И сказала Йаванна, что сумела бы воскресить Деревья, будь у нее хоть капля благословенного света их. И Манвэ просил Феанаро отдать Йаванне Сильмариллы; и Тулкас приказал сыну Финве уступить мольбам Йаванны. Но ответил на то Феанаро, что слишком дороги ему Сильмариллы и никогда не сможет он создать подобное им.
— Ибо, — говорил он, — если разобью я их, то разобью и сердце свое и погибну — первый из эльфов в земле Аман.
— Не первый, — глухо молвил Намо; но не многие поняли его слова.
Тяжело задумался Феанаро; но не желал он уступить воле Валар. И воскликнул он:
— По своей воле я не сделаю этого. Но если Валар принудят меня силой, тогда я скажу, что воистину Мелькор — родня им!
— Ты сказал, — ответил Намо. И плакала Ниенна.
В тот час явились посланники из Форменос; и новые злые вести принесли они — Финве пал от руки Мелькора.
Лицо Мелькора казалось высеченным из камня:
— Вот мы и встретились, Финве, избранник Валар.
Голос Черного Валы был ровным и спокойным, но холодный огонь ненависти горел в его светлых глазах.
— Вот мы и встретились, Мелькор, раб Валар!
…Говорят, слова открывают раны. И это правда. Не впервые — и не в последний раз — Мелькора назвали рабом. Это всегда было первым, что приходило в голову его врагам, когда видели они железные наручники на его руках. И всегда это причиняло боль.
— Что, сокровища Нолдор не дают покоя?
Голос Валы звучал по-прежнему холодно:
— Может, я и был рабом, но палачом и убийцей своих собратьев — никогда. Возьми меч и сражайся: я не убиваю безоружных. И что мне сокровища? Да, я возьму Сильмариллы, цену крови. Но твою жизнь — прежде. Ты умрешь.
Лицо Короля Нолдор было почти радостным. Он не боялся умереть — и не потому, что не знал смерти; в его глазах был отблеск безумия:
— Не так-то просто взять мою жизнь, исчадье Тьмы!
Вала внезапно понял — Финве знает, что будет убит. Воистину, не труса полюбила Таили.
— А о цене крови… Ложь, как всегда! Ложь, ложь! Не ты создал их, у тебя нет никакого права на эти камни! Красивыми словами ты прикрываешь алчность. Ты же просто вор, скажи прямо — отдай камни, ибо я возжаждал их, — так уж честнее будет!
Финве захохотал, стиснул зубы — так загоняют в горло крик боли. На его губах застыла вызывающая усмешка, а в глазах стояла боль.
— Я не собираюсь переубеждать тебя. Довольно того, что вы отняли у меня самое дорогое. Думаешь, я не читал того, что было в сожженных книгах? Не знал того, — с каждым словом голос Мелькора становился все резче и громче, — не знал того, кто должен был создать эти камни и наполнить их живым светом? Да, Феанаро сделал это, но это не его замысел!
— Ложь!
— Ты отлично знаешь, что нет. И знаешь, что заплатишь. Цена крови — за их кровь. Твоя жизнь — за их жизни. Самое дорогое — за самое дорогое.
— Я рад, что это сделал! Да, рад! Теперь ты не властен над ними! А жизнь — если ты считаешь, что она теперь, после смерти Мириэль, дорога мне, даже при всей моей любви к Индис, — то ты просчитался, Враг. Ну, к делу!
Мечи скрестились. Вала бился молча, Финве наносил удары с безумными яростными криками.
— Да! Я рад! Тысячу раз… я сделал бы… то же самое!
Их лица были совсем рядом — глаза в глаза — над скрещенными мечами.
— Даже, — выдохнул Вала, — Мириэль? И ее — тоже?!
— Не-ет, — засмеялся Нолдо, — это ты убил ее! Ты! Ты извратил их души и сломал ее сердце! По твоей вине она мертва! Не будь тебя — не было бы этих смертей!
На миг мелькнула безумная мысль — говорить с ним. Заставить понять. В следующую секунду понял — бесполезно. Не место, не время, и душа — нарочито глухая. А потом снова увидел — тех… «Даже ради Таили. Даже из-за молений ее не будет тебе пощады. Ведь она — вспомнила. Теперь знает — за что. Но Феанаро я не трону. Это — ее кровь…»
— Ты умрешь, — еле слышно молвил он. Больше до конца поединка он не произнес ни слова.
Следующая рана, нанесенная Мелькором, пришлась в живот, и Финве, выронив меч, рухнул под ноги Бессмертному. Мелькор склонился над ним.
— Вспомни их боль. Ведь ты видел, как они умирали.
Глаза Финве затянула смертная поволока. Но он не стонал — он слишком ненавидел врага. «Они тоже не кричали…»
— Да. Непозволительно так мучиться живому существу, — с горькой усмешкой сказал Мелькор. И быстро нанес эльфу последний удар — в сердце.
Еще несколько секунд жизнь цеплялась за холодеющее тело, и губы едва заметно шевельнулись. Вала вздрогнул, поняв, какое имя умирало на стынущих губах.
«Мириэль…»
Он отвернулся и пошел прочь.
Ну что ж, я уже читал, что он не был всепрощающ. Но мне не кажется, что достойно мстить слабейшему из врагов — а он именно со слабейшего и начал. Если Финве совершил преступление, не осознавая, что творил, — так ребенок убивает паука, — так не убивать же за это ребенка? Объяснить, заставить понять — куда честнее и благороднее.
Да, зато мстить — проще.
И с той же изощренной жестокостью — чтобы умирал в муках.
Что же Возлюбивший Мир так легко уподобляется своим не знающим жалости братьям? Что же он так убивает возлюбленного Таили, своей ученицы?
…Он возвращался в Эндорэ, и с собой уносил он Сильмариллы — цену крови. И камни жгли ладонь его, как раскаленные уголья — не-Тьма враждебнее Тьме, чем Свет; но он лишь крепче стискивал руку.
Тварь по-прежнему следовала за ним. Она ощущала свою силу — силу, данную ей не-Тьмой Дерев. И когда Мелькор остановился, она бросилась на него.
Он знал, что будет так, он был готов к этому. Но жгучая боль лишала сил. Он чувствовал единственное желание Твари: уйти, вырваться за пределы мира. И знал: этого не должно произойти.
Сейчас они были равны по силе, и, чтобы стать сильнее, Твари нужно было только одно: Сильмариллы, последняя частица не-Тьмы Валинора.
— Ты не получишь их, — сказал Мелькор.
Он произнес Слово Огня; и огненное кольцо сомкнулось вокруг них, и Тварь бессильна была покинуть его.
Он произнес Слово Тьмы; и Тьма стала щитом ему, и Тварь отступила к границе огненного круга.
Он терял силы; связанный с Ардой велением Эру, он не мог черпать силы из Эа за гранью мира. Казалось, чей-то услужливый голос подсказывал ему: возьми силу Арды, ведь ты можешь сделать это, ты — истинный Властелин Арды. Но он гнал эту мысль: сделать так значило разрушить, обратить в ничто часть мира. Короля Мира это не остановило бы; но Возлюбивший сказал — «нет». И теперь он мог рассчитывать только на себя.
Ты же сам ее призвал! Призвал в столь любимую тобой Арду! Не легче ли было вообще эту тварь не звать? А теперь — либо Арду разносить, либо оставлять в живых Унголиант — стало быть, отдавать Арду Пустоте.
Воистину, мудрое решение. Ничего не скажешь. Велик ты, Учитель.
Боль обессиливала — но и не давала утратить власть над собой. Он произнес Слово Образа;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182