Но другие, напротив, распалилась ещё больше.
— Бог-то их, может, и накажет, после того. как они нас всех изведут! — пронзительно прокричал какой-то бойкий старичок, тыча кривой клюкой в сторону пленниц.
— От твоего бога милости не дождёшься! — подхватил чей-то молодой голос.
— Уж больно он добрый!
— Выйди, покажись! Я хочу тебе ответить! — Станвирм вытянул свою худую шею, ища глазами автора последней реплики.
Тем временем решительно настроенная часть крестьян, главным образом крепкие рослые мужики и галдящие за их спинами крикливые жёны, стала сжимать кольцо, тесня Станвирма и стоявшего рядом с ним Ирсинка к дому. Брошенный кем-то из дальних рядов факел описал над головами плавную дугу и приземлился у ног старухи. Та, встрепенувшись, стала отчаянно затаптывать огонь, но карауливший сзади мужик оттащил её назад. Старуха заизвивалась в его крепких негнущихся руках, вырываясь с неестественной силой.
— Ну, ладно. Будем считать, что мирный разговор почти закончился, — тихо сказал Сфагам Олкрину. — Пошли.
Всё это время стоявшие в стороне монахи подошли к дому и поднялись на крыльцо.
Быстро затоптав факел, Сфагам повернулся лицом к наступающим крестьянам.
— Отпусти её, — сказал Олкрин мужику, продолжавшему хватать старуху за широкие складки чёрных одежд.
Тот замахнулся было на него, но, мгновенно получив резкий короткий удар в бок, судорожно вскинул руки вверх и кубарем скатился с крыльца. По толпе прокатилась волна возбуждённого гула. Кольцо сжалось плотнее. Олкрин стоял уже в боевой позиции, держась за рукоятку меча. Сфагам, не оборачиваясь, подал ему успокаивающий знак рукой. Сам он стоял в своей обычной уверенно-расслабленной позе, похоже, и не собираясь прикасаться к оружию.
— Опомнитесь! Ваше насилие неправедно! Подумайте о ваших душах! — продолжал выкрикивать Станвирм, но его уже никто не слушал и не слышал.
— Отойди в сторонку, пока они тебе шею не свернули, — негромко сказал Сфагам.
В этот момент над головой проповедника уже взметнулась поднятая сильной рукой тяжёлая мотыга. Ирсинк успел стать под удар, защитив своего товарища. Удар оказался размазан, но старый воин, схватившись за плечо, повалился на землю. Мотыга поднялась снова, но молниеносный прыжок-выпад Сфагама предотвратил второй удар. Мотыга упала на землю, а её владелец ещё не успел в неподвижности распластаться на земле, когда монах уже вновь вернулся в свою прежнюю невозмутимую позу. Люди машинально отпрянули.
— Давай враз… С трёх сторон, — послышались негромкие переговоры в первых рядах нападавших.
Олкрин встретился глазами с девушкой. Его поразило, что во взгляде её чёрных круглых глаз вместо ожидаемой тоски и отчаяния светилась какая-то странная отчуждённо-холодная уверенность. Впрочем, это наблюдение лишь на миг завладело мыслями Олкрина. Всё его внимание было приковано к учителю.
— А теперь послушайте меня, — спокойно проговорил Сфагам. — Этот малый, — он кивнул на распластавшегося на земле крестьянина, — скоро очухается, но тот, кто как-нибудь неправильно шевельнётся, пока я не кончу говорить, будет убит на месте. Это первое. Теперь второе… — Цепкий взгляд спокойных серых глаз скользнул по лицам крестьян. Топоры, колья и мотыги медленно опустились к земле.
— Теперь второе. Если уж вы точно хотите устроить самосуд, то вам придётся иметь дело с нами, а это значит, что большая часть из вас будет убита, а у остальных надолго пропадёт желание махать кулаками. — В голосе Сфагама не было ни злобы, ни угрозы, ни, тем более, страха. А уверенность интонации походила даже не на твёрдо-военную, с вызовом и подавляющим волевым нажимом, а скорее, на спокойно-обыденную, с которой знающие люди обсуждают качество товара на базаре или виды на урожай. Именно это в немалой степени оказало на нападавших парализующее действие.
— Ну, а если вы как-нибудь нечаянно нас всё же убьёте и сожжёте дом, то что будет дальше? Дальше вы не успеете даже похоронить ваших убитых, а их, смею заметить, будет немало, как здесь появится чиновник из управы с солдатами, за которым уже давно послали. Ох, и тяжёлый у вас будет с ним разговорчик! Вам придётся отвечать не только за сожжение этих двух женщин, вину которых вы ничем не можете доказать, но и за убийство пилигримов-проповедников, не говоря уже о наших скромных персонах. И что в итоге останется от вашей деревни? Так что подумайте: нужно ли вам всё это? Ну, а кому надоело жить и обидно уходить без драки — милости прошу сюда. — Сфагам вынул меч и, пару раз со свистом крутанув его в воздухе, вновь застыл в невозмутимо-расслабленной позе.
И Станвирм, и Ирсинк, и Олкрин разом почувствовали, как в этой напряжённой, чреватой взрывом тишине что-то произошло. Ничего вроде бы не изменилось, но всем сразу стало понятно, что эта толпа обозлённых, вооружённых чем попало людей рассыпалась ВНУТРЕННЕ. Это была уже не единая слепая, устремлённая в одну точку сила, не единый организм, рвущийся к победе, не считаясь с ранами, а просто группа людей, каждый из которых отчётливо осознал, что в следующее мгновение он наверняка может быть убит. И убит спокойно, умело, с невозмутимой правильностью, без ослепляющего транса ярости, без обоюдного экстатического скачка вон из времени, когда убитый ныряет в вечность, а убивающий возвращается из запредельности боя к обычному состоянию ума. Никто из стоящих в замешательстве крестьян, разумеется, не пускался в такого рода рассуждения, но пелена скрепляющей их всех вместе отчаянной смелости разорвалась в клочки, уступив место богу страха, явившемуся, как всегда, во всеоружии своих инструментов — цепей, ошейников и гирь.
— Что, нет желающих? — сдержанно, без малейшей иронии и вызова в голосе спросил Сфагам, оглядывая стоящих в нерешительности крестьян.
— Верно, — пробасил кто-то сзади, — чего это мы… с колдунами власти должны разбираться, а не мы.
— Наше дело — рассказать, кому следует.
— Во-во!
Лежавший на земле мужик вяло зашевелился, с трудом поднялся и на полусогнутых ногах, прижимая руки к животу, заковылял прочь.
— Ну, а теперь… — Сфагам вложил меч в ножны.
— Едет!
— Чиновник едет!
Крестьяне возбуждённо загудели.
Ещё до того, как толпа расступилась, освобождая дорогу прибывшим, Сфагам понял, что это никак не мог быть чиновник из управы, который в любом случае не успел бы добраться в эту глушь раньше завтрашнего полудня. А между тем именно эта быстрота появления представителя власти произвела на крестьян сильнейшее впечатление. Судя по их взглядам, из миниатюрной, — другая, впрочем, сюда бы и не проехала даже со стороны деревни, — но необычайно крепкой и ладной на вид двухколёсной повозки, окружённой шестью конными воинами, должен был выйти если не бог, то, по крайней мере, могущественный дух или демон.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97
— Бог-то их, может, и накажет, после того. как они нас всех изведут! — пронзительно прокричал какой-то бойкий старичок, тыча кривой клюкой в сторону пленниц.
— От твоего бога милости не дождёшься! — подхватил чей-то молодой голос.
— Уж больно он добрый!
— Выйди, покажись! Я хочу тебе ответить! — Станвирм вытянул свою худую шею, ища глазами автора последней реплики.
Тем временем решительно настроенная часть крестьян, главным образом крепкие рослые мужики и галдящие за их спинами крикливые жёны, стала сжимать кольцо, тесня Станвирма и стоявшего рядом с ним Ирсинка к дому. Брошенный кем-то из дальних рядов факел описал над головами плавную дугу и приземлился у ног старухи. Та, встрепенувшись, стала отчаянно затаптывать огонь, но карауливший сзади мужик оттащил её назад. Старуха заизвивалась в его крепких негнущихся руках, вырываясь с неестественной силой.
— Ну, ладно. Будем считать, что мирный разговор почти закончился, — тихо сказал Сфагам Олкрину. — Пошли.
Всё это время стоявшие в стороне монахи подошли к дому и поднялись на крыльцо.
Быстро затоптав факел, Сфагам повернулся лицом к наступающим крестьянам.
— Отпусти её, — сказал Олкрин мужику, продолжавшему хватать старуху за широкие складки чёрных одежд.
Тот замахнулся было на него, но, мгновенно получив резкий короткий удар в бок, судорожно вскинул руки вверх и кубарем скатился с крыльца. По толпе прокатилась волна возбуждённого гула. Кольцо сжалось плотнее. Олкрин стоял уже в боевой позиции, держась за рукоятку меча. Сфагам, не оборачиваясь, подал ему успокаивающий знак рукой. Сам он стоял в своей обычной уверенно-расслабленной позе, похоже, и не собираясь прикасаться к оружию.
— Опомнитесь! Ваше насилие неправедно! Подумайте о ваших душах! — продолжал выкрикивать Станвирм, но его уже никто не слушал и не слышал.
— Отойди в сторонку, пока они тебе шею не свернули, — негромко сказал Сфагам.
В этот момент над головой проповедника уже взметнулась поднятая сильной рукой тяжёлая мотыга. Ирсинк успел стать под удар, защитив своего товарища. Удар оказался размазан, но старый воин, схватившись за плечо, повалился на землю. Мотыга поднялась снова, но молниеносный прыжок-выпад Сфагама предотвратил второй удар. Мотыга упала на землю, а её владелец ещё не успел в неподвижности распластаться на земле, когда монах уже вновь вернулся в свою прежнюю невозмутимую позу. Люди машинально отпрянули.
— Давай враз… С трёх сторон, — послышались негромкие переговоры в первых рядах нападавших.
Олкрин встретился глазами с девушкой. Его поразило, что во взгляде её чёрных круглых глаз вместо ожидаемой тоски и отчаяния светилась какая-то странная отчуждённо-холодная уверенность. Впрочем, это наблюдение лишь на миг завладело мыслями Олкрина. Всё его внимание было приковано к учителю.
— А теперь послушайте меня, — спокойно проговорил Сфагам. — Этот малый, — он кивнул на распластавшегося на земле крестьянина, — скоро очухается, но тот, кто как-нибудь неправильно шевельнётся, пока я не кончу говорить, будет убит на месте. Это первое. Теперь второе… — Цепкий взгляд спокойных серых глаз скользнул по лицам крестьян. Топоры, колья и мотыги медленно опустились к земле.
— Теперь второе. Если уж вы точно хотите устроить самосуд, то вам придётся иметь дело с нами, а это значит, что большая часть из вас будет убита, а у остальных надолго пропадёт желание махать кулаками. — В голосе Сфагама не было ни злобы, ни угрозы, ни, тем более, страха. А уверенность интонации походила даже не на твёрдо-военную, с вызовом и подавляющим волевым нажимом, а скорее, на спокойно-обыденную, с которой знающие люди обсуждают качество товара на базаре или виды на урожай. Именно это в немалой степени оказало на нападавших парализующее действие.
— Ну, а если вы как-нибудь нечаянно нас всё же убьёте и сожжёте дом, то что будет дальше? Дальше вы не успеете даже похоронить ваших убитых, а их, смею заметить, будет немало, как здесь появится чиновник из управы с солдатами, за которым уже давно послали. Ох, и тяжёлый у вас будет с ним разговорчик! Вам придётся отвечать не только за сожжение этих двух женщин, вину которых вы ничем не можете доказать, но и за убийство пилигримов-проповедников, не говоря уже о наших скромных персонах. И что в итоге останется от вашей деревни? Так что подумайте: нужно ли вам всё это? Ну, а кому надоело жить и обидно уходить без драки — милости прошу сюда. — Сфагам вынул меч и, пару раз со свистом крутанув его в воздухе, вновь застыл в невозмутимо-расслабленной позе.
И Станвирм, и Ирсинк, и Олкрин разом почувствовали, как в этой напряжённой, чреватой взрывом тишине что-то произошло. Ничего вроде бы не изменилось, но всем сразу стало понятно, что эта толпа обозлённых, вооружённых чем попало людей рассыпалась ВНУТРЕННЕ. Это была уже не единая слепая, устремлённая в одну точку сила, не единый организм, рвущийся к победе, не считаясь с ранами, а просто группа людей, каждый из которых отчётливо осознал, что в следующее мгновение он наверняка может быть убит. И убит спокойно, умело, с невозмутимой правильностью, без ослепляющего транса ярости, без обоюдного экстатического скачка вон из времени, когда убитый ныряет в вечность, а убивающий возвращается из запредельности боя к обычному состоянию ума. Никто из стоящих в замешательстве крестьян, разумеется, не пускался в такого рода рассуждения, но пелена скрепляющей их всех вместе отчаянной смелости разорвалась в клочки, уступив место богу страха, явившемуся, как всегда, во всеоружии своих инструментов — цепей, ошейников и гирь.
— Что, нет желающих? — сдержанно, без малейшей иронии и вызова в голосе спросил Сфагам, оглядывая стоящих в нерешительности крестьян.
— Верно, — пробасил кто-то сзади, — чего это мы… с колдунами власти должны разбираться, а не мы.
— Наше дело — рассказать, кому следует.
— Во-во!
Лежавший на земле мужик вяло зашевелился, с трудом поднялся и на полусогнутых ногах, прижимая руки к животу, заковылял прочь.
— Ну, а теперь… — Сфагам вложил меч в ножны.
— Едет!
— Чиновник едет!
Крестьяне возбуждённо загудели.
Ещё до того, как толпа расступилась, освобождая дорогу прибывшим, Сфагам понял, что это никак не мог быть чиновник из управы, который в любом случае не успел бы добраться в эту глушь раньше завтрашнего полудня. А между тем именно эта быстрота появления представителя власти произвела на крестьян сильнейшее впечатление. Судя по их взглядам, из миниатюрной, — другая, впрочем, сюда бы и не проехала даже со стороны деревни, — но необычайно крепкой и ладной на вид двухколёсной повозки, окружённой шестью конными воинами, должен был выйти если не бог, то, по крайней мере, могущественный дух или демон.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97