И она умоляла: «Еще! Еще! Пронзи меня! Сильней, крепче!» Она чувствовала, как в ее глубинах фаллос припал к устам матки и спаялся с ними — так пчела приникает к цветку в поисках нектара. Ей так хотелось, чтобы Жан пролился, и она так старалась, чтобы и живот ее и зад убедили его не медлить: каждый мускул ее тела, тела гибкого, хищного зверя, старался помочь мужчине поскорее испытать последний трепет. Но Жан хотел быть победителем в этой борьбе, хотел, чтобы первой изнемогла она. И он наносил ей удары быстрые, могучие, стараясь, чтобы его кинжал прошел в ней как можно больший путь, погружая его в раскрытую рану по рукоять и почти весь вытаскивая потом наружу. Яростно, со стиснутыми зубами, трудился он над нею, жадно вслушиваясь в ее хриплые крики, впивая ее горячий запах. А она билась под ним, подскакивала словно под ударами хлыста, царапала спину и кричала, кричала, кричала…
И, наконец, и крик, и дыхание оборвались, и она вытянулась, успокоенная, едва ощущая свое тело, но в душе сожалея, что такое же возбуждение не овладело и ее рассудком, что ее мозг не смог так же трепетать и биться, как трепетала и билась только что ее влажная плоть.
Ей не хотелось, чтобы он двигался, и Жан, словно поняв это, застыл на ней неподвижно. Она прошептала:
— Я бы хотела заснуть вот так — с тобою во мне.
Он прижался щекой к ее щеке. Черные завитки щекотали ему губы. Он потерял счет времени — сколько же оставались они в таком положении? Потом он услышал шепот:
— Я умерла?
— Нет, ты живешь во мне, а я в тебе. Он крепко сжал ее, и она задрожала.
— Любовь моя, мы и в самом деле одно существо. Я — только частица тебя. Он с нежностью поцеловал ее, и это было толчком к пробуждению.
— Возьми меня опять! Еще глубже! Раскрой меня, разорви! Доберись до самого сердца! Она просила и смеялась своим же просьбам:
— Лиши меня невинности! Я тебя люблю! Я готова! Я тебе отдамся! Сломай меня! Он принял условия игры:
— Отодвинься чуть-чуть. Так, теперь опустись немного. Не бойся, делай все, как я скажу.
— Да, — прошептала она, млея от предвкушения. — Да, — повторяла она. — Делай все, что захочешь! Не спрашивай меня — делай!
Ей хотелось найти в себе способность погрузиться еще глубже в сознание того, что ее берут, совершенно отдаться на волю своего обладателя, быть его безвольной игрушкой, чтобы ее ни о чем не просили, а только приказывали быть слабой, покорной, послушно раскрывающейся навстречу любым желаниям. Существует ли, спрашивала она себя, большее счастье, чем счастье уступчивости, подчинения? И одной этой мысли было достаточно, чтобы приступ оргазма потряс ее.
И потом, когда она была точно подстрелянный зверек, окровавленный трофей в охотничьей сумке, она спросила охотника:
— Ты думаешь, я именно та женщина, какую ты хочешь? Вместо ответа он поцеловал ее.
— Но я хочу быть еще желанней!
— А ты с каждым днем становишься все желанней и желанней.
— Это правда?
Он так улыбнулся ей, что она поверила и успокоилась. Мелодичный ноктюрн плыл по ее жилам, смыкая ей глаза. Но она никак не могла победить те чувств, которые будоражили ее мозг.
— Это, наверное, Мари-Анж сбила меня с толку, — вдруг услышала она свой голос и удивилась: она уж никак не собиралась доверить это Жану.
Он встрепенулся:
— Мари-Анж? А она при чем тут?
— Она удивительно смела в обращении.
Больше Эммануэль ничего не хотелось говорить. Некое растение продолжало расти в ней, пускать корни, разбрасывать бесконечные ветви с силой более мощной, чем сила разума… Но муж захотел все же выяснить роль Мари-Анж.
— Ты думаешь, это она поможет тебе постичь тайны жизни?
— А почему бы и нет?
Жан усмехнулся, эта мысль его позабавила.
— А ты заметила у нее талант в этом смысле? Эммануэль, немного поколебавшись, ответила:
— Нет. — Но улыбнулась тем видениям, которые до сих пор так и не покидали берегов, где бродили ее мечты:
— Но я очень надеюсь его обнаружить.
Жан был настроен снисходительно. Он начал укачивать, дурачась, Эммануэль и петь ей колыбельную:
Я вижу, что моя маленькая девочка.
Хочет заняться любовью с Мари-Анж. Не так ли?
И потому моя маленькая девочка Мучается и мучается… Не так ли?
Эммануэль качала головой в такт его словам, словно поддакивая.
— Не только это, но и это, — призналась она. Он тихо рассмеялся:
— С такой сопливой девчонкой? Она сердито, как избалованный ребенок, надула губы, но голос звучал как бы издалека, устало и смутно:
— Я имею право этого хотеть! Разве нет? И Жан снова излился в нее, радуясь тому, что он может столько дать ей, так глубоко проникнуть в нее, так полно на сладиться ею. Радуясь их общей неутомимости…
Они лежали, вытянувшись, прижавшись плечами и бедрами, и Эммануэль боялась пошевелиться, чтобы ни одна капля не вылилась из нее. — Спи, — прошептал Жан.
Из дальней комнаты доносился бой часов. Полночь. Рука Эммануэль тянется к низу живота, пальцы трогают бутон плоти, раздвигают лепестки, на которых еще не высохли следы Жана. Перед глазами Эммануэль выплывают из тьмы раздвинутые бедра Мари-Анж, и каждому жесту видения Эммануэль отвечает таким же. И она видит, что ее подруга близится к завершению, Эммануэль кричит, и крик ее более страстен, чем тот, что она издавала в объятиях мужа. А он, привстав на локтях, улыбается, глядя на нее, обнаженную, словно испускающую свет наслаждения, с рукой, прижатой к лону, с другой, ласкающей свою грудь. Долго еще дрожат ее ноги. Даже после того, как лоб разглаживается и на лице появляется выражение полного блаженства и покоя.
ЦВЕТЫ РОЗЫ
Эммануэль отправилась в клуб спозаранку, ей хотелось плавать, а не слушать праздную болтовню. Не заботясь ни о времени, ни о взглядах редких в этот час посетителей, она, наверное, уже в десятый раз пересекала бассейн из конца в конец. Она плыла, высоко поднимая руки, ныряла, ложилась на спину, и кончики грудей, вырвавшиеся из купальника, розовели над поверхностью воды, как маленькие коралловые рифы. И снова — плыть, нырять, выныривать…
Когда, усталая от всех этих упражнений, тяжело дыша, она подплыла к хромированной лесенке, ведущей из бассейна, оказалось, что выход охраняется. Ариана де Сайн, наклонившись к воде, лучезарно улыбалась.
— Проход закрыт, — объявила она. — Нужен пропуск!
Эммануэль была не в восторге от того, что одна из «идиоток» обнаружила ее здесь, но постаралась ответить лучшей своей улыбкой.
— Так-так. Изображаем наяду, когда порядочные женщины еще спят. Что за прятки?
— Но вы-то тоже оказались здесь, — заметила Эммануэль, пытаясь подняться на лесенку. Ариана не спешила освободить путь.
— Я! Я — это совсем другое дело, — сказала она с таинственным видом, но Эммануэль не попыталась разгадать эту тайну и молчала под внимательным изучающим взглядом графини.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89
И, наконец, и крик, и дыхание оборвались, и она вытянулась, успокоенная, едва ощущая свое тело, но в душе сожалея, что такое же возбуждение не овладело и ее рассудком, что ее мозг не смог так же трепетать и биться, как трепетала и билась только что ее влажная плоть.
Ей не хотелось, чтобы он двигался, и Жан, словно поняв это, застыл на ней неподвижно. Она прошептала:
— Я бы хотела заснуть вот так — с тобою во мне.
Он прижался щекой к ее щеке. Черные завитки щекотали ему губы. Он потерял счет времени — сколько же оставались они в таком положении? Потом он услышал шепот:
— Я умерла?
— Нет, ты живешь во мне, а я в тебе. Он крепко сжал ее, и она задрожала.
— Любовь моя, мы и в самом деле одно существо. Я — только частица тебя. Он с нежностью поцеловал ее, и это было толчком к пробуждению.
— Возьми меня опять! Еще глубже! Раскрой меня, разорви! Доберись до самого сердца! Она просила и смеялась своим же просьбам:
— Лиши меня невинности! Я тебя люблю! Я готова! Я тебе отдамся! Сломай меня! Он принял условия игры:
— Отодвинься чуть-чуть. Так, теперь опустись немного. Не бойся, делай все, как я скажу.
— Да, — прошептала она, млея от предвкушения. — Да, — повторяла она. — Делай все, что захочешь! Не спрашивай меня — делай!
Ей хотелось найти в себе способность погрузиться еще глубже в сознание того, что ее берут, совершенно отдаться на волю своего обладателя, быть его безвольной игрушкой, чтобы ее ни о чем не просили, а только приказывали быть слабой, покорной, послушно раскрывающейся навстречу любым желаниям. Существует ли, спрашивала она себя, большее счастье, чем счастье уступчивости, подчинения? И одной этой мысли было достаточно, чтобы приступ оргазма потряс ее.
И потом, когда она была точно подстрелянный зверек, окровавленный трофей в охотничьей сумке, она спросила охотника:
— Ты думаешь, я именно та женщина, какую ты хочешь? Вместо ответа он поцеловал ее.
— Но я хочу быть еще желанней!
— А ты с каждым днем становишься все желанней и желанней.
— Это правда?
Он так улыбнулся ей, что она поверила и успокоилась. Мелодичный ноктюрн плыл по ее жилам, смыкая ей глаза. Но она никак не могла победить те чувств, которые будоражили ее мозг.
— Это, наверное, Мари-Анж сбила меня с толку, — вдруг услышала она свой голос и удивилась: она уж никак не собиралась доверить это Жану.
Он встрепенулся:
— Мари-Анж? А она при чем тут?
— Она удивительно смела в обращении.
Больше Эммануэль ничего не хотелось говорить. Некое растение продолжало расти в ней, пускать корни, разбрасывать бесконечные ветви с силой более мощной, чем сила разума… Но муж захотел все же выяснить роль Мари-Анж.
— Ты думаешь, это она поможет тебе постичь тайны жизни?
— А почему бы и нет?
Жан усмехнулся, эта мысль его позабавила.
— А ты заметила у нее талант в этом смысле? Эммануэль, немного поколебавшись, ответила:
— Нет. — Но улыбнулась тем видениям, которые до сих пор так и не покидали берегов, где бродили ее мечты:
— Но я очень надеюсь его обнаружить.
Жан был настроен снисходительно. Он начал укачивать, дурачась, Эммануэль и петь ей колыбельную:
Я вижу, что моя маленькая девочка.
Хочет заняться любовью с Мари-Анж. Не так ли?
И потому моя маленькая девочка Мучается и мучается… Не так ли?
Эммануэль качала головой в такт его словам, словно поддакивая.
— Не только это, но и это, — призналась она. Он тихо рассмеялся:
— С такой сопливой девчонкой? Она сердито, как избалованный ребенок, надула губы, но голос звучал как бы издалека, устало и смутно:
— Я имею право этого хотеть! Разве нет? И Жан снова излился в нее, радуясь тому, что он может столько дать ей, так глубоко проникнуть в нее, так полно на сладиться ею. Радуясь их общей неутомимости…
Они лежали, вытянувшись, прижавшись плечами и бедрами, и Эммануэль боялась пошевелиться, чтобы ни одна капля не вылилась из нее. — Спи, — прошептал Жан.
Из дальней комнаты доносился бой часов. Полночь. Рука Эммануэль тянется к низу живота, пальцы трогают бутон плоти, раздвигают лепестки, на которых еще не высохли следы Жана. Перед глазами Эммануэль выплывают из тьмы раздвинутые бедра Мари-Анж, и каждому жесту видения Эммануэль отвечает таким же. И она видит, что ее подруга близится к завершению, Эммануэль кричит, и крик ее более страстен, чем тот, что она издавала в объятиях мужа. А он, привстав на локтях, улыбается, глядя на нее, обнаженную, словно испускающую свет наслаждения, с рукой, прижатой к лону, с другой, ласкающей свою грудь. Долго еще дрожат ее ноги. Даже после того, как лоб разглаживается и на лице появляется выражение полного блаженства и покоя.
ЦВЕТЫ РОЗЫ
Эммануэль отправилась в клуб спозаранку, ей хотелось плавать, а не слушать праздную болтовню. Не заботясь ни о времени, ни о взглядах редких в этот час посетителей, она, наверное, уже в десятый раз пересекала бассейн из конца в конец. Она плыла, высоко поднимая руки, ныряла, ложилась на спину, и кончики грудей, вырвавшиеся из купальника, розовели над поверхностью воды, как маленькие коралловые рифы. И снова — плыть, нырять, выныривать…
Когда, усталая от всех этих упражнений, тяжело дыша, она подплыла к хромированной лесенке, ведущей из бассейна, оказалось, что выход охраняется. Ариана де Сайн, наклонившись к воде, лучезарно улыбалась.
— Проход закрыт, — объявила она. — Нужен пропуск!
Эммануэль была не в восторге от того, что одна из «идиоток» обнаружила ее здесь, но постаралась ответить лучшей своей улыбкой.
— Так-так. Изображаем наяду, когда порядочные женщины еще спят. Что за прятки?
— Но вы-то тоже оказались здесь, — заметила Эммануэль, пытаясь подняться на лесенку. Ариана не спешила освободить путь.
— Я! Я — это совсем другое дело, — сказала она с таинственным видом, но Эммануэль не попыталась разгадать эту тайну и молчала под внимательным изучающим взглядом графини.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89