Время от времени кто-то из них, накидывая миниатюрную набедренную повязку, выбегал в общий с мужским отделением большой бассейн. А когда внимательные банщицы, уложив их на удобные деревянные кушетки, стали растирать им тела, используя ароматные эссенции и сандаловое масло, у них уже не осталось сил сопротивляться волне расслабляющего блаженства.
— Интересно, как там ребята? — спросила Гембра обессиленно сонным голосом. — А ты о чём всё думаешь?
— Да вот… всё думаю про этого… как его… Гирамта. Какая сила его заставила всё это бросить?
— Мало ли какая дурь в голове заводится. Нам-то что? Посмотрим ещё на этого блистательного Эрствира.
* * *
Нестройный шум голосов собирающихся гостей, уже заполнивших большой обеденный зал сливался с щебетом птиц в многочисленных клетках, подвешенных к невысокому потолку. Слуги ещё продолжали суетиться вокруг столов, рассаживая гостей, и у Гембры с Ламиссой было время оглядеться вокруг. Зал был отделан дорогим розовым мрамором и позолотой, в небольших нишах стояли старинной работы скульптуры, потолок и стройные четырёхгранные колонны были густо покрыты невысокими раскрашенными рельефами. Широко распахнутые на всю стену двери вели в сад, где тоже были накрыты столы и пышные светильники разгоняли прохладную темноту спустившейся ночи над сияющей армией драгоценных блюд и кубков.
Наконец, по залу разнёсся густой гулкий звук большого бронзового гонга, и в другом его конце перед взорами притихших гостей предстала помпезная процессия. Впереди шествовал тучный мажордом в ярко-красном одеянии и высоких военных сапогах. За ним следовали две обнажённые, в паутине тончайших золотых украшений, девушки-рабыни с опахалами из павлиньих перьев. А далее, в окружении музыкантов высились, несомые шестёркой по-петушиному разодетых слуг, роскошные красного дерева носилки, на которых, облокотившись на атласные подушки, полулежал сам новоиспечённый хозяин именья — блистательный Эрствир. Это был довольно грузный, похожий на важного самодовольного пеликана человек неопределённого возраста с пегими коротко подстриженными волосами, крупными, будто наспех вылепленными чертами лица, круглыми, немного навыкате глазами и большой бородавкой на правой щеке. Его скошенное чело было увенчано золотым обручем с крупной диадемой, массивная золотая цепь сияла на свободном белом одеянии, а золотые перстни и браслеты почти полностью скрывали его короткие пухлые пальцы. Рука хозяина, эффектно блеснув золотом, проделала в воздухе некий театральный пируэт, и музыканты заиграли торжественный гимн, наподобие тех, что исполняли во время храмовых процессий, когда на праздник из святилища выносили статую какого-нибудь местного божка. Гости, в первый момент примолкшие от изумления, встретили хозяина волной восторженных приветствий. Тот отвечал кивками, растягивая свой пеликаний рот в довольной улыбке. Когда носилки достигли середины зала, музыка стихла, снова ударил гонг, и блистательный Эрствир поднял руку вверх, призывая к вниманию.
— Приветствую всех, волею богов и моим желанием собравшихся сегодня под этой благословенной крышей! — начал он свою речь, — Сличая различные случайности, мы должны понять, что надо нам стремиться к тому, чтобы твёрдо знать, что ничего в этом мире не происходит случайно. До остатков недавнего времени, как всем хорошо известно, этим домом и поместьем владел мой достославный братец Гирамт, да пошлют ему удачи боги, в которых он не верит. — Хозяин говорил громко и с покушением на артистизм, явно подражая столичным ораторам.
— Но судьба несёт своё судьбоносное дело, и текущий в настоящем момент реальной обстановки показывает, что и мы не стоим в стороне от столбовой дороги жизни, да будут повешены на этих столбах наши общие враги. Так не убоимся же самых положительных, на первый взгляд, последствий и провозгласим истину громко, — это слово оратор неожиданно произнёс почти шёпотом, — а истина состоит в том, что мой достославный братец ныне в благородной нищете и безвестности служит единому Богу двуединщиков, а нынешний хозяин всего, что вы видите вокруг, имеет место быть вашим покорным слугой!
Под шум восторженных голосов Эрствир воздел вверх свои короткие, унизанные золотом руки.
— Ты чего-нибудь поняла? — с иронией в голосе спросила Гембра подругу.
— Немножко, — ответила та.
— Не скажете ли, почтеннейший, не приходилось ли вам знать нашего хозяина раньше? — обратилась Ламисса к пожилому соседу за столом, в котором она по дорогой одежде с разноцветными атласными лентами, какие особенно любили носить в Бранале, безошибочно распознала местного купца.
— Ещё бы не знать. Я ещё и с его покойным отцом дела вёл.
— А сам-то Эрствир кто такой? — подключилась к разговору Гембра.
— Да так сразу и не скажешь. С виду — кто-то, а разглядишь — никто. Пока отец жив был — всё учился. Учился, учился, да так ничему и не выучился. Потом поехал в столицу. Служить пробовал, да всё без толку. Хотел было за взятку чин получить — не вышло. Оскандалился. Пришлось домой возвращаться. Зато, правда, потолкался в Каноре со всякими умниками. Приехал — стал трактаты писать.
— О чём же? — поинтересовалась Ламисса.
— Так… О том, о сём. О жизни… И пьесы для театра сочиняет. А ещё рабами приторговывает. На всех рудниках его знают. Пока брат деньги давал, по всей стране ездил. Куда, зачем — не знаю. А теперь вот самый богатый помещик в округе.
Тем временем хозяин вознамерился продолжить речь.
— Как известно, любому барану известно, что пир без мудрой беседы — это как соль без еды, не так ли? Так вот, спрашиваю я, известно ли вам, достопочтенные гости, что стало причиной столь странного изменения в жизни моего возлюбленного брата? А? Нет! Вы этого не знаете! Испорченность мира! Не больше, не меньше! И вот я мысленно подумал, что уж если мир настолько испорчен, что из-за этого почтенные люди добровольно отказываются от имущества и, передавая его, впрочем, не менее достойным людям, сами идут в нищенство для того, чтобы спасти что-то там внутри, то в этом деле стоит разобраться и вспороть светом мысли сумрачную ткань этого таинственного покрывала! Итак, сегодня во время нашего пира я бы хотел, среди прочего, услышать, что скажут почтенные гости об испорченности мира и куда нам от неё деваться. Не идти же, в самом деле, к этим двуединщикам. Но сначала наполним наши кубки!
Слуги бросились разливать вина.
— За нового хозяина!
— За процветание дома!
— Долгих лет достославному Эрствиру! — загудели со всех сторон голоса.
— Нет! Не торопите мои события! — провозгласил хозяин. — Мой первый тост — за испорченный мир, в котором иногда происходят удивительные и, не побоюсь этого слова, приятные вещи!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97
— Интересно, как там ребята? — спросила Гембра обессиленно сонным голосом. — А ты о чём всё думаешь?
— Да вот… всё думаю про этого… как его… Гирамта. Какая сила его заставила всё это бросить?
— Мало ли какая дурь в голове заводится. Нам-то что? Посмотрим ещё на этого блистательного Эрствира.
* * *
Нестройный шум голосов собирающихся гостей, уже заполнивших большой обеденный зал сливался с щебетом птиц в многочисленных клетках, подвешенных к невысокому потолку. Слуги ещё продолжали суетиться вокруг столов, рассаживая гостей, и у Гембры с Ламиссой было время оглядеться вокруг. Зал был отделан дорогим розовым мрамором и позолотой, в небольших нишах стояли старинной работы скульптуры, потолок и стройные четырёхгранные колонны были густо покрыты невысокими раскрашенными рельефами. Широко распахнутые на всю стену двери вели в сад, где тоже были накрыты столы и пышные светильники разгоняли прохладную темноту спустившейся ночи над сияющей армией драгоценных блюд и кубков.
Наконец, по залу разнёсся густой гулкий звук большого бронзового гонга, и в другом его конце перед взорами притихших гостей предстала помпезная процессия. Впереди шествовал тучный мажордом в ярко-красном одеянии и высоких военных сапогах. За ним следовали две обнажённые, в паутине тончайших золотых украшений, девушки-рабыни с опахалами из павлиньих перьев. А далее, в окружении музыкантов высились, несомые шестёркой по-петушиному разодетых слуг, роскошные красного дерева носилки, на которых, облокотившись на атласные подушки, полулежал сам новоиспечённый хозяин именья — блистательный Эрствир. Это был довольно грузный, похожий на важного самодовольного пеликана человек неопределённого возраста с пегими коротко подстриженными волосами, крупными, будто наспех вылепленными чертами лица, круглыми, немного навыкате глазами и большой бородавкой на правой щеке. Его скошенное чело было увенчано золотым обручем с крупной диадемой, массивная золотая цепь сияла на свободном белом одеянии, а золотые перстни и браслеты почти полностью скрывали его короткие пухлые пальцы. Рука хозяина, эффектно блеснув золотом, проделала в воздухе некий театральный пируэт, и музыканты заиграли торжественный гимн, наподобие тех, что исполняли во время храмовых процессий, когда на праздник из святилища выносили статую какого-нибудь местного божка. Гости, в первый момент примолкшие от изумления, встретили хозяина волной восторженных приветствий. Тот отвечал кивками, растягивая свой пеликаний рот в довольной улыбке. Когда носилки достигли середины зала, музыка стихла, снова ударил гонг, и блистательный Эрствир поднял руку вверх, призывая к вниманию.
— Приветствую всех, волею богов и моим желанием собравшихся сегодня под этой благословенной крышей! — начал он свою речь, — Сличая различные случайности, мы должны понять, что надо нам стремиться к тому, чтобы твёрдо знать, что ничего в этом мире не происходит случайно. До остатков недавнего времени, как всем хорошо известно, этим домом и поместьем владел мой достославный братец Гирамт, да пошлют ему удачи боги, в которых он не верит. — Хозяин говорил громко и с покушением на артистизм, явно подражая столичным ораторам.
— Но судьба несёт своё судьбоносное дело, и текущий в настоящем момент реальной обстановки показывает, что и мы не стоим в стороне от столбовой дороги жизни, да будут повешены на этих столбах наши общие враги. Так не убоимся же самых положительных, на первый взгляд, последствий и провозгласим истину громко, — это слово оратор неожиданно произнёс почти шёпотом, — а истина состоит в том, что мой достославный братец ныне в благородной нищете и безвестности служит единому Богу двуединщиков, а нынешний хозяин всего, что вы видите вокруг, имеет место быть вашим покорным слугой!
Под шум восторженных голосов Эрствир воздел вверх свои короткие, унизанные золотом руки.
— Ты чего-нибудь поняла? — с иронией в голосе спросила Гембра подругу.
— Немножко, — ответила та.
— Не скажете ли, почтеннейший, не приходилось ли вам знать нашего хозяина раньше? — обратилась Ламисса к пожилому соседу за столом, в котором она по дорогой одежде с разноцветными атласными лентами, какие особенно любили носить в Бранале, безошибочно распознала местного купца.
— Ещё бы не знать. Я ещё и с его покойным отцом дела вёл.
— А сам-то Эрствир кто такой? — подключилась к разговору Гембра.
— Да так сразу и не скажешь. С виду — кто-то, а разглядишь — никто. Пока отец жив был — всё учился. Учился, учился, да так ничему и не выучился. Потом поехал в столицу. Служить пробовал, да всё без толку. Хотел было за взятку чин получить — не вышло. Оскандалился. Пришлось домой возвращаться. Зато, правда, потолкался в Каноре со всякими умниками. Приехал — стал трактаты писать.
— О чём же? — поинтересовалась Ламисса.
— Так… О том, о сём. О жизни… И пьесы для театра сочиняет. А ещё рабами приторговывает. На всех рудниках его знают. Пока брат деньги давал, по всей стране ездил. Куда, зачем — не знаю. А теперь вот самый богатый помещик в округе.
Тем временем хозяин вознамерился продолжить речь.
— Как известно, любому барану известно, что пир без мудрой беседы — это как соль без еды, не так ли? Так вот, спрашиваю я, известно ли вам, достопочтенные гости, что стало причиной столь странного изменения в жизни моего возлюбленного брата? А? Нет! Вы этого не знаете! Испорченность мира! Не больше, не меньше! И вот я мысленно подумал, что уж если мир настолько испорчен, что из-за этого почтенные люди добровольно отказываются от имущества и, передавая его, впрочем, не менее достойным людям, сами идут в нищенство для того, чтобы спасти что-то там внутри, то в этом деле стоит разобраться и вспороть светом мысли сумрачную ткань этого таинственного покрывала! Итак, сегодня во время нашего пира я бы хотел, среди прочего, услышать, что скажут почтенные гости об испорченности мира и куда нам от неё деваться. Не идти же, в самом деле, к этим двуединщикам. Но сначала наполним наши кубки!
Слуги бросились разливать вина.
— За нового хозяина!
— За процветание дома!
— Долгих лет достославному Эрствиру! — загудели со всех сторон голоса.
— Нет! Не торопите мои события! — провозгласил хозяин. — Мой первый тост — за испорченный мир, в котором иногда происходят удивительные и, не побоюсь этого слова, приятные вещи!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97