Хотя сначала мне было чудно, что мы занимаемся этим по ночам.
— Где ты жила, когда он уехал? У родителей?
— Да нет! В нашей квартире, в нашей собственной квартире на Рю Доттор Бланш.
— И он не побоялся оставить тебя одну?
— А чего тут бояться?
— Как чего? Что ты будешь ему изменять. Эммануэль фыркнула:
— Н-ну, не думаю. Мы никогда не говорили об этом. Эта мысль никому из нас и в голову не приходила.
— Но потом ты все-таки изменяла ему?
— Зачем? Около меня крутилась уйма всяких мужчин, но мне они казались ужасно смешными.
— Значит, это правда, то, что ты говорила бабам…
— Бабам?
— Вчера, в бассейне. Ты разве забыла, что ты сказала, что никогда не спала ни с одним мужчиной, кроме своего мужа. Эммануэль задумалась едва ли на долю секунды, но этого хватило, чтобы встревожить Мари-Анж. Она привстала на коленях и вперила в Эммануэль недоверчивый взгляд.
— Ни слова правды нет в том, что ты говоришь, — провозгласила она тоном обвинителя. — Стоит только посмотреть на твое лицо.
Эммануэль довольно неумело постаралась спрятать свое смущение.
— Начнем с того, что ничего такого я не говорила…
— Как! Разве ты не сказала Ариане, что ты никогда не обманывала мужа, не изменяла ему? Вот об этом я тебе и говорю. Потому что я тебе не поверила. К счастью!
Эммануэль ответила ей в тон, как адвокат отвечает наседающему на подзащитного прокурору:
— Нет, ты ошибаешься. И я повторю, что я говорила совсем не то, что тебе кажется. Я всего-навсего сказала, что я была верной Жану все время, пока была в Париже. Вот и все.
— Ну вот, а я что говорю!
Мари-Анж пытливо всматривалась в лицо Эммануэль, но та смотрела на нее так обескураживающе правдиво! Однако недоверие Мари-Анж не исчезло. Девочка переменила тактику. В ее голосе послышалось лукавство:
— Знаешь, я спрашиваю себя: почему же ты оставалась верной. И вот я поняла — это ты себя за что-то наказала.
— Ничего подобного! Просто мне никто не был нужен. Мари-Анж немного помолчала.
— Значит, если бы тебе кто-нибудь понравился, ты бы отдалась ему?
— Ну, разумеется.
— А как это можно доказать? — теперь Мари-Анж говорила, как обиженный ребенок.
— А я так и поступила!
Мари-Анж как током ударило. Она подалась вперед:
— Вот видишь, — сказала она торжествуя. — А ты пыталась меня уверить, что не делала этого!
— Я не делала этого в Париже, — терпеливо объяснила Эммануэль. — Я сделала это в самолете. В самолете, которым летела сюда. Ты поняла наконец?
— А с кем? — оживилась Мари-Анж.
— С двумя мужчинами, которых я никогда не знала раньше. Я даже не знаю, как их зовут.
Если она думала удивить Мари-Анж, то ей пришлось разочароваться. Та продолжала деловито выяснять подробности:
— Они все получили от тебя?
— Да!
— А сначала они поиграли с тобой?
«Да!
— А они вошли в тебя глубоко?
— О да! Очень глубоко!
Эммануэль инстинктивно прижала ладонь к низу живота.
— Поласкай себя, пока будешь рассказывать, — распорядилась Мари-Анж.
Эммануэль отрицательно покачала головой. На лице ее появилось выражение какого-то безразличия, апатии. Мари-Анж всматривалась в нее настороженно.
И Эммануэль подчинилась. Она начала рассказывать, сначала через силу, скрепя сердце, но постепенно оживилась, вспоминая свое приключение, и старалась не пропустить ни одной детали. Она остановилась, рассказав, как ее похитила греческая статуя. Мари-Анж слушала ее с видом внимательной ученицы, но все же время от времени как-то ерзала, словно стремясь найти место поудобнее.
— Ты рассказала об этом Жану? — спросила она.
— Нет.
— Ты видела потом этих мужчин?
— Нет.
На этом вопросы Мари-Анж как будто иссякли. Захотелось чаю. На зов Эммануэль явилась служанка — прямой стан, черные волосы с цветком в прическе, пестрый саронг — подлинная мечта Гогена. Обе собеседницы немного приоделись: Эммануэль влезла в свои шорты, Мари-Анж натянула трусики. Пестрая юбка по-прежнему лежала в кресле. Потом, вняв настойчивым просьбам Мари-Анж, Эммануэль принесла все свои голые фотографии. И тогда вопросы возобновились:
— Послушай, а ты мне ничего не говорила о том, что у тебя было с этим фотографом.
— А ничего, — призналась Эммануэль. — Он ко мне даже не прикоснулся — добавила она с легкой досадой:
— Впрочем, нечего было надеяться. Он — педик. Мари-Анж сделала скептическую гримаску, потом принялась рассуждать:
— Я считаю, что художник, прежде чем писать портрет, должен полюбить свою модель или позаниматься с нею любовью. Что за бред позировать тому, кто не интересуется женщинами!
— Я тут ни при чем, — Эммануэль уже немного устала от расспросов. — Он сам предложил мне снять меня. Я тебе говорила, он был приятелем Жана.
Мари-Анж взмахом руки словно отогнала прошлое:
— Теперь надо постараться, чтобы тебя изобразил кто-нибудь настоящий. Не ждать же, пока ты состаришься.
Образ этого «настоящего», о котором так серьезно говорила девочка, и неминуемая близость собственной старости рассмешили Эммануэль:
— Я не люблю позировать даже для фотографов, а ты думаешь о живописце!
— А с тех пор как ты здесь, у тебя ничего не было с мужчинами?
Эммануэль возмутилась:
— Ты с ума сошла! Мари-Анж озабоченно нахмурилась:
— Надо, чтобы ты поскорее нашла любовника.
— Это так необходимо? — усмехнулась Эммануэль. Но девочка вовсе не собиралась шутить. С серьезным видом она пожала плечами:
— Ты странная, Эммануэль. Помолчала и снова спросила:
— Ты же не собираешься провести всю свою жизнь старой девой?
И повторила:
— Нет, ты очень странная.
— Но, — удивилась Эммануэль, — я же не старая дева. У меня есть муж.
На этот раз Мари-Анж ограничилась только холодным взглядом. Аргумент показался ей таким нелепым, что дискутировать дальше ей явно не хотелось. Наступило молчание. И Эммануэль пожалела о прежней атмосфере:
— А может, ты снова снимешь штанишки, Мари-Анж? Девчонка встряхнула косами:
— Нет, мне пора. Она встала.
— Ты проводишь меня?
— Ты так спешишь, — недовольно протянула Эммануэль, но ей было уже ясно, что своего решения Мари-Анж не переменит.
Машина с бородатым шофером уже ждала ее. Девочка еще раз посмотрела на Эммануэль внимательно и строго:
— Ты знаешь, я не хочу, чтобы ты погубила свою жизнь. Ты такая красивая. Это ужас, если ты останешься такой же недотрогой, как сейчас.
Эммануэль было расхохоталась, но Мари-Анж прервала этот смех:
— Это ведь и вправду ужасно, что у тебя в твоем возрасте ничего не было, кроме этих пустяков в ночном самолете. Ты в самом деле ведешь себя, как последняя кретинка.
Она с сожалением покачала головой:
— Я уверена, ты не совсем нормальная.
— Мари-Анж…
— Ладно, что говорить о том, что прошло… Зеленые глаза впились в Эммануэль:
— Я уезжаю, но сделаешь ли ты то, о чем я тебя попрошу?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89
— Где ты жила, когда он уехал? У родителей?
— Да нет! В нашей квартире, в нашей собственной квартире на Рю Доттор Бланш.
— И он не побоялся оставить тебя одну?
— А чего тут бояться?
— Как чего? Что ты будешь ему изменять. Эммануэль фыркнула:
— Н-ну, не думаю. Мы никогда не говорили об этом. Эта мысль никому из нас и в голову не приходила.
— Но потом ты все-таки изменяла ему?
— Зачем? Около меня крутилась уйма всяких мужчин, но мне они казались ужасно смешными.
— Значит, это правда, то, что ты говорила бабам…
— Бабам?
— Вчера, в бассейне. Ты разве забыла, что ты сказала, что никогда не спала ни с одним мужчиной, кроме своего мужа. Эммануэль задумалась едва ли на долю секунды, но этого хватило, чтобы встревожить Мари-Анж. Она привстала на коленях и вперила в Эммануэль недоверчивый взгляд.
— Ни слова правды нет в том, что ты говоришь, — провозгласила она тоном обвинителя. — Стоит только посмотреть на твое лицо.
Эммануэль довольно неумело постаралась спрятать свое смущение.
— Начнем с того, что ничего такого я не говорила…
— Как! Разве ты не сказала Ариане, что ты никогда не обманывала мужа, не изменяла ему? Вот об этом я тебе и говорю. Потому что я тебе не поверила. К счастью!
Эммануэль ответила ей в тон, как адвокат отвечает наседающему на подзащитного прокурору:
— Нет, ты ошибаешься. И я повторю, что я говорила совсем не то, что тебе кажется. Я всего-навсего сказала, что я была верной Жану все время, пока была в Париже. Вот и все.
— Ну вот, а я что говорю!
Мари-Анж пытливо всматривалась в лицо Эммануэль, но та смотрела на нее так обескураживающе правдиво! Однако недоверие Мари-Анж не исчезло. Девочка переменила тактику. В ее голосе послышалось лукавство:
— Знаешь, я спрашиваю себя: почему же ты оставалась верной. И вот я поняла — это ты себя за что-то наказала.
— Ничего подобного! Просто мне никто не был нужен. Мари-Анж немного помолчала.
— Значит, если бы тебе кто-нибудь понравился, ты бы отдалась ему?
— Ну, разумеется.
— А как это можно доказать? — теперь Мари-Анж говорила, как обиженный ребенок.
— А я так и поступила!
Мари-Анж как током ударило. Она подалась вперед:
— Вот видишь, — сказала она торжествуя. — А ты пыталась меня уверить, что не делала этого!
— Я не делала этого в Париже, — терпеливо объяснила Эммануэль. — Я сделала это в самолете. В самолете, которым летела сюда. Ты поняла наконец?
— А с кем? — оживилась Мари-Анж.
— С двумя мужчинами, которых я никогда не знала раньше. Я даже не знаю, как их зовут.
Если она думала удивить Мари-Анж, то ей пришлось разочароваться. Та продолжала деловито выяснять подробности:
— Они все получили от тебя?
— Да!
— А сначала они поиграли с тобой?
«Да!
— А они вошли в тебя глубоко?
— О да! Очень глубоко!
Эммануэль инстинктивно прижала ладонь к низу живота.
— Поласкай себя, пока будешь рассказывать, — распорядилась Мари-Анж.
Эммануэль отрицательно покачала головой. На лице ее появилось выражение какого-то безразличия, апатии. Мари-Анж всматривалась в нее настороженно.
И Эммануэль подчинилась. Она начала рассказывать, сначала через силу, скрепя сердце, но постепенно оживилась, вспоминая свое приключение, и старалась не пропустить ни одной детали. Она остановилась, рассказав, как ее похитила греческая статуя. Мари-Анж слушала ее с видом внимательной ученицы, но все же время от времени как-то ерзала, словно стремясь найти место поудобнее.
— Ты рассказала об этом Жану? — спросила она.
— Нет.
— Ты видела потом этих мужчин?
— Нет.
На этом вопросы Мари-Анж как будто иссякли. Захотелось чаю. На зов Эммануэль явилась служанка — прямой стан, черные волосы с цветком в прическе, пестрый саронг — подлинная мечта Гогена. Обе собеседницы немного приоделись: Эммануэль влезла в свои шорты, Мари-Анж натянула трусики. Пестрая юбка по-прежнему лежала в кресле. Потом, вняв настойчивым просьбам Мари-Анж, Эммануэль принесла все свои голые фотографии. И тогда вопросы возобновились:
— Послушай, а ты мне ничего не говорила о том, что у тебя было с этим фотографом.
— А ничего, — призналась Эммануэль. — Он ко мне даже не прикоснулся — добавила она с легкой досадой:
— Впрочем, нечего было надеяться. Он — педик. Мари-Анж сделала скептическую гримаску, потом принялась рассуждать:
— Я считаю, что художник, прежде чем писать портрет, должен полюбить свою модель или позаниматься с нею любовью. Что за бред позировать тому, кто не интересуется женщинами!
— Я тут ни при чем, — Эммануэль уже немного устала от расспросов. — Он сам предложил мне снять меня. Я тебе говорила, он был приятелем Жана.
Мари-Анж взмахом руки словно отогнала прошлое:
— Теперь надо постараться, чтобы тебя изобразил кто-нибудь настоящий. Не ждать же, пока ты состаришься.
Образ этого «настоящего», о котором так серьезно говорила девочка, и неминуемая близость собственной старости рассмешили Эммануэль:
— Я не люблю позировать даже для фотографов, а ты думаешь о живописце!
— А с тех пор как ты здесь, у тебя ничего не было с мужчинами?
Эммануэль возмутилась:
— Ты с ума сошла! Мари-Анж озабоченно нахмурилась:
— Надо, чтобы ты поскорее нашла любовника.
— Это так необходимо? — усмехнулась Эммануэль. Но девочка вовсе не собиралась шутить. С серьезным видом она пожала плечами:
— Ты странная, Эммануэль. Помолчала и снова спросила:
— Ты же не собираешься провести всю свою жизнь старой девой?
И повторила:
— Нет, ты очень странная.
— Но, — удивилась Эммануэль, — я же не старая дева. У меня есть муж.
На этот раз Мари-Анж ограничилась только холодным взглядом. Аргумент показался ей таким нелепым, что дискутировать дальше ей явно не хотелось. Наступило молчание. И Эммануэль пожалела о прежней атмосфере:
— А может, ты снова снимешь штанишки, Мари-Анж? Девчонка встряхнула косами:
— Нет, мне пора. Она встала.
— Ты проводишь меня?
— Ты так спешишь, — недовольно протянула Эммануэль, но ей было уже ясно, что своего решения Мари-Анж не переменит.
Машина с бородатым шофером уже ждала ее. Девочка еще раз посмотрела на Эммануэль внимательно и строго:
— Ты знаешь, я не хочу, чтобы ты погубила свою жизнь. Ты такая красивая. Это ужас, если ты останешься такой же недотрогой, как сейчас.
Эммануэль было расхохоталась, но Мари-Анж прервала этот смех:
— Это ведь и вправду ужасно, что у тебя в твоем возрасте ничего не было, кроме этих пустяков в ночном самолете. Ты в самом деле ведешь себя, как последняя кретинка.
Она с сожалением покачала головой:
— Я уверена, ты не совсем нормальная.
— Мари-Анж…
— Ладно, что говорить о том, что прошло… Зеленые глаза впились в Эммануэль:
— Я уезжаю, но сделаешь ли ты то, о чем я тебя попрошу?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89