно поморщившись от боли.
— Что это?.. — Хриплый до неузнаваемости голос. — Что это?
— Это ненависть, рожденная слепотой.
— Твои волосы… снег…
— Это боль.
— Твой венец…
— Это память и скорбь.
— Ты… все видел… до конца?
Молчание.
— Кто это сделал? Ведь ты знаешь, скажи — кто?
— Нет.
— Почему…
— Потому, что ты будешь искать его. И найдешь. Через сотни лет, но — найдешь. И сумеешь убить — если всем сердцем пожелаешь этого. Но тогда Круг Девяти не сомкнётся: ты отдашь всю силу ненависти.
Наурэ опустил голову, потом тихо сказал:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182
Вот читаю я — а в мыслях путаница и в душе смятение. Непокой. А почему? Трудно понять до конца. И кажется мне, что весь наш мир — сплошная ошибка. И наши, и эти предания говорят, что он задуман был иным и что все беды от того, что он не таков, каким был задуман… И что же теперь? Я люблю этот мир таким, каков он есть, пусть он стократ хуже того, что замышляли и Мелькор, и Единый. Нет, я не скажу, что хуже. Он просто не такой. Но он — мой. Кто знает, может, тот мир, который должен был быть, больше понравился бы мне, но — будь мир иным, был бы в нем я? И был бы я таков, как я есть, — со всеми моими сомнениями, с моей жаждой знаний? И был бы в нем этот вечер, это распахнутое окно, этот шум реки и эта Книга, которую я сейчас читаю?
А читаю я снова эти непривычные повести, смотрю на эти листы тонкого, прекрасно выделанного пергамента, исписанные легкими, изгибистыми, похожими на след жучка-древоточца письменами на синдарине, словно червь Времени выгрыз эти строки на вечных листах Истории…
А вот даты — пусть их всего две-три на всю Книгу — приведены так, чтобы было понятно читателю нынешнему и здешнему. Стало быть, писалось с определенной целью — для кого-то, кто должен был понять и соотнести по времени… да не тот ли мой светловолосый из видения? Я усмехнулся самому себе — вот и я стал видениям верить. Впрочем, мое — только мое, я ему значения не придаю, просто легче, когда сказание припишешь какому-нибудь более-менее определенному человеку, а не оставишь его безличным. Итак…
ЭЛЕНДОР — ЗЕМЛЯ ЗВЕЗДЫ
Это было красивое предание. О погибшей земле, погибшей, как некогда моя прародина, Нуменор. О том, как люди этой странной земли вернулись на берега Средиземья — как и мои предки. О том, что назвали они свою новообретенную землю Землей-у-Моря. Та ли это самая Земля-у-Моря, о которой намекнул мне Борондир? Читая, я не думал о том, о какой земле тут говорится, не задумывался о черном-белом, о добре и зле — я просто читал. Я понимал этих людей. Наверное, она у нас в крови — эта память о земле, погрузившейся в волны. Эта тоска о том, чего больше не будет никогда. А каково было тем, кто родился на этой земле и пережил ее гибель, тем, кто до конца дней своих именовал себя Изгнанниками и верил в то, что однажды все вернется? Верил в то, чего заведомо не могло быть… Если не задумываться — это просто красивое предание. Может, мне все так и читать? Не задумываясь? Просто верить — или просто воспринимать как сказку? Иногда в детстве у меня разные истории почему-то окрашивались в определенный цвет. Эта была туманно-аквамариновой. Я даже сам себя застыдился — взрослый мужчина, а попал под это странное очарование… Смешно. Или — нет?
Почему в Книге так много повестей об этой земле? Я понял бы, если бы тут были истории Харада — ну как же, самый верный союзник Мордора в свое время, но почему — Земля-у-Моря? Или те, кто писал эту Книгу, были оттуда родом? Похоже. Но ведь и еще что-то должно быть.
Что?
Рукопись была помечена руной Къот — знаком одного из Девяти, Наурэ.
НИЭН — ПЕЧАЛЬ
…Здесь все было знакомо ему, хотя те деревья, что когда-то создал он для этих лесов, теперь упирались вершинами в небо — а он помнил их юными робкими ростками, едва доходившими ему до колена.
Он шел медленно и осторожно, вдыхая терпкий запах можжевельника, бережно раздвигая ветви молодой поросли. Листья были влажными от росы, и седые волосы его были осыпаны мелкими сверкающими каплями. Он собирал прохладные кисловатые розово-красные ягоды брусники: они приятно холодили ладони, и он чувствовал, как утихает боль…
Звери выходили ему навстречу из лесной чащи: странные, невиданные в Средиземье молчаливые звери, похожие на неясные чудесные видения, на призрачные колдовские фигуры, сотканные из лучей луны и тумана. Они не боялись его, и он улыбался им.
А потом появился Белый Единорог — первый из этого древнего рода, чьи глаза были похожи на зеленый луч, странный дар моря и заходящего солнца, по преданиям, делавший людей счастливыми. Единорог помнил его и, подойдя, положил голову ему на плечо. Зажмурил огромные удлиненные глаза, когда осторожная рука провела по его гордой шее.
«Ты помнишь?..»
«Да. Только ты был другим, Крылатый».
«Я изменился».
«У тебя печальные глаза, а волосы совсем белые… Что с твоими руками?»
«Не надо, малыш». — Длинные пальцы перебирали шелковистые пряди гривы Единорога.
«Куда ушли твои ученики, Крылатый? Я давно не видел их…»
«Не надо».
«Люди, пришедшие сюда, похожи на них. Они умеют говорить с нами».
«Я знаю».
«Ты мудр, Крылатый. Ты останешься?»
«Нет. Я должен вернуться».
«Зачем? Ведь тебе больно…»
«Я должен».
Единорог вздохнул. Его дыхание было похоже на прохладный ветер, несущий аромат горьких трав.
Вместе они дошли до Долины Белых Ирисов. Крылатый долго стоял на берегу реки, склонив голову. Когда-то он создал эту колдовскую долину с мыслью, что его ученики будут приходить сюда, и не мог понять, почему здесь царит такая печаль… Единорог пошел вперед, но обернулся.
«Идем со мной».
Крылатый покачал головой.
«Идем. Долина исцелит от боли — ведь ты знаешь это, ты сам сделал так».
«Нет. Благодарю тебя. От этого не исцелить… Прощай».
«Прощай, Крылатый…»
Волны крупных цветов сошлись за ним, колыхаясь, словно от легкого ветра.
Дверь отворилась бесшумно — он скорее почувствовал, чем услышал это. Не оборачиваясь — как страшно обмануться!
— Учитель?
Ответа нет. Он резко обернулся, вскочил — и, ничего еще не успев понять, крепко обнял, уткнулся лицом в грудь:
— Учитель… Ты пришел… Я так ждал тебя…
— Наурэ, мальчик…
— Входи скорее, садись… Я знал, я чувствовал… Учитель…
Пришедший отпустил плечи Наурэ, мягко отстранил его и сел у стола, спрятав руки в складках плаща. Ученик опустился в кресло напротив.
— Светильник…
— Да, да! Ты сам научил меня — помнишь? — Наурэ улыбнулся, но вскоре ясная, почти мальчишеская радость исчезла с его лица:
— Зачем ты прячешь руки?
Подобие горькой улыбки:
— От тебя все равно не скроешь.
Вала положил руки на стол, еле заметно поморщившись от боли.
— Что это?.. — Хриплый до неузнаваемости голос. — Что это?
— Это ненависть, рожденная слепотой.
— Твои волосы… снег…
— Это боль.
— Твой венец…
— Это память и скорбь.
— Ты… все видел… до конца?
Молчание.
— Кто это сделал? Ведь ты знаешь, скажи — кто?
— Нет.
— Почему…
— Потому, что ты будешь искать его. И найдешь. Через сотни лет, но — найдешь. И сумеешь убить — если всем сердцем пожелаешь этого. Но тогда Круг Девяти не сомкнётся: ты отдашь всю силу ненависти.
Наурэ опустил голову, потом тихо сказал:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182